Страница 19 из 35
– Мог бы и сам догадаться. – Гаотона достал пятую пластинку. – Осталась последняя, самая загадочная.
Шай не проронила ни слова.
– Приготовление пищи, навыки сельхозработ и шитья. Служит для имитации простого, неотлучно живущего в деревне человека?
– Да.
Гаотона кивнул, откладывая пластину.
«Честность – вот что сейчас от меня требуется. Пусть видит, что я с ним откровенна. Да и вообще, обманывать без нужды не следует».
– Нет, – произнесла Шай и тяжело вздохнула.
Он уставился на нее.
– Это… моя завязка, – объяснила она. – Пользоваться ею я не собираюсь, но изготовила на всякий случай.
– Завязка?
– Если я когда-нибудь применю эту штуку, – ответила Шай, – вся моя жизнь поддельщицы перепишется и я позабуду, как изготовить даже самую примитивную печать. В общем, стану самым обычным человеком.
– И ты этого хочешь?
– Нет.
Пауза.
– Да. Возможно, какая-то часть меня хотела бы такого исхода.
До чего же трудно быть честной. Несказанно трудно, но временами ничего иного не остается.
Шай и вправду иногда мечтала о простой жизни. И мечта эта весьма напоминала длящееся доли секунды желание спрыгнуть с высоченного обрыва лишь ради того, чтобы узнать, каково это. И временами такое желание казалось до крайности соблазнительным, несмотря на очевидную глупость.
Обычная жизнь. Без тайн и сплошной лжи. А ведь Шай любила свою жизнь. Ей нравились острые ощущения, нравилось добиваться успеха и творить чудеса… Но иногда, сидя в тюрьме или находясь в бегах, она мечтала и об ином.
– Твои дядя и тетя? – спросил он. – Дядя Вон, тетя Сол, они тоже упомянуты в печатях. Я прочел о них.
– Нет никаких дяди и тети, – вымученно прошептала Шай.
– Но ты их постоянно вспоминаешь.
Она невольно зажмурилась.
– Понимаю, что твоя жизнь полна лжи, – продолжил Гаотона, – отчего реальность и вымысел частенько смешиваются. Но если ты воспользуешься этой пресловутой печатью, то, безусловно, забудешь не все. И как затем будешь скрывать ложь от себя самой?
– Эта печать станет моей самой грандиозной подделкой, – ответила Шай. – Она обманет даже меня, и я поверю, что умру, если не стану прикладывать ее к себе каждый день. В моем новом прошлом будет история болезни и посещения… запечатывающего, или как вы его здесь называете… В общем, целителя, работающего с печатями душ. Именно такой врач мне якобы дал лекарство, которое необходимо принимать ежедневно. А тетя Сол и дядя Вон будут посылать мне письма, которые мною уже написаны. Сотни писем. Прежде чем нанесу на себя печать, я заплачу почте и буду затем исправно получать письма.
– Но что, если ты надумаешь навестить их? – поинтересовался Гаотона. – Скажем, захочешь разузнать побольше о своем детстве.
– Записи на пластинке предусматривают почти все. Я буду бояться путешествий, что, в общем-то, правда, поскольку даже мою деревню в детстве я покидать опасалась. Кроме того, находясь под воздействием этой печати, я постараюсь держаться подальше от городов. Думаю, визит к родне был бы слишком рискованным делом. Но все это не имеет значения, поскольку я никогда не применю эту печать к себе.
Эта печать уничтожит ее. Заставит забыть последние двадцать лет, начиная с того момента, как в восемь лет Шай впервые заинтересовалась ремеслом поддельщика.
Она станет совсем другим человеком. Ни одно иное клеймо сущности не даст такого эффекта. Они перепишут часть ее прошлого, но память о том, кто она на самом деле, останется при ней. А вот последнее клеймо… Оно должно стать действительно последним. Это внушало Шай ужас.
– Получается, ты вложила прорву труда и времени в то, чем никогда не воспользуешься? – удивился Гаотона.
– Такова жизнь.
Гаотона покачал головой.
– Меня наняли, чтобы уничтожить картину! – выпалила вдруг Шай.
Она сама не понимала, зачем сообщила это Гаотоне. Шай должна быть честной с ним, и только так, по ее представлениям, план сработает, но данный кусочек правды ему знать вовсе не нужно. Или все же нужно?
Гаотона поднял взгляд.
– Шу-Ксен захотел уничтожить картину из галереи Фравы, – продолжила она. – Поэтому я сожгла шедевр, вместо того чтобы вынести его.
– Шу-Ксен?! Но он же… Он автор! С чего бы ему уничтожать собственную гениальную работу?
– С того, что он ненавидит империю, – ответила Шай. – Картину он написал для любимой женщины, но ее дети подарили шедевр императору. Шу-Ксен уже стар, почти слеп и с трудом двигается. Творец не хотел сойти в могилу, зная, что одно из лучших его творений прославляет Империю Роз. Вот и уговорил меня сжечь картину.
Казалось, Гаотона остолбенел.
– Произведения мастеров его уровня очень сложно подделать, – продолжила Шай. – Особенно не имея под рукой оригинала. Без прямой помощи Шу-Ксена я бы нипочем не создала безупречную подделку. Он объяснил мне особенности его манеры, познакомил меня со своими приемами и методами. Научил тонкостям работы с кистью.
– Но ты могла просто вернуть ему оригинал, – удивился Гаотона. – Почему не сделала этого?
– Он умирает, – ответила Шай. – Нет смысла хранить ее у себя. Поскольку любимой женщины уже нет в живых, он решил, что и созданной для нее картины не должно быть на этом свете.
– Бесценное сокровище, – с трепетом в голосе произнес Гаотона, – утрачено из-за глупой гордыни.
– Это было его сокровище!
– Уже нет, – возразил Гаотона. – Картина теперь принадлежит всем, кто хоть раз ее видел. Зря ты согласилась, ведь уничтожение шедевра такого масштаба оправдать нельзя ничем. – Он поколебался. – И все-таки я тебя понимаю. Ты поступила по-своему благородно. Твоей целью был Лунный скипетр, а подвергаться дополнительному риску ради уничтожения картины было безумно опасно.
– Шу-Ксен обучал меня живописи с юных лет, – промолвила Шай. – Отказать ему в просьбе я не могла.
Было очевидно, что Гаотоне не по душе поступок Шай, но ему все же были понятны ее мотивы.
«О ночи!»
Шай чувствовала себя беззащитной.
«Это нужно сделать, – сказала себе Шай. – И возможно…»
Но Гаотона не отдал ей пластины. Впрочем, она и не ожидала, что отдаст. По крайней мере, не сейчас. Не раньше, чем она исполнит то, что согласилась сделать. То, до завершения чего она не доживет, если не сбежит.
Гаотона и Шай испытали свежеизготовленные печати. Как и планировалось, действие каждой продержалось не меньше минуты. А перед мысленным взором Шай наконец-то окончательно сформировалась целостная картина того, как будет выглядеть завершенная версия души императора.
Вскоре они разобрались с шестой печатью, и Гаотона выказал готовность к испытанию следующей, но…
– Вот и все, – сказала Шай.
– Все на сегодня?
– Вообще все, – ответила она, убирая последнюю печать.
– Ты закончила? – Гаотона устало откинулся на спинку стула. – Почти на месяц раньше отведенного срока?
– Еще не закончила, – ответила Шай. – Самое трудное по-прежнему впереди. Видите ли, мне предстоит вырезать несколько сот печатей, объединить их друг с другом и затем изготовить корневую печать. В последний раз на создание значительно менее сложного, но все же более или менее похожего комплекта ушло почти пять месяцев.
– А осталось всего двадцать четыре дня.
– А осталось всего двадцать четыре дня, – подтвердила Шай и сразу ощутила укол совести.
Нужно бежать. И как можно раньше. Она не может себе позволить довести работу до конца.
– Тогда не стану тебя понапрасну отвлекать, – произнес Гаотона, вставая и разматывая рукав.
День восемьдесят пятый
«Да», – подумала Шай, продвигаясь вдоль своей постели и роясь в бумагах.
На столе места уже давно не хватало, поэтому она разложила стопки листов поверх покрывала.
«Несомненно, его первая любовь уходит корнями в прочитанные в юности книги. Потому-то… у Куршины рыжие волосы… Но это все на подсознательном уровне. Он этого не осознавал. Значит, спрятано глубоко».