Гроздья гнева

— Вот дьявол! Да как же…

— Легче, легче. Тебя предупредили с самого начала.

Том хмуро потупился.

— Ладно, — сказал он. — Ладно. — И быстро вернулся к своим. — Можете тоже выкидывать, — сказал он. — У вас не лучше. Такие не принимают.

— Да что в самом деле!.. — крикнул Эл.

— Надо осторожнее с ними. Не бросать в ведро, а класть.

Они начали снова и теперь клали персики бережно. Ящики наполнялись медленнее.

— Мы сейчас что-нибудь придумаем, — сказал Том. — А что, если Руфь, или Уинфилд, или Роза будут перекладывать их в ящики? Тогда быстрее пойдет. — Он отнес свой ящик на пункт. — Ну как, теперь есть на пять центов?

Приемщик осмотрел верхний ряд, копнул поглубже.

— Вот теперь лучше, — сказал он и поставил у себя отметку. — Поаккуратнее надо, только и всего.

Том быстро вернулся назад.

— Пять центов! — крикнул он. — Я заработал пять центов. Двадцать таких ящиков — и доллар!

Они работали без передышки. Вскоре их разыскали Руфь и Уинфилд.

— Вы тоже будете работать, — сказал им отец. — Перекладывайте персики в ящик. Только не торопитесь — по одному.

Дети присели на корточки и стали вынимать персики из ведра, и вскоре около них выстроилось еще несколько ведер. Том носил полные ящики на пункт.

— Седьмой, — говорил он. — Восьмой. Сорок центов заработали. За сорок центов можно купить хорошего мяса.

Время шло. Руфь хотела было улизнуть.

— Я устала, — жалобно протянула она. — Я пойду отдохну.

— Никуда ты не пойдешь, оставайся здесь, — сказал отец.

Дядя Джон работал медленно. Том успевал набрать два ведра, пока он набирал одно. Быстрее у него не выходило.

В двенадцать часов пришла мать.

— Я бы раньше поспела, да Розе стало дурно, — сказала она. — Так и упала замертво.

— Вы, наверно, наелись этих персиков, — обратилась мать к Руфи и Уинфилду. — Смотрите, понос будет.

Полное тело матери двигалось легко. Она почти сразу отказалась от ведра и собирала персики в фартук. К заходу солнца у них было сдано двадцать ящиков.

Том опустил на землю двадцатый.

— Доллар, — сказал он. — До какого часа работают?

— До темноты, пока видно.

— А сейчас в лавке отпустят в долг? Мать хочет купить чего-нибудь.

— Что ж, пожалуйста. Выдам вам записку на доллар. — Приемщик написал что-то на клочке бумажки и протянул его Тому.

Том отнес записку матери.

— Получай. Можешь набрать в лавке на доллар.

Мать опустила ведро и расправила плечи.

— Чувствительно в первый раз, правда?

— Еще бы. Ничего, скоро привыкнем. Ну, беги купи чего-нибудь поесть.

Мать спросила:

— А чего тебе хочется?

— Мяса, — ответил Том. — Мяса, хлеба и кофе с сахаром. А главное, мяса побольше.

Руфь заныла:

— Мы устали, ма.

— Тогда пойдемте со мной.

— Они только начали и уж устали, — сказал отец. — Сладу с ними нет. Надо их приструнить как следует, а то совсем от рук отобьются.

— Вот устроимся где-нибудь на постоянное житье, будут ходить в школу, — сказала мать. Она пошла в лавку, и Руфь с Уинфилдом несмело побрели следом за ней.

— Мы каждый день будем работать? — спросил Уинфилд.

Мать остановилась, поджидая их. Она взяла Уинфилда за руку и повела его за собой.

— Работа нетрудная, — сказала она. — Вам это полезно. И нам помощь. Если все будем работать, тогда скоро подыщем себе хороший домик. Надо, чтобы все работали.

— Я устал.

— Знаю, я тоже устала. Всем трудно. А ты подумай о чем-нибудь другом. Думай о том, как будешь ходить в школу.

— Я не хочу в школу, ма. И Руфь тоже не хочет. Мы видели, какие здесь ребята учатся. Противные. Дразнят нас — Оки! Мы их видели. Я не хочу в школу.

Мать с жалостью посмотрела на его белобрысую голову.

— Ты хоть сейчас-то не капризничай, — взмолилась она. — Вот устроимся, тогда пожалуйста. А сейчас не надо. Сейчас нам и без того трудно.

— Я шесть персиков съела, — сказала Руфь.

— Ну, будет понос. А уборной поблизости здесь нет.

Лавка, принадлежащая компании, помещалась в сарае из рифленого железа. Витрины у нее не было. Мать открыла затянутую сеткой дверь и вошла внутрь. За прилавком стоял низкорослый человек. Он был совершенно лысый, и его голый череп отливал синевой. Широкие темные брови таким резким углом взлетели над его глазами, что лицо казалось удивленным и даже испуганным. Нос у него был длинный, тонкий и крючковатый, точно клюв; из ноздрей торчали рыжеватые волосы. Черные сатиновые нарукавники прикрывали рукава его синей рубашки. Когда мать вошла, он стоял, облокотившись на прилавок.

— Добрый день, — сказала мать.

Он с интересом оглядел ее. Брови взлетели еще выше.

— Здравствуйте.

— У меня талон на доллар.

— Что ж, забирайте товару на свой доллар, — сказал продавец и визгливо хихикнул. — Да-с. На весь доллар. На один доллар. — Он повел рукой, показывая на полки. — Что угодно есть, — и подтянул нарукавники.

— Я думаю мяса взять.

— Все сорта держим. Фарш. Хотите фарша? Двадцать центов фунт.

— Что-то очень дорого. По-моему, я последний раз брала по пятнадцати.

— Да, дорого. — Продавец хихикнул. — А в то же время не так уж дорого. Поезжайте-ка за фаршем в город, на это уйдет почти галлон бензина. Выходит, что и не дорого, потому что бензина у вас нет.

Мать строго проговорила:

— А разве вы тоже потратили галлон бензина, чтобы привезти это мясо сюда?

Продавец восторженно захохотал.

— Так рассуждать — все шиворот-навыворот получится, — сказал он. — Мы мясо не покупаем, мы его продаем. А если б покупали, тогда дело другое.

Мать поднесла два пальца к губам и сосредоточенно нахмурила брови.

— Тут одно сало да жилы.

— Я за него не ручаюсь, может, оно и не сварится. И за то, что сам стал бы его есть, тоже не ручаюсь. Да мало ли чего я не стал бы делать.

Мать бросила на него свирепый взгляд. Она старалась сладить со своим голосом:

— А подешевле есть что-нибудь?

— Бульонные кости, — ответил он. — Десять центов фунт.

— Да ведь это одни кости?

— Одни кости, — подтвердил он. — Вкусный суп будет. Из одних костей.

— А суповое мясо?

— Есть и суповое. Пожалуйста. Двадцать пять центов.

— Может, без мяса обойтись? — сказала мать. — Да им хочется. Просили мяса купить.

— Мяса всем хочется, мясо всем нужно. Возьмите фарш. Сало вытопите, пойдет на подливку. Ничего не пропадет. Костей выкидывать не придется.

— А почем… почем боковина?

— Вон куда вы махнули! Это едят только на рождество. Или в день всех святых. Тридцать пять центов фунт. Будь у меня индейка, я бы вам индейку дешевле уступил.

Мать вздохнула.

— Давайте два фунта фарша.

— Слушаю, мэм. — Он соскреб бледное мясо на вощеную бумагу. — Что еще?

— Еще хлеба.

— Прошу. Большая буханка пятнадцать центов.

— Ей цена двенадцать.

— Совершенно верно. Поезжайте в город, там купите за двенадцать. Галлон бензина. Что прикажете еще? Картошки?

— Да, картошки.

— На четверть доллара пять фунтов.

Мать с грозным видом двинулась на него.

— Наслушалась я вас, довольно! Я знаю, почем она в городе.

Продавец поджал губы.

— Поезжайте в город.

Мать посмотрела на свою стиснутую в кулак руку.