Страница 2 из 22
— Рогову показалось? Показалось? — тут уполномоченный едва сдержался, чтобы не усмехнуться. А это было бы уже абсолютной наглостью в контексте обсуждаемой темы. Поэтому он сдержался и продолжил серьёзно: — Мне рядового Рогова приходилось под руку вести, чтобы он не падал от жары и потери крови, ваш Рогов едва на вопросы мог отвечать, у него костюм протёк, мне приходилось отдавать ему свой хладоген. Я сомневаюсь, что он вспомнит о том, как мне пришлось отбиваться от двух даргов, не уверен, что он помнит, как я скармливал ему последние свои обезболивающие… Тем не менее он заметил и запомнил, что я вёл себя странно. И это ночью. Ваш Рогов очень… — Горохов замолчал и правильно выбрал слово в этой ситуации: — Наблюдательный человек.
— Угу… Угу… Как я понял, — продолжал всё тот же член комиссии в очках, которого, видимо, не удовлетворил ответ уполномоченного, — этот мотоцикл, на котором вы оттуда уехали с Роговым, вы припрятали заранее.
— Да, ещё в первое моё пребывание в тех местах я сделал закладку, и мотоцикл я тоже там себе оставил, так как оставался один, а до ближайшего населённого пункта десятки километров пустыни. Закладки в степи — это обычная практика. И слава богу, что она мне в первый раз не пригодилась.
Вторую женщину из комиссии звали Елена Грицай. Горохов сразу запомнил её. Женщина была яркая. Как и все другие биоты, она была высокой, тяжёлые рыжие волосы собраны в высокий пучок на голове. Глаза у неё были зелёные и казались добрыми. Она пришла сюда, на такое серьёзное заседание, в юбке выше колен. Это сразу удивило всех мужчин из Трибунала. В том числе и Горохова. И вот тут эта Грицай и говорит:
— И именно в тот момент, когда вы раскапывали свой схрон, и появились Кораблёва с Винникером?
— Да; может, набрели случайно, а может, их привлёк шум работы двигателя, когда я проверял мотоцикл после того, как очистил его от песка. Они услышали и пришли.
— Андрей Николаевич, вы ведь успели пообщаться с Кораблёвой прежде, чем она погибла?
— Да, успели переброситься парой слов. Она спросила, видел ли я ещё кого-нибудь. Я ответил, что со мной один раненый Рогов.
— И она вам сразу, в этом коротком разговоре сообщила, что вещество при ней? — продолжала Грицай.
«Зачем она спрашивает, она же читала мои рапорты». Но это вопрос риторический, он знает, что его ещё не раз о том спросят. В общем, это был очень хитрый вопрос. Но у Горохова хватило ума, чтобы не попасться в эту ловушку, когда он ещё писал первый свой рапорт об этом деле.
— Нет, про вещество не было сказано ею ни слова, просто, когда я сказал, что нужно вернуться за Роговым, она сказала, что самое важное уже при ней, и рисковать этим она не собирается, а Рогов… — Горохов красноречиво махнул рукой, выражая пренебрежение, — Рогов её не интересовал.
Члены комиссии не выразили никаких чувств после подобного его объяснения, и рыжая Грицай, как ни в чём не бывало, продолжала:
— На мотоцикле два места, вас было четверо, не возникло ли между вами конфликта?
— Какой ещё конфликт? — хмыкнул уполномоченный. — Ваша Кораблёва прекрасно понимала, что из сложившейся ситуации только я могу её вывезти. Рогов был ранен, Винникер не бог весть какой проводник по степи.
— Она вам что-то сказала на эту тему?
— Не успела, её убили.
— Убили? Это были дарги? — на этот раз спрашивала Самойлова.
— Да.
— Откуда вы знаете?
— Одного из них я убил. Остальные ушли. Их было, наверное, трое.
— Почему же они ушли? Почему не убили вас?
— Испугались, это были молодые особи, — уверенно врал уполномоченный. — Не прошедшие инициацию. Я осмотрел того, которого убил. А может, у них было мало патронов. Бой-то шёл с вечера.
И тут снова заговорила Елена Грицай, глядя на уполномоченного так, как будто хотела просветить его насквозь своими зелёными глазами:
— Ваша одежда с той экспедиции не сохранилась?
— Нет, в той одежде мне пришлось иди через пески и прыгать в речную воду. Она стала непригодна для носки.
— Зато сохранилась одежда рядового Рогова, — эту фразу рыжая произнесла так, словно угрожала Горохову.
Но тот отреагировал на её слова весьма спокойно:
— И что?
— На одежде Рогова, кроме его крови… — тут Грицай сделала паузу, словно хотела напугать уполномоченного и закончила: — найдена кровь Кораблёвой.
Уполномоченный не ответил. Он не знал, что ей ответить на это. И тогда Грицай продолжила:
— Можете это объяснить?
«Кровь Кораблёвой на одежде Рогова? Что за бред! Откуда? — и тут же ему в голову пришла мысль. — Кровь Кораблёвой, наверное, нашли на штанах Рогова. И попасть она могла на них только с мотоцикла».
Он пожал плечами и ответил:
— Когда в Кораблёву попала пуля, она находилась возле мотоцикла. Возможно, на мотоцикл попали брызги. А Рогов потом ехал на нём. Или на его одежду кровь могла попасть с моей, я ведь обыскивал Кораблёву после того, как её убили, — он снова пожал плечами. — Других вариантов у меня нет.
Это логическое объяснение, кажется, не было для Грицай неожиданностью.
— А что делала Кораблёва в тот момент, когда начался бой?
Он взглянул на неё с некоторой усталостью и ответил нехотя:
— Она ела персики из персикового компота.
— Дарги стреляли в неё в первую? Почему?
— Они всегда стреляют в ту цель, в которую легче попасть. Кораблёва и Винникер стояли во весь рост, а я сидел на корточках, возле бархана. Было темно, они были лучшими целями.
— А вы хорошо знаете даргов, — заметила Самойлова.
На это её замечание уполномоченный отвечать не стал; он достал очередную сигарету и закурил, а брюнетка, не дождавшись его ответа, заговорила:
— А раз вы так хорошо знаете даргов, как они смогли подойти к вам?
— Очень просто, — ответил уполномоченный. — Я мотоцикл уже выкопал и проверил, после выкапывал воду и бензин, а Кораблёва и Винникер пришли и притащили за собой даргов.
— То есть они привели даргов, а не вы? — уточнила Самойлова.
— Точно не я! — с вызовом ответил ей Андрей Николаевич. — Я приучен ходить аккуратно, не оставлять лишних следов и постоянно оборачиваться.
Она замолчала, уткнулась в свои бумаги, и тут заговорил четвёртый человек из комиссии, седой и самый, как казалось уполномоченному, опасный. Это был очень крепкий на вид северянин по фамилии Карпов. Глаза его были чуть навыкат, и почти всё время он молчал, смотрел этими своими неприятными глазами и старался не упустить ни одной эмоции Горохова; и наконец он сказал: