Проклятая Мангазея

А Настя заметила, что с этих пор Бабуш стал избегать её. Было радостно от сознания крохотной победы и страшно одновременно. Наверняка, Бабуш вынашивает замысел жестокой мести. Настя содрогнулась, представив себя его женой. Спуску он ей не даст, это уж точно! И решимость сбежать в Астрахань стала укрепляться, и скоро она окончательно уверилась в реальности такого шага. Пусть только вернётся отец. С ним она сумеет договориться.

Считая каждый день, Настя уже надеялась. По её расчётам судно уже на подходе. Вспоминала погоду, и посчитала, что ничего страшного в море за последние недели не происходило. Бурь не было, остальное не так страшно.

Она даже ослабила бдительность и смело шастала по посёлку. Часто посещала старика Матира и продолжала пользовать его настоями и пасами ладоней. Хуже ему не становилось. Хворь словно затаилась перед окончательным броском. А старик был доволен и боготворил девчонку.

– Как ты связана с пропажей сапог моего сына? – спросил Матир у Насти в очередной её приход к нему в кибитку.

– Я уже столько раз про это слышу, Господин! А при чем тут я?

– Что-то мне подсказывает, что без тебя не обошлось. Может, расскажешь старому ворчуну? Ругать при любом положении не буду. Обещаю!

Настя поняла, что скрыть своё участие не удалось и, вздохнув, сказала:

– Я не виновата, господин. Я пошла вечером искупаться в море. Это мне очень нравится. Привыкла ещё с Сибири. А туда пришёл и ваш сын. Стал приставать. Я и убежала от него. А чтобы он меня не догнал, захватила его сапоги. Потом бросила и вернулась домой. Вот и все, господин. Пусть не пристаёт... пока...

Матир улыбался, потом рассмеялся и смеялся долго, не торопясь остановиться.

– Ну и насмешила ты меня! Давно так не смеялся. Молодец! Так ему и надо. Пусть уважает девочек. А ты и правда голышом купаешься? – вдруг серьёзно спросил он и строго глянул на немного обескураженную Настю.

– Никого же кругом никогда не бывает, господин. Это же далеко от села. Ваши девушки никогда в море не купаются. А мне так нравится! И Бабуш грозился карами за такое купание. А что тут такого? Очень приятно ведь. И пот смыть хорошо.

– Больше так не делай, Настя. Тебя не смогут понять наши люди. И так косо на тебя посматривают. Мне уже трудно уговаривать их не обращать внимания на тебя. И тут я согласен с сыном. Не надо дразнить собак.

– Я постараюсь, господин, – скромно потупилась Настя, совсем не уверенная в исполнении своего обещания. И Матир это понял по выражению её лица.

Идя домой, Настя ругала себя за неумение скрывать лицом своих мыслей и слов.

«Хорошо бы перестать смущаться и краснеть, и вообще выдавать себя выражением лица, – думала Настя и с опаской оглядывалась по сторонам. – Будем учиться этому!»

Матир подарил ей корову, и теперь она ходила в поле доить её. Молока давала мало, и Настя раздаивала её по совету хозяек.

До пастбища не более двух вёрст, и путь пролегал по вполне пустынному месту. Примерно посередине пути стояла небольшая роща деревьев, заросшая высоким кустарником и травами. Видимо подземные воды питали это место влагой.

Тропинка пересекала рощицу, и Настя присела в тени передохнуть. Кувшин оказался достаточно тяжёл, а солнце изрядно пекло.

Она сидела и мечтала о скором приезде отца. По её предчувствию он должен вернуться на будущей неделе. Сейчас был четверг. Или что-то такое. Клонило в сон, и она боролась с ним вполне успешно. Хотела уже продолжить путь, как лёгкий шум шагов заставил её встрепенуться. Оглянулась и встретилась глазами с Бабушем. Тот подходил неторопливо и был уже шагах в шести.

– Вот так встреча! – воскликнул он, делая удивлённое лицо. – Отдыхаешь?

Он подошёл вплотную. От него несло конским потом и слегка степью. Глаза, заметила девочка, горели плотоядным желанием. Она только задышала учащённо. Испуг словно парализовал её, и она так и осталась стоять на месте.

– Не вздумай кричать, девка! – прошипел он с придыханием. – Зарежу! Теперь ты не сбежишь от меня! – И обнял её крепко и жарко. Его губы шарили по её горячему телу, и она с ужасом осознала, что её платье частично разорвано. Его руки уже больно мяли её крохотные груди, только что начавшие оформляться. Она взвизгнула и упёрлась ладонями в его грудь. Но он был силён, и это ничуть не спасало Настю. Его ладонь сильно ударила её по щеке, и та тут же запылала огнём боли.

Крик заглох у самого рта. Бабуш повалил её и навалился сверху. Рука торопливо шарила по её телу, рвала тесёмки шальваров и клочья юбки платья. Девочка извивалась, царапалась что есть мочи, но силы оказались неравными. Боль то и дело полосовала её ноги и тело.

Наконец силы её иссякли. Смутно ощущая происходящее, Настя успела крикнуть:

– Подонок! Отвратительный подонок! – Она не заметила, что говорит по-русски.

Ответом был сдавленный смех и стало больно ногам. Его колени раздвигали их, а сил сопротивляться уже стало мало. Дышать стало трудно от навалившегося потного вонючего тела ненавистного человека. И тут острая боль чуть не оглушила её юное тело. Крик был зажат грязной ладонью, и Настя уже ничего не ощущала. Сознание помутилось и тело обмякло.

Она очнулась довольно скоро. И первое, что она поняла, что Бабуш всё же овладел ею, обесчестил, взяв силой. Он ещё не отвалился от неё, и она с усилием всё же столкнула его тело в бок. Прошипела словно змея:

– Месть моя будет ужасной, скотина!

Она намеревалась продолжить, но ладонь Бабуша опять полоснула по губам. Вкус крови слегка успокоил девочку. Она откатилась от него и опять прошипела, слизывая кровь с губы:

– Ты ещё пожалеешь, шакал проклятый! Я этого так не оставлю. И рожать твоего ублюдка не стану! – Она вынуждена была замолчать, получив очередную пощёчину. – Ты вша ползучая, жаба с отравленной кожей! Но я отомщу тебе! – Она отвалилась от уже настоящего удара кулаком в лицо. Откатившись ещё дальше, рука оперлась о кувшин с молоком. Он опрокинулся, но рука сама сжала его горловину. И когда Бабуш на четвереньках подполз к ней, ударила по бритой голове. Осколки порезали кожу и Бабуш на миг оторопел. Настя вскочила и бросилась бежать со всех ног. Шальвары мешали ей, приходилось поддерживать их рукой. Платье развивалось клочьями.

Редкие бабы из посёлка провожали её странными взглядами. А Настя не оглядывалась. Торопилась побыстрее спрятаться в кибитке. Но до её двери необходимо пробежать четверть посёлка. Это её не смущало. Лишь слезы мешали хорошо видеть, и это почему-то смущало её.

Мужчины улюлюкали, собаки бросались за ней, лая и забегая вперёд. Но ни одна не осмелилась куснуть её.

В кибитке Настя прежде всего схватила кувшин с водой, разделась и с остервенением стала обмываться. Крови было не так много, но внутри саднило, и отвращение волнами накатывалось на её измученное сознание. Потом села на кошму и уставилась в одну точку выше двери. В голове ничего кроме отвращения и боли не было.

К ней никто не зашёл. Она знала, что как бы мужчина не был повинен, она будет считаться опозоренной и общаться с нею никто не станет. Она будет отвергнута. И лишь брак с насильником может спасти её репутацию. Для неё это был не выход.

Вечером к ней заглянула служанка Матира. С равнодушным лицом сказала:

– Тебя зовёт хозяин, – повернулась и ушла, так больше ничего и не добавив. Казалось, что Настя не расслышала её слов. Продолжала сидеть, как истукан, никак не заставив себя хоть чуточку помыслить и вернуться в этом мир. Голова оказалась пустой без единой мысли. Она даже не вспомнила ни одной молитвы и молча продолжала сидеть в одной и той же позе, скрестив ноги и положив руки на колени.

Время перестало течь в её мозгу. И она удивилась, когда первые лучи солнца заглянули в тонкие щели двери. Оглянулась. Пусто. С трудом поменяла позу. Тело словно одеревенело. Стала помаленьку двигать руками, ногами, встала с трудом. В теле ощущалась какая-то усталость. Двигалась с трудом, и никак не могла начать мыслить. Лишь обрывки мыслей проносились в голове, не оставляя следа.