Цветы для Чирика

– До… ве… ди…

– Кого доведи? – не понял Груня.

– До… ро… ги…

– Вот выдумал!.. – по-настоящему испугался Груня. – «До дороги…». Сам доползешь. Разболтался!.. Тут недалеко до дороги. Я тебя не потащу… Вон на тебе кровь, я телогрейку испорчу… Зачем мне тебя тащить? Тебе-то хорошо. Тебя-то просто отправят куда-нибудь в чистенькую больницу, доктора будут тебя лечить, а меня… Сам подумай, куда отправят меня?.. На нары! Вот!.. Ишь, паскудник, чего захотел!.. Я же не ты. Мне сразу скажут, что это я довел тебя до такой смерти. Понял?.. Обязательно скажут… Мне мотать надо отсюда, ноги делать… И поскорей… Правильно я говорю?.. Эй, слышь! Правильно я говорю? Чего молчишь? Чего замолчал? Помер, что ли?

Человек не ответил.

– Эй!.. – еще раз негромко окликнул Груня.

Он даже пригнулся и снизу заглянул в бледное, низко опущенное лицо человека.

Бледное незнакомое лицо.

Не было в нем жизни.

– Ты это… Ты отдохни… – теперь уже совсем по-настоящему испугался Груня. – У меня же нет ничего… Даже ножа… Как тебя развяжу?.. Ногтями, что ли?.. Я теперь это… Мне теперь развязывать тебя время нет… Ты давай отдохни пока… А я, значит, сбегаю…

И вдруг обиделся.

Ну, что за жизнь?

То червонец отнимут, то мертвяк-паскуда не вовремя встретится.

– Ты это… – уже более твердо, как бы успокаиваясь от неожиданной обиды, проговорил Груня. – Бог терпел и нам велел… Ты терпел, еще потерпи… Не я тебя привязал… Потерпи… Найдут тебя… Скоро найдут… Тут люди ходят… Часто ходят… А я чего?.. Я уйду, тебя и найдут… Тепло, не простудишься… Вон как тепло… Лето… Если и не сразу найдут, ты потерпи…

Человек не ответил.

– Ну, вот и хорошо… – понимающе покивал Груня. – Ну, вот и правильно… А то, в самом деле… Разболтался, как не знаю кто…

И повторил для убедительности:

– Сейчас тепло… Не простудишься…

И подумал про себя: это, конечно, нехорошо, что паскуда-мертвяк с ним, с Груней, заговорил. Плохая примета. Можно даже сказать, нехорошая. Люди вот набегут, заинтересуются, а рядом с мертвяком я… Нет, ну его! Уходить надо отсюда. Плохая примета.

Озираясь, матерясь, сплевывая, отсмаркиваясь, правда, пользуясь теперь при этом платком, Груня обходным путем по самому краю грязного сырого болотца выбрался к дороге. Увесистый бумажник во внутреннем кармане телогрейки приятно давил на грудь.

Никаких машин на дороге.

Придется полкилометра пилить пешком, сплюнул Груня. Где-то там автобусная остановка.

И покачал головой: не повезло мертвяку… Место тут глухое, тухлое… Даже грибники сюда не ходят… Если и найдут мертвяка, подумал Груня, не жилец он… Пролом свода черепа…

Других терминов на эту тему Груня не знал.

Но пруха! – задохнулся Груня.

Настоящая пруха!

Всей своей тощей грудью он чувствовал под телогрейкой тугой бумажник. Деньги он, понятно, выщиплет, а бумажник выбросит. Не нужен ему такой богатый бумажник. Не привык он к чужим богатым вещам. С таким богатым чужим бумажником запросто могут замести. Первым делом надо избавиться от бумажника! Но не здесь. В городе.

Груня задохнулся от радостных предчувствий.

Было время, когда у Груни была семья и квартира. Было время, когда у него было нормальное имя. Мужское, кстати. Совсем не Груня. Было время, когда у него была работа. Сидел спокойненько в ЖЭУ, забивал козла с такими же мастерами, как сам, собирал вызовы, а потом так же спокойненько обслуживал жильцов. У него хорошая работа была. Чистая. Не сантехника, где приходится возиться с ржавым железом, а электроприборы.

Не хухры-мухры!

Но жена ушла. Квартира исчезла.

Все растаяло в прошлом.

Как не было…

Да и не вспоминалось.

И кореша никогда ни о чем таком не напоминали.

Святое дело у бомжей – не напоминать ни о чем таком. Если вспомнится что-то человеку, он сам расскажет, а специально напоминать зачем? Пусть жизнь для человека будет, как дивная книжка с картинками. На одной картинке жена, на другой домик и огород… Может, еще что-нибудь… Лежи, вспоминай… Но сам… Напоминать об этом не надо…

С чего это мертвяк заговорил? – поежился Груня. Вот тоже паскудник. Стоял себе стоя и молчал, а потом вдруг заговорил. Нехорошо. Раз уж помираешь, помирай молча. Тоже мне мода, пугать людей.

Вокруг мертвяка, наверное, шум будет, смутно догадался Груня. Когда этого мертвяка найдут, наверное, большой шум поднимется. Молодой мертвяк. Красивый. Волосы на лоб, не лысый. Одежонка хорошая. Вот только кровь на затылке… И не сам же он привязался к дереву… Здоровый мертвяк… Такого откачать, он сразу спросит: где мой бумажник?..

Не без этого.

Груня хмыкнул.

Да ну, шум!.. Какой шум?.. Это ж ежу понятно… Ну, пропал бумажник… Так ясный хрен… Кто привязал мертвяка к дереву, тот и бумажник увел…

Паскуды! – обиделся Груня.

Паскуды, паскуды и паскуды.

Паскуда на паскуде.

Город паскуд.

Кто-то, значит, привязал мертвяка к дереву, а подумают на меня! Пролом свода черепа!

Да нет, найдут, найдут этих уродов, вдруг сладко пронзило Груню. Найдут паскуд и уродов. Заметут. Загонят на нары. Строжиться будут над ними, где, мол, тугой бумажник? А тугой бумажник-то вот он!..

До автобусной остановки Груня дошел пешком.

На остановке оказалось много людей, но это Груню только обрадовало. Бедный человек в толпе неприметен. Ну стою я в телогрейке, подумал он. Хороший человек, никого не трогаю, даже ничего не прошу. Совсем хороший. Кому до меня какое дело?

Трясясь на задней площадке, не отвечая на домогательства кондукторши расплатиться, Груня смотрел в грязное окно и думал. Ну, подумаешь, выгонят из автобуса. В другой сяду. Из другого выгонят, пешком пойду. Мне теперь прямо в центр. У меня теперь жизнь новая. А что от телогрейки попахивает, так это хорошо. Близко не сунутся. От кого нынче не попахивает? К кому ни принюхайся, от каждого пахнет чем-то.

Доберусь до центра.

А там…

Во-первых, в центре, подальше от лесополосы, он, Груня, где-нибудь в укромном местечке сразу избавится от тугого бумажника, а денежки, если они есть, аккуратно рассует по карманам телогрейки и штанов… Не забыть бы, левый карман штанов дырявый… Бутылку и то можно выронить… Ну и, само собой, во-вторых, он сразу пойдет к «Альтернативным напиткам»… Ну и что, что он сам там недавно затеял свару? Разберемся… Вокруг «Альтернативных» много разных бомжей… Хоть с кем-то, но замирюсь… Не без этого… Может, встречу и Кольку-Недопырку… Помиримся… Поговорим за жизнь…

С Колькой-Недопыркой интересно говорить за жизнь.

Ходят слухи, что Колька-Недопырка в бомжи пробился из бывших научных сотрудников.

Правда, сейчас Колька грубый.

Не знаю, какой он был раньше, подумал Груня, но сейчас Колька грубый.

Это, наверное, от того, что кантуется Колька-Недопырка в основном возле железнодорожного вокзала.

Но крепкий мужик.

Самый, можно сказать, работающий бомж. Он даже деньги требует не так, как все. Никогда не унижается. У него это дело поставлено на научную основу. Он не выпрашивает, он не бьет на жалость. Он требует. Он даже газеты читает и всегда знает, на что надо требовать деньги. У вокзала всегда валяется много газет. Колька-Недопырка сразу отыскивает в газетах самое главное событие. А после требует. Ну там, скажем, на поминки генерала Дудаева. Или на вечеринку в честь налоговой службы. Или на цветы для министра Лившица, который честно призывает всех людей делиться друг с другом доходами. Иногда даже менты подходят послушать умного бомжа. Даже цыгане, случалось, заслушивались. Ну, а заработав, Колька-Недопырка, понятно, идет не в ресторан «Созвездие рыб». В «Созвездие рыб» даже Кольку-Недопырку, несмотря на грамоту, не пустят. Нет, не в «Созвездие рыб» идет, заработав свое, Колька-Недопырка. Идет он туда, куда все идут. К киоску «Альтернативные напитки».

Значит, и мне туда.

У Кольки-Недопырки не голова, а дом Советов, подумал Груня уважительно. Умен, паскудник. Про бумажник я Кольке, конечно, ничего не скажу, но бутылочку мы с ним возьмем. Одну, зато на двоих. И раздавим вместе. И никого не подпустим. Жалко, у меня нет никаких документов, а то мы запросто могли бы ночь провести в ночлежке.