Страница 140 из 145
Я оказался в каменном мешке. Потолок из якобы грубой необработанной породы, нависал в непосредственной близости над головой. Примерно два с лишним метра от каменного пола. По периметру горели правдоподобно выглядевшие факела, воткнутые в металлические крепления. Но все это я заметил позже. А сначала внимание привлек предмет, расположившийся по центру помещения. На небольшом, где-то мне по колено, каменном пьедестале стоял пустой шестигранный гроб темно-вишневого цвета, Лакированный и, как мне показалось сначала, пахнущий чем-то вроде сандала. Крышка гроба, поставленная на ребро, нашлась прислоненной к дальней стене.
— Раздевайся и ложись. Нам действительно стоит поговорить по душам.
Как Олюэн объявилась за моей спиной? Должно быть, очередные фокусы с пространством…
Но ложиться в гроб для разговора?
Тем не менее, я сбросил легкую куртку на крышку, начал расстегивать пуговицы рубашки.
Блистательная исчезла из вида сразу после того как ощутила мое внутреннее согласие. Следом за рубашкой на крышку отправились джинсы. Если тарок в кармане и пытался возражать, я этого не заметил.
Внутреннее ощущение подсказало, что трусы можно оставить, о том, чтобы отложить браслет, и речи не шло. Топологический изолятор из кожи мамонта связывался со мною таким количеством контрактных ограничений, что мог считаться частью тела.
Укладываться в гроб было на редкость непривычно. Странный во всех отношениях опыт. Я не знал, насколько такой может пригодиться в дальнейшем, но самелианские корни позволяли предположить, что этот раз не последний.
Стоило улечься, накатила волна расслабленности. До этого момента не встречал и уж тем более не мог воспринимать всерьез словосочетания “анатомический гроб”, но против правды не попрешь — это являлось точным определением. Кто-то озаботился сделать гроб, идеально подходящий для моей тушки. А ведь к такому очень легко привыкнуть.
Если об этом узнает Ворчун…
Воспоминание о пострадавшем друге заставило отринуть накатывающую волну дремы. У меня есть цели, нельзя о них забывать!
Перед глазами танцевали блики, порождаемые светом факелов на низком каменном потолке.
Тени, блики… Похоже, в представлении Олюэн разговор по душам предполагает какое-то подобие сна или глубокой медитации.
Из-за того, что заснуть я в любом случае рано или поздно засну, выбор был очевиден.
Вряд ли когда-либо подберу слова для этой медитации. В какой-то момент восприятие нависающего потолка изменилось. То ли факелы начали гаснуть, то ли снова вмешалась магия, но каменная поверхность словно отодвинулась в невообразимые дали. Раздвинулась по сторонам, охватила все, что не ограничивали бортики гроба.
Откуда-то накатило чувство растущего дискомфорта, стало труднее дышать. Клаустрофобия или что-то на нее похожее?
Матрешка. Вложенность одного в другое.
Подобно тому как частью моего тела являлся браслет из мамонтовой кожи, частью браслета стал спрятанный внутрь черный ящик, скрывающий авалонский ключ. Внутри ключа таилась бесконечность внеметрического корабля, затерянного невесть где.
Но цепочка продолжалась и в другую сторону.
Браслет — лишь часть тела. Тело, лишь часть меня. Вся эта лежащая в гробу конструкция — частность того, что порождало меня. И частность того, что поддерживалось моей свободной волей.
Не весь я, а только какое-то мое обстоятельство. В какой-то момент в гробу стало так тесно, что я вывалился наружу.
Заснув. Но, быть может, наоборот — проснувшись. Впервые в жизни.
Глава 79
— Я ведь предупреждала, что придется умереть, — фыркнула Алладо, когда мы с Олюэн вошли в гостиную.
Бабушка откинулась на спинку стула настолько капитально, что тот балансировал на двух ножках из четырех. Становилось предельно очевидна отсылка к сновидению с качелями, которые тоже замирали в неестественном положении.
— Изнутри оно выглядит немного не так как рассказывают в жадной зоне, — прислушавшись к своим ощущениям признался я. — Какая-то непривычная легкость и… расфокусированность. Словно необходимо постоянно удерживать в памяти как выглядишь чтобы не разлететься по сторонам подобно туманности в космосе…
— Глаз Бога, — подтвердила Олюэн, вытаскивая невесть откуда еще один стул и усаживаясь неподалеку от Алладо. — Твой дед принимал участие в конструировании этого астрономического образа. Удачная вышла шутка, даже не все печатники поняли юмора.
— Я… кажется, мне хотелось знать причины всего происходящего.
Мама с папой отзеркалили мою нерешительную улыбку. Те, прошлые запросы и желания действительно отличались редкой наивностью. Как родители могли ответить еще?
Богоискательство же, не больше ни меньше. Что бы мне не объяснили, это породило бы новые вопросы, и так до бесконечности.
Детская обида на предков за то, что они отпускают потомство в свободный полет — вот что мною руководило.
Они со мною, всегда. Мои родители всегда во мне. Не оттого, что такова специфика самелиан — оно справедливо для любых отношений типа “родитель-дитя”. С магией такого рода очевидности всего лишь отчетливей. Ну и, в какой-то степени, может быть реализовано буквально.
— Вопрос выживания расы, — выдохнула, явно смущаясь, мама. Никогда еще не видел ее такой смущенной. Ни под возрастной иллюзией, ни тогда, когда эту маску отложили в сторону. — Ты, конечно же, все узнаешь. Но придется предпринять некоторые меры по защите информации от посторонних. Извини, по той же причине никто не мог поделиться с тобой реальными деталями плана.
— Слишком много телепатов на квадратный километр, — с пониманием кивнул я в ответ.
Поскольку свободных стульев в гостиной уже не осталось, а идти на диван к увлеченно читающей какую-то книгу Леонике пока не хотелось, я завел руку за спину и вытащил оттуда стул для себя.
Если меня учили вытаскивать из кармана упаковку боевых заклинаний и определяющим фактором в этом приеме оказывалась свободная воля, принципиальной разницы между жевательной резинкой и стулом не было никакой. Пускай раньше там не было никакого стула, но точно так же не было и авалонского ключа в кармане, когда я при бабушке его случайно вытащил.
Мама удивилась, а папа вопросительно посмотрел на Алладо: та делала вид, будто не при чем, но искорки в глазах выдавали её настроение.
— Жадная зона, это мир ложных дихотомий, — провозгласила она, протягивая руку к чайнику. — Постоянные “или-или”, закон исключенного третьего. Понаставили границ в одних местах и стерли в других. Жизнь существует на всех пластах реальности и так называемые сны, не исключение. Так что, О, это и запись и не только запись. Скажем так, мы плеснули в твой сосуд по несколько капель себя и теперь ты разговариваешь с ними. Метафора все равно не идеальная, но подрастешь, разберешься сам.
— Вы мне предоставили много времени на самостоятельную работу.
Стоило мне усесться, мама поставила на стол дополнительную чашку с блюдцем. Пришлось приложить усилия чтобы не поддаться навязчивой ассоциации с безумным чаепитием.
— Исключительно самостоятельная работа, — подтвердил отец. — Одаривать тебя набором готовых рецептов было бы кощунством. Нет ничего губительнее консервативного жесткого мышления. К тому же ты и сам продемонстрировал навыки обучения без нашей поддержки. Только методы и подходы.
Я смущенно кивнул. Отцовский стиль мне был знаком и ранее. Похвала, пускай не в привычной реальности… все равно похвала.
— Только нам придется обратиться к блистательной Олюэн, Блок на эти воспоминания — единственный выход.
Как в зеркало посмотрелся. Мама, в своем молодом облике, хоть я лицом пошел в отца, смущалась совсем как я. Или, точнее сказать, я унаследовал такую мимику от нее.
— Но если память окажется заблокирована, то зачем мы тут…
Мне не дал продолжить смешок от Алладо.
— Ты не тождественен твоей памяти, внук. Наш разговор оставит следы за пределами воспоминаний. На уровне чувств, эмоций, готовности выбирать то или иное. Какие-то решения меняют тебя, даже если ты об этом даже не помнишь.