Кремлевское кино

Спектакль шел три-четыре раза в неделю, и все равно достать билеты на него было трудно. Фадеев приходил несколько раз, смотрел с восторгом и гордостью. Приходила одна из немногих спасшихся молодогвардеек, Валерия Борц, она училась в Московском институте военных переводчиков, на спектакле плакала и, познакомившись с труппой, пообещала дать все необходимые консультации. Приезжали в Москву из Ленинграда другие выжившие: Толя Лопухов и Жора Арутюнянц, тоже плакали и тоже радовались, что так воскресает подвиг их сверстников и друзей.

Обкатав актеров на спектакле, можно приступать к съемкам. Всю натуру снимали в Краснодоне возле тех самых домов, построек и шахт, где жили и погибали мальчики и девочки. Интерьеры жилищ тщательно сфотографировали и принялись строить в просторных цехах «Мосфильма». Здесь и начали первые съемки — сцену клятвы молодогвардейцев, которую они дают после того, как немцы живыми закопали непокорных шахтеров в Комсомольском парке. Шевцова, Земнухов, Громова, Кошевой, Туркенич и Тюленин: «Мстить беспощадно!.. Кровь за кровь, смерть за смерть!..» Такую исходную высоту задал Герасимов, и, как только сняли, киноэкспедиция отправилась в Краснодон.

Стояло жаркое донбасское лето. Въезжая в город, где такую смерть и страдания приняли на себя мальчики и девочки, а теперь жили неизбывным горем их еще молодые родители, волновались так, что трепетный фронтовик Володя Иванов, прошедший через ад войны, дрожал, как зайчик. Им, молодым артистам, предстояло ненадолго заменить погибших героев: Володе Иванову — Олега Кошевого, Инне Макаровой — Любу Шевцову, Сереже Гурзо — Серегу Тюленина, Нонне Мордюковой — Улю Громову, Боре Битюкову — Ваню Земнухова, Глебу Романову — Ваню Туркенича, Ляле Шагаловой — Валечку Борц, Славе Тихонову — Володю Осьмухина и так далее. И они договорились на время съемок забыть свои имена, называть друг друга именами героев.

Каково это, маме или папе вместо своего сына или доченьки на недолгое время получить замену в виде актера? Боялись, что кто-то скажет: «Уйди, ты не мой сыночек!» Или: «Моей дочки больше нет, кто вы такая?» Но случилось чудо.

Первым отправился к Кошевым Володя Иванов. Вышел на Садовую улицу и увидел, как вдалеке от калитки отделилась женщина в черном платье и платке. Бабушка Олега — Вера Васильевна. Раскинула руки и побежала ему навстречу с мокрым от слез лицом:

— Олежек! Внучек мой, родненький мой!

Стала осыпать мокрыми поцелуями лоб, глаза, голову.

— Бабуля, не надо плакать, — сказал он дрожащим голосом, стараясь сам не заплакать.

— Как же ты долго к нам не ехал! — причитала бабушка, будто и впрямь он родной Олежек, а не чужой Володя. — Идем скорей домой, мы ждем тебя и никак не дождемся. Мама вся исстрадалась.

И они пошли к дому, она плакала и то и дело останавливалась, чтобы снова поцеловать его, а он смотрел на ее профиль, и впрямь, как утверждал Фадеев, похожий на Данте Алигьери.

— Наконец-то я тебя увидела. Ночи не сплю, все жду тебя! Золотой мой… — продолжала приговаривать Вера Васильевна.

Вошли во двор, поднялись на крыльцо, и он увидел в сенях двух женщин — маму Олега Елену Николаевну и тетю Карину. Мама, сложив на груди крестом руки, прислонилась спиной к стене. Смотрит огромными очами удивленно и со страхом.

— Приехал? — тихо произнесла она, и из очей хлынули слезы. Тетя Карина заплакала в голос.

Появился дядя Коля — отчим Олега:

— Что тут за слезы? Здорово, Олег! — нарочито громко и бодро воскликнул он, протянул руку, прижал Володю к себе, крепко обнял, поцеловал сухими губами. — Похо-ож! Вылитый Олег. Да перестаньте вы реветь! Человек с дороги. Устал. Ему покушать надо.

Тотчас началась суета вокруг ужина, но Елена Николаевна взяла Володю под руку:

— Пойдем, сынок, пока что со мной. Покажу тебе, как мы теперь живем. — Будто он и впрямь Олежек, через четыре года вернувшийся в родной дом. — Ты не смотри, что почти никакой прежней мебели не осталось. Все с собой увезли ненасытные изверги. Смотри, ты теперь вот здесь будешь ночевать. Уютно?

На столе тем временем накрыли скромный ужин: картошка, тушеные овощи, кабачковая, баклажанная и морковная икра, капуста, соленые огурцы, хлеб. Но затаившиеся на улице Герасимов, Макарова, оператор Рапопорт, режиссер Волк и директор картины Светозаров, видя, что в доме начался праздник, нагрянули с банками консервов, бутылкой вина и даже с тортом. Стало веселее, стихли слезы и причитания. Разговорились. Подняли по рюмке вина.

— Ну как, Елена Николаевна, — спросил Герасимов, — похож наш Володя на вашего сына?

— Похож, очень похож, — улыбнулась Елена Николаевна. — Я, когда его в сенях увидела, чуть в обморок не упала, настолько он показался похожим. А вот при свете присматриваюсь к нему — все-таки разница есть. У Олежки глаза были карие, а у Володеньки серые. Да и ростом Олег был немного повыше.

— Ешь, внучек, ешь! — подкладывала Вера Васильевна.

Но Володя ел мало. Герасимов знал: парень дал слово есть только то, что было во время оккупации, и в тех же количествах. Молодец, фронтовик, со всей ответственностью подходит к роли, а все остальные смотрят на него и стараются так же вести себя. Не зря Волк присмотрел этого Володю.

С незабвенного трогательного вечера и начались съемочные дни в Краснодоне. Все родители убитых мальчиков и девочек со слезами и ласками приняли у себя молодых актеров и актрис, но жить у себя смогли оставить немногие. А поскольку гостиниц в Краснодоне не водилось, рабочую группу — операторов, актеров, гримеров, бутафоров, специалистов по звуку и прочих — поселили в бывшем ремесленном училище. Герасимов и Макарова сумели найти съемное жилье.

Гуляя по городу, молодые артисты пытались представить себе, как точно так же гуляли по нему те, кого им придется играть. Инна Макарова однажды произнесла:

— Ребята, я чувствую их дыхание.

Весь город этим летом 1947 года жил съемками фильма. Массовку даже не пришлось набирать — валом валили и от денег отказывались с обиженным видом. Раннее утро, жаркий полдень, поздняя ночь — к началу съемок приходили вовремя. А еще краснодонцы с утра спешили на огороды и тащили к бывшей ремеслухе ведра и миски с картошкой, огурцами, капустой, яблоками, клубникой, баклажанами и кабачками. А если ребята появлялись на рынке, семечки или яблоки им протягивали бесплатно и даже плакали, если те предлагали все же расплатиться.

Из Москвы ЦК комсомола прислал киноэкспедиции радиоприемники, футбольные и волейбольные мячи, ящики с шахматами и шашками, бутсы, сетки для волейбола, даже спортивные костюмы. Сорокалетний, лысоватый, как Герасимов, главный оператор Володя Рапопорт объявил себя капитаном и собрал футбольную команду «Объектив», с которой горели желанием сразиться все краснодонцы, тоже наспех организовавшие свои команды. И не так-то просто оказалось одолеть приезжих. Центральный нападающий Слава Тихонов с лету забивал голы, Володя Иванов оказался непробиваемым защитником, и это с его покалеченной на войне ногой. Кроме футбольных турниров, устраивали состязания по волейболу, шахматам и шашкам. Стояла какая-то невероятно радостная и кипучая жизнь, омрачала ее лишь память о несчастье, постигшем Краснодон в годы войны. Ненадолго вернув людям их убитых мальчиков и девочек, молодая гвардия актеров и актрис вдохнула в них удивительное и самое главное для человека чувство — что смерти нет!

— Так вот в чем смысл нашего искусства, — восторгался Сергей Аполлинарьевич. — Именно кино удивительным образом доказывает, что ничто не исчезает. На экране можно воскресить кого угодно. Но только если это сработано безукоризненно.

— Мне кажется, ты не умеешь работать иначе, — ласково поддержала мужа Тамара Федоровна.

— Этот фильм, — продолжал режиссер, — не просто фильм. Это должно быть великое утверждение силы жизни. Да, наши краснодонские юноши и девушки прошли через ад пыток, издевательств, приняли смерть. Но посмотрите, они вновь живы! Они вновь борются со злом.

— И, к сожалению, вновь погибают, — вздохнула жена. — Быть может, не стоит показывать их гибель?