Страница 26 из 35
– Нет, – ответил Гаотона. – Он наотрез отказался от моей помощи. Так поступал только молодой Ашраван… Последний раз, если не ошибаюсь, лет десять назад, а то и более.
– Копия несовершенна, – произнесла Фрава. – Не стоит об этом забывать.
– Да, – подтвердил, думая о своем, Гаотона.
В руках у него была маленькая, но пухлая книжка, которую Фрава прежде не видела.
Из глубины ложи донесся шорох – вошла служанка с вышитым знаком Фравы на груди платья. Миновав арбитров Стивиента и Юшнака, она поклонилась своей госпоже.
Фрава недовольно взглянула на девушку:
– Что может быть настолько важным, чтобы ты явилась прямо сюда!
– Простите, ваша милость, – прошептала служанка. – Но вы поручили мне подготовить ваши покои для встречи во второй половине дня.
– И что с того? – раздраженно спросила Фрава.
– Входили ли вы, госпожа, туда вчера?
– Нет. Слишком много было хлопот. То жулик клеймящий, то императорские поручения, а потом еще и… – Фрава нахмурилась. – А что там не так?
Шай обернулась и посмотрела на город, раскинувшийся на семи больших холмах. На вершине центрального, самого крупного холма возвышался императорский дворцовый комплекс, а на остальных шести стояли резиденции лидеров главных фракций.
Похищенный во дворце конь выглядел теперь совершенно иначе. У него не хватало зубов; он брел, опустив голову и выгнув спину; от недокорма торчали ребра; а шкуру, казалось, не чистили годами.
Все предыдущие дни Шай пряталась среди столичного отребья, превратив себя в нищенку с помощью клейма сущности, и покинуть столицу ей под этой личиной не составило труда. Все же клеймо она сняла, как только выбралась. Жить нищенкой было… некомфортно.
Шай слегка ослабила крепления и приподняла седло. На лошадиной спине она подцепила ногтем слабо светящийся оттиск и, приложив незначительное усилие, выдернула его, словно пробку.
Обратная трансформация прошла мгновенно – спина распрямилась, гордо поднялась голова, бока налились упругой силой. Конь нетерпеливо загарцевал и натянул поводья. Этот великолепный скакун обошелся капитану Зу куда дороже, чем домик в какой-нибудь провинции империи.
Среди тюков с вещами Шай спрятала выкраденную из покоев Фравы картину. Воровать своими руками сработанную фальшивку ей прежде не приходилось, и это оказалось забавным. Шай вырезала полотно, оставив раму висеть на прежнем месте. А на участке стены, ограниченном рамой, оставила руну «Рео». Не слишком приятное послание.
Шай похлопала коня по холке. Как ни крути, внакладе она не осталась. У нее теперь есть и отличный конь, и картина – пусть и подделка, но настолько искусная, что даже сама владелица принимала ее за оригинал.
«А ведь как раз в эту минуту он произносит речь, – подумалось вдруг. – Хотелось бы его услышать».
Ее лучший шедевр, венец ее творения, облачен в мантию императора и наделен высшей властью.
Шай явственно вспомнилось, как она, будучи узницей, создавала его душу, и сердце забилось быстрее.
Поначалу она лишь отчаянно жаждала довести дело до конца. Но потом ею овладело желание не столько вернуть императора к нормальной жизни, сколько придать его характеру некоторые специфические черты. И причиной тому, несомненно, послужили откровенные беседы с Гаотоной.
«Если раз за разом рисовать одно и то же на верхней странице стопки бумаг, – рассуждала Шай, – то рисунок непременно доберется до нижней страницы».
Шай вынула из заветной шкатулки знак сущности, который сделает из нее отменнейшего следопыта и охотника. Фрава наверняка уверена, что беглянка воспользуется дорогами. Поэтому следует до поры затаиться в чащобах, и направится Шай сейчас прямиком в Согдийские леса. А через несколько месяцев приступит к новой задаче: выследить предавшего ее императорского шута.
Пока же хочется просто оказаться как можно дальше от дворцовых стен, в которых буднично плетутся интриги и господствуют ханжество и лицемерие.
Она запрыгнула в седло и мысленно попрощалась с дворцом и с тем, кто из него правит империей.
«Счастливой и долгой тебе жизни, Ашраван, – подумала она. – И сделай так, чтобы я тобой гордилась».
Поздно вечером Гаотона расслабленно сидел у пылающего очага в личном кабинете, листая книгу, что подарила ему на прощание Шай.
А книга-то оказалась удивительной!
В ней было очень подробное описание печати души императора. Также из нее следовало, что найти заветный ключик к этой душе Фраве не удастся. А причиной тому неодолимое обстоятельство: такового ключика не существует. Душа Ашравана цельная, завершенная, и принадлежит она только ему одному. Хотя из этого вовсе не следует, что император теперь совершенно такой же, каким был до покушения.
«Разумеется, я позволила себе некоторые вольности, – говорилось в книге Шай. – Вначале хотела как можно точнее воссоздать его душу. И с этой задачей успешно справилась, но решила не останавливаться на достигнутом. Я пошла дальше, планомерно усиливая одни воспоминания Ашравана и ослабляя другие.
Подчеркну, что внесенные мною коррективы вовсе не изменили его душу и не сделали его другим человеком. Просто они в ближайшем будущем подтолкнут Ашравана в определенном направлении, подобно тому, как уличный шулер побуждает жертву выбрать из колоды нужную ему карту.
В итоге Ашраван остался самим собой, но вскоре он станет таким собой, каким мог бы стать при более благоприятных обстоятельствах.
А может, стать именно таким ему и было предначертано судьбой? Кто знает».
Шай в своих записях отметила, что произведенные ею манипуляции столь незначительны и столь тонки, что даже люди, хорошо изучившие императора за многие годы, вряд ли их обнаружат. И это утверждение полностью соответствовало истине – Гаотона вовек бы не обнаружил изменений в императоре, не прочитав о них в книге Шай.
По всему выходило, что выбравшийся из цепких лап смерти Ашраван непременно пересмотрит взгляды на жизнь. Он будет перечитывать собственный дневник и упорно размышлять над тем, каким был в молодости и что им тогда двигало. Возможно, спустя годы он устремит помыслы туда, куда изначально и должен был их устремить. Вернется на путь, с которого однажды бездумно свернул.
Отказавшись от слепого потакания сиюминутным желаниям и страстям, он все чаще будет думать о наследии, а не об очередном пышном празднике; о подвластном ему народе, а не об обильном изысканном ужине. Наконец, осознав необходимость коренных перемен в политической жизни империи, он добьется, чтобы фракции приступили к давно назревшим реформам. А может, претворит в жизнь какие-нибудь совершенно новые, наверняка даже более радикальные замыслы. В любом случае совершит он тот единственный, столь невыносимо сложный, но все же необходимый шаг, что ведет мечтателя от грез к реальным свершениям.
Перед Гаотоной будто воочию предстало грядущее, и он с удивлением обнаружил, что плачет.
И нет, плакал он вовсе не оттого, что увидел грядущее благоденствие империи. Это были слезы истинного ценителя, в чьих руках вдруг оказался абсолютный шедевр, способный своей мощью, дерзостью замысла и напором запросто посоперничать с самыми выдающимися произведениями живописцев, скульпторов и поэтов всех предыдущих эпох.
Нет, это не имитация.
Гаотона всю ночь благоговейно изучал книгу. Это был плод самоотверженного многодневного труда – труда под гнетом суровых обстоятельств. Вроде бы создававшийся легкомысленно, но на самом деле тщательно просчитанный. Вроде бы совсем сырой, но на самом деле мастерски отшлифованный.
Попадись эта книга в недобрые руки, и императору конец. А затем пошатнутся и столпы империи.
Так пусть же сохранится тайна! Пусть ни одна живая душа не прознает о том, что стремление Ашравана стать наконец истинным правителем вложила в его душу еретичка.
На рассвете изнуренный бессонной ночью Гаотона тяжело поднялся и подошел к камину.
И бросил в пламя дарованный ему Шай бесценный шедевр.