Страница 62 из 79
Я нашел место, где смог опустить свой «фольксаэро», и продолжил оставшуюся до редакции часть пути пешком.
На витрине винного магазинчика поменялась экспозиция. Пара плакатов была весьма далека от традиционного изображения прихлебывающего из высокого бокала мужчины, за которым с восхищением следит страждущая богиня, сочетающая красоту дюжины секс-символов стереовидения на текущий день.
Один из плакатов изображал трущобного вида типа, который расселся на мусорной куче, прислонившись к кирпичной стене. В одной руке он держал полупустую бутылку и был явно пьян в стельку. Пьян, но счастлив. Глаза его скатились к переносице, а нижняя губа отвисла. Надпись гласила:
НОВОЕ КУКУРУЗНОЕ ВИСКИ
изготовлено не в Кентукки и не в Мэриленде. Выдержано ровно настолько, чтобы изготовителя не оштрафовали. При. перегонке мы не используем какой-либо особой воды, и если сусло в чане 'прокиснет — мы этого даже не заметим. Но убедись сам — ты остолбенеешь от
НОВОГО КУКУРУЗНОГО ВИСКИ.
Самогон с похмельем в каждой капле!
На другом плакате была изображена вечеринка в завершающей стадии. Несколько гостей валялись на полу. Две или три бутылки были опрокинуты. Битые и полупустые стаканы разбросаны по всей комнате. Было сильно накурено, и по крайней мере одна сигара тлела на ковре. Смысл надписи был вроде предыдущей.
Я хмыкнул и пошел дальше.
Поднимаясь в отдел городских новостей, я столкнулся в лифте с одной из копировальщиц. Папка с заметками в руке, серьезное выражение глаз. которое они сохраняют первый год после окончания школы журналистов.
— Привет, Счастливчик, — поздоровалась она. — Будь сегодня поосторожней с мистером Блакстоном. Он вышел на тропу воины.
— Руфи, — сказал я, — мы вежливо-с ответим-с на его вопросы, и тучи-с рассеются.
— Да уж постарайся, — сказала она, выскакивая на третьем этаже.
Итак, Блакстон вышел на тропу войны. Подобное случалось и раньше, но последний раз это было сразу же после моего успеха с материалом о Долли Теттере, и я избежал снятия скальпа.
На этот раз все могло быть иначе.
Не успел я пересечь порог кабинета, как прогрохотал залп.
— Марс! — возопил он. — Счастливчик Марс!
— Он самый, сэр, — серьезно сказал я, приближаясь к его столу.
— Что за вопиющее безобразие, тебе что здесь — клуб? Где тебя носит? Ты можешь быть любимчиком Уилкинза, но мне-то вешать лапшу на уши не надо!
— Да, сэр, — сказал я ему. — Работаю.
— Работает! — проблеял Старая Головешка. — Кто работает? Вся твоя работа — назанимать у всех, кто не знает тебя получше.
У начальства свои преимущества. Я оценил его тон легким смешком. Затем, дабы не подвергаться риску, снова стал серьезным.
— Мистер Блакстон, я веду расследование, и, мне кажется, это будет еще один ударный материал.
— Сачок лепетал то же самое еще неделю назад. — В его глазах светилась злость. — Говоря по чести, Марс, ты не смог бы найти материал даже о пожаре в собственном доме.
Тут уж я не выдержал.
— Да, сэр. Но в этой газетенке я единственный репортер, которого угораздило получить Пулитцера.[20] К тому же угораздило дважды.
— Не напоминай мне об этом. Марс. Хочешь меня задеть? Признаюсь, два-три раза тебе незаслуженно повезло. Поэтому-то Уилкинз и настаивает, чтобы тебя не выгоняли. Но Пулитцеровская премия…
— Две, — вставил я.
— … еще не делает тебя газетчиком.
Как бы то ни было, но обороты он сбавил.
— Что там еще за ударная история?
В голове бешено запрыгали мысли. Старая Головешка был старейшим сотрудником «Джорнал». Южанин, он начинал в провинциальных еженедельных газетах… Трудный путь. Он знал, что я не газетчик, и я знал, что я не газетчик. И что раздражало его больше всего, так это то, что его зарплата почти равнялась моей. Я был самым высокооплачиваемым репортером в штате.
— Мистер Блакстон, — осторожно сказал я, — пока мне хотелось бы оставить все при себе.
— Готов поспорить, что хотелось бы. Не юли, Счастливчик Марс. Приблизительно, над чем ты работаешь?
Старое заклинание не сработало. Он знал, что я не газетчик, но, с другой стороны, я выдал такие две сенсации, каких в здешних краях и не видывали. Где у него была уверенность, что я не сделаю этого снова? Мог ли он выкинуть меня, испытывая судьбу? А если я пойду в «Ньюз кроникл» и передам им сенсацию года?
Я все еще пытался что-нибудь придумать, но за секунду сделать это было трудно.
— Это — преступление? — низким голосом подозрительно пробурчал он.
Очевидно, он не мог забыть ограбление банка, совершенное Долли Теттером. Когда оно произошло, у меня хватило здравого смысла убедить их в том, что я раскапывал всю эту историю неделями, а не наткнулся на нее случайно.
Но о преступлениях в городском Центре я знал не больше своей малолетней сестры. Кроме того, от одного вида бедолаги, надежно упрятанного за решетку, со стальными браслетами на руках и двумя полицейскими по бокам меня пробирает по коже мороз.
Мне хотелось, чтобы у Блакстона и мысли не возникло, будто я что-то разнюхиваю о делах мафии в городском Центре.
— Нет, сэр.
— Ну хорошо, Марс, а что это? Балаболка, мне не не нужны детали. Мне было бы достаточно общей идеи того, чем ты предположительно занимаешься, чтобы отработать зарплату.
Я прочистил горло.
— Ну, это больше похоже на заговор, сэр, — сымпровизировал я и задумался. А потом добавил: — Да, сэр.
— Заговор! В городском Центре!? Послушай, Марс, в этом городе последний коммунист умер от старости три года назад.
— Ну, это так, мистер Блакстон, но они не совсем коммунисты, сэр. — Я поколебался. — По крайней мере я так не думаю.
Выражение его лица стало менее воинственным и более осмысленным.
— Угу. Правые радикалы, а?
Ох-ох. В эти дела я тоже впутываться не хотел. Владельцы «Джорнал» не то чтобы совсем либералы.
— Ну, не совсем так, сэр. Похоже, что это… э-э… новая группа.
— Ни левые, ни правые?
— Да нет, сэр. — Я прочистил горло. — Можно сказать, радикальный центр.
Он долго смотрел на меня так, как если бы опустил в телефон-автомат последнюю монету и не туда попал.
— Марс, — наконец произнес он, — сугубо ради формальности. Хоть что-нибудь, что дало бы мне хотя бы смутное представление, черт побери, чем ты там занят. Приведи хоть один пример, что тебя подтолкнуло на это дело. Хоть что-нибудь, ты слышишь?
Мое воображение оседлало коня и припустило во весь опор. Теперь — пап или пропал. Старая Головешка явно не собирается удовлетвориться моим пышнословием.
Поддавшись импульсу, я вытащил пачку сигарет.
— Вы такое видали? — потребовал я.
— «Курево», — пробурчал он, глядя на нее. — Новый сорт? Ну и что?
Я многозначительно постучал указательным пальцем по упаковке.
— Как они смели себе позволить использовать городской Центр для гнусной атаки на американский образ жизни? Годами считалось, что сигареты — неотъемлемая часть нашего бытия, и, каких бы болячек у нас ни находила медицина, мы ее игнорировали.
— У нас здесь начинается множество пробных кампаний, Счастливчик, — сказал он, безучастно глядя на сигареты. — Центр страны. Средний большой город. Чтото в этом духе.
— Ага, — фыркнул я, — а такие нововведения, как «Новое кукурузное виски». Где это слыхано, чтобы виски было новым? Традиционно и бурбон и хлебная водка неизменно назывались «Старый кто-то там»: «Старый лесник», «Старый Дед», «Старый ворон» и так далее. Говорю вам, все это — чьи-то коварные происки.
— Подрывают устои под имиджем страны? — невесело спросил он. — Э-э, радикальный центр.
— Мне не хочется говорить о чем-либо еще, сэр, — ответил я. — У меня полно зацепок, но нужен срок.
Некоторое время он обдумывал услышанное:
— Хорошо, Счастливчик, — сказал он наконец с несчастным видом. — Предположим, ты — наш разъездной репортер. Разъезжай дальше.
20
Пулитцеровская премия — одна из самых престижных премий в США, присуждается в области литературы, журналистики и музыки.