Гроздья гнева

Глава тридцатая

Лагерь тонул в лужах, а дождь все хлестал и хлестал жидкую грязь. Взбухшая речка мало-помалу подбиралась к поляне, на которой стояли товарные вагоны.

На второй день Эл снял брезент, разделявший вагон на две половины. Он вышел наружу и прикрыл брезентом капот грузовика, потом вернулся в вагон и сел на матрац. Теперь, когда брезентовая перегородка была снята, обе семьи соединились. Мужчины сидели вместе, хмурые, подавленные. Мать поддерживала небольшой огонь в печке, подсовывая туда ветку за веткой, — хворост она приберегала. Дождевые потоки заливали плоскую крышу вагона.

На третий день Уэйнрайты забеспокоились.

— Может, нам лучше уехать? — сказала миссис Уэйнрайт.

Но мать старалась удержать их:

— Куда вы поедете, где вы найдете себе пристанище?

— Я и сама не знаю, а все-таки не сидится мне здесь. — Мать спорила с ней и украдкой поглядывала на Эла.

Руфь и Уинфилд затеяли игру, но вскоре и они притихли и нахохлились, а дождь все барабанил по крыше.

На третий день сквозь дробный стук дождевых капель послышался рев взбухшей речки. Отец и дядя Джон стояли в дверях, глядя в ту сторону. И справа и слева вода подходила вплотную к шоссе, но самые вагоны она огибала, так что лагерь стоял опоясанный сзади дорожной насыпью, а спереди излучиной речки. Отец спросил:

— Ну, Джон, что скажешь? Если речка выйдет из берегов, как бы нас не затопило.

Дядя Джон открыл рот и потер ладонью щетинистый подбородок.

— Н-да, — сказал он. — Все может быть.

Роза Сарона лежала в жару, щеки у нее горели, глаза лихорадочно поблескивали. Мать села рядом с ней, держа в руках чашку горячего молока.

— Вот, — сказала она. — Выпей, я свиного сала туда подлила. Это подкрепляет. Ну, выпей.

Роза Сарона бессильно покачала головой.

— Не хочется.

Отец прочертил пальцем кривую линию в воздухе:

— Выйти бы всем с лопатами, устроить плотину, тогда воду можно будет задержать. Вот от сих пор и до сих.

— Да, — согласился дядя Джон. — Верно. Только не знаю, пойдет ли кто. Пожалуй, скажут, что лучше уехать.

— Да ведь в вагонах сухо, — стоял на своем отец. — Где теперь найдешь сухое место? Подожди. — Он вытащил ветку из кучи хвороста на полу. Сбежал по доскам вниз, добрался, разбрызгивая грязь, до речки и воткнул ветку у края бурлящей воды. — Фу черт, насквозь промочило, — сказал он, вернувшись в вагон.

Они следили за тонкой веткой, торчавшей у самой речки. Они видели, как вода медленно окружила ее и поднялась еще выше. Отец присел на корточки в дверях.

— Быстро прибывает, — сказал он. — Пойти поговорить, что ли? Может, согласятся? А нет, так надо уезжать. — Он посмотрел в дальний угол вагона, где помещались Уэйнрайты. Эл был у них, он сидел рядом с Эгги. Отец прошел в ту половину. — Вода поднимается, — сказал он. — А что, если устроить плотину? Только надо, чтобы все взялись.

Уэйнрайт ответил:

— А мы как раз сидим и думаем. Похоже, лучше уезжать отсюда.

Отец сказал:

— Вы здесь много где побывали — сами знаете, можно сейчас найти сухое место или нет?

— Это верно. А все-таки…

Эл сказал:

— Па, если они уедут, я с ними.

Отец оторопел.

— Как же так? А грузовик?.. Из нас никто не умеет им управлять.

— А мне какое дело? Мы с Эгги должны быть вместе.

— Постой, — сказал отец. — Вы подойдите-ка сюда. — Уэйнрайт и Эл встали и подошли к дверям. — Видите? Проведем плотину от того места сюда. — Он посмотрел на свою ветку. Вода бурлила вокруг нее и поднималась к самому берегу.

— Тут работы надолго, и, может, это все без толку, — не соглашался Уэйнрайт.

— Почему же не поработать, ведь все равно сидим сложа руки. А такого хорошего места больше нигде не найдешь. Пошли. Поговорим с остальными. Браться, так всем.

Эл повторил:

— Если Эгги уедет, я с ней.

Отец сказал:

— Слушай, Эл, если никто не согласится, уезжать надо всем. Пойдемте поговорим.

Они втянули головы в плечи, сошли по доскам вниз и поднялись к открытой двери соседнего вагона.

Мать сидела у печки, подбрасывая прутья в слабо горевший огонь. Руфь подошла, прижалась к ней.

— Я хочу есть, — заныла Руфь.

— Неправда, — сказала мать. — Ты ела кашу.

— Я хочу еще такого печенья. Играть ни во что нельзя. Скучно.

— Скоро будет весело, — сказала мать. — Подожди. Теперь уж совсем скоро. Будем жить в своем домике.

— Я хочу собаку, — сказала Руфь.

— Будет и собака и кошка.

— Рыжая кошка?

— Не приставай, — взмолилась мать. — Перестань ты меня мучить, Руфь. Видишь, Роза больна. Посиди смирно хоть минутку. Скоро опять будет весело.

Руфь отошла от нее, жалобно бормоча что-то.

Из того угла, где на матраце лежала укутанная одеялом Роза Сарона, донесся резкий, внезапно оборвавшийся крик. Мать быстро встала и подошла к ней. Роза Сарона сдерживала дыхание, в глазах у нее был ужас.

— Что с тобой? — крикнула мать. Роза Сарона передохнула и опять затаила дыхание. Мать сунула руку под одеяло. — Миссис Уэйнрайт! — крикнула она. — Миссис Уэйнрайт!

Низенькая толстушка вышла со своей половины.

— Вы звали?

— Смотрите! — Мать показала на лицо дочери. Роза Сарона прикусила нижнюю губу, на лбу у нее выступила испарина, в блестящих глазах стоял ужас.

— Должно быть, начинается, — сказала мать. — Прежде времени.

Роза Сарона вздохнула всей грудью, разжала зубы и закрыла глаза. Миссис Уэйнрайт нагнулась над ней.

— Сразу схватило? Смотри на меня, отвечай. — Роза Сарона бессильно мотнула головой. Миссис Уэйнрайт повернулась к матери. — Да, — сказала она. — Так и есть. Говорите, прежде времени?

— Ее лихорадка треплет, может, поэтому.

— Надо встать. Пусть походит немного.

— Она не сможет, — сказала мать. — У нее сил нет.

— Надо, надо. — Миссис Уэйнрайт держалась строго и деловито. — Мне не в первый раз, — сказала она. — Давайте прикроем дверь. Чтобы сквозняка не было. — Обе женщины налегли на тяжелую дверь и задвинули ее, оставив только небольшую щель. — Сейчас принесу лампу, — сказала миссис Уэйнрайт. Лицо у нее пылало от волнения. — Эгги! — крикнула она. — Уведи отсюда малышей, займись с ними.

Мать кивнула.

— Правильно. Руфь и ты, Уинфилд, пойдите к Эгги. Ну, живо.

— Почему? — спросили они.

— Потому что так надо. У Розы скоро родится ребеночек.

— Ой, я хочу посмотреть. Ну позволь, ма!

— Руфь! Уходи сию минуту. Живо! — Когда говорят таким тоном, спорить не приходится. Руфь и Уинфилд нехотя поплелись в дальний угол вагона. Мать зажгла фонарь. Миссис Уэйнрайт принесла свою лампу-«молнию», поставила ее на пол, и круглое пламя ярко осветило вагон.

Руфь и Уинфилд притаились за кучей хвороста и осторожно выглядывали оттуда.

— Родится ребеночек, и мы всё увидим, — негромко сказала Руфь. — Тише ты, а то ма не позволит смотреть. Если она взглянет сюда, пригнись пониже. Мы всё увидим.

— Из ребят мало кто это видел, — сказал Уинфилд.

— Из ребят никто не видел, — горделиво поправила его Руфь. — Одни мы увидим.

Мать и миссис Уэйнрайт совещались, стоя у ярко освещенного матраца. Говорить приходилось громко, так как дождь барабанил по крыше. Миссис Уэйнрайт вынула из кармана передника кухонный нож и сунула его под матрац.

— Может, и зря это, — извиняющимся тоном сказала она. — У нас всегда так делали. Вреда тоже не будет.