Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 35

Правда состоит в том, что, поступая таким образом, люди лишь заменяют одну воздействующую на них среду другой. И к примеру, вместо ветра на них уже влияют возведенные ими же самими стены. Человеческие пальцы касаются всего, до чего способны дотянуться. Люди ткут ковры, выращивают пищу, и поэтому каждая вещь в городе, которую мы видим и чувствуем, является результатом чьего-то воздействия.

Мы верим, что способны управлять людьми. Но это самообман, если мы не понимаем людей. Управление окружающей средой не сводится к защите от дождя или ветра. Оно заключается и в знании того, почему служанка проплакала всю ночь или почему охранник постоянно проигрывает в карты. Или почему работодатель нанял именно вас, а не кого-то другого.

Гаотона смотрел, как Шай садится и протягивает ему печать. Неохотно закатав рукав, он сказал:

– Похоже, мы недооценили тебя, девушка. И даже наша предельная осторожность в отношении тебя окажется в итоге недостаточной.

– Весьма возможно, – сказала она. – А теперь сосредоточьтесь. – Шай приложила к его руке печать. – И скажите, почему вы с детства ненавидите рыбу.

День семьдесят шестой

«Мне уже пора, – думала Шай, пока клеймящий делал на ее руке ежеутренний надрез. – Сегодня. Сегодня я отсюда наконец-то удеру».

В другом рукаве ее сорочки была припрятана бумага – внешне точная копия тех, что приносил с собой клеймящий, когда приходил раньше обычного.

Двумя днями ранее Шай заметила на одной такой бумаге следы воска. Несомненно, это было письмо. Значит, она ошибалась в этом человеке с самого начала.

– Ну и как, новости нынче добрые? – участливо спросила она, пока клеймящий смачивал печать в ее крови.

Его тонкие бледные губы растянулись в глумливой ухмылке.

– Из дома, – как ни в чем не бывало продолжила Шай. – У вас же переписка с женщиной из Джамара. Вы сегодня получили от нее ответ. Разве нет? Почта приходит по утрам. В дверь раздается стук, и вы…

«И ты сразу же просыпаешься, – мысленно добавила она, – и потому-то в такие дни приходишь сюда вовремя».

– Должно быть, вы очень по ней скучаете. И оттого каждый раз прихватываете письмо с собой, а не оставляете в комнате.

Клеймящий с силой схватил Шай за ворот сорочки и притянул к себе.

– Не смей говорить о ней, ведьма! – прошипел он в лицо. – Даже думать о ней не смей! И оставь при себе свои грязные трюки и магию!

Он оказался гораздо моложе, чем Шай полагала поначалу. С джамарцами вечно так: непонятно, стареют ли они вообще, поскольку волосы у всех от рождения белые, как и кожа.

«А мне бы следовало задуматься о его возрасте давным-давно, – упрекнула себя Шай. – Ведь он же еще совсем юнец».

Шай насупилась.

– И про трюки и магию говоришь мне ты? – процедила она. – Ты, держащий в руках измазанную в моей крови печать? Кто, если не ты, угрожал мне скелетами? А что могу я? Только старый стол отполировать!

– Я просто… Просто… А-а-а!.. – Беспомощно всплеснув руками, парень затопал к двери, поспешно обновил на ней печать и выскочил вон.

На лицах стражников, следивших за этой сценой, отражалась смесь беспечного веселья и неодобрения. Шай специально подбирала слова так, чтобы внушить охране: она совершенно безобидна, а вот ее собеседник, клеймящий, существо сугубо противоестественное. За эти три месяца стражники привыкла относиться к ней как к дружелюбной хлопотунье, увлеченной своим невинным ремеслом. Клеймящий же внушал страх: он макал в чужую кровь печать, чтобы использовать ее в каких-то таинственных ритуалах.

Охранники очень кстати отвернулись, и Шай решила, что пора обронить бумагу. Она медленно опускала правую руку. Еще чуть-чуть, и из рукава выпадет листок, что и послужит началом реализации плана. Побег наверняка удастся!

«Но подделывание еще не завершилось. Душа императора не создана!..»



Шай заколебалась. И это было ее ошибкой.

Дверь захлопнулась, и благоприятная возможность ускользнула.

Разом лишившись сил, она подошла к кровати и присела на краешек. Поддельное письмо так и осталось в рукаве.

Почему она засомневалась? Неужели у нее так слаб инстинкт самосохранения?

«Подождать еще немного я вполне могу, – заверила она себя. – Во всяком случае, до того дня, когда будет готово клеймо сущности Ашравана».

Шай говорила себе то же самое в течение последних нескольких дней, а может, даже не одну неделю. А ведь Фрава в любую минуту могла нанести удар. Та снова и снова приходила под разными предлогами, чтобы забрать записи. Несомненно, относила туда, где их тщательно изучали. А работа приближалась к рубежу, за которым другой поддельщик сможет разобраться в записях Шай и закончить начатое ею.

По крайней мере, он будет в это верить.

Чем дальше продвигался проект, тем четче Шай осознавала, насколько безумен он и сложен. Но в то же время ей все сильнее хотелось успешно завершить его, несмотря ни на что.

Она взяла книгу с записями о жизни императора. Нашла нужную страницу и принялась читать о годах юношества. И вдруг поймала себя на мысли о том, что вся ее работа не более чем притворство, скрывающее истинную цель – побег. И эта мысль причиняет ей щемящую боль. Сбеги она сейчас, и ему больше не жить!

«Ночи! – подумалось Шай. – Да ты привязалась к императору. Относишься к нему совсем как Гаотона».

Она не может испытывать такие чувства к Ашравану. Коли на то пошло, она ни разу с ним не встречалась. К тому же его все презирают.

Но раньше было по-другому. И если рассуждать беспристрастно, то он не заслужил презрения. Он куда сложнее, чем о нем думают. Как и любой человек. Шай способна его понять, способна увидеть в нем…

«Ночи!»

Она решительно встала и положила книгу на стол.

Через шесть часов отворилась дверь, Гаотона шагнул в комнату и замер в изумлении. Шай как раз приложила к противоположной от входа стене печать, а от печати во все стороны зазмеились зеленые, багряные, янтарные виноградные лозы.

Изображение на стене, словно обретя собственную жизнь, безудержно разрасталось, на ветвях распустились листья, и в образовавшихся гроздьях завязывались ягоды. Листья увеличивались в размерах, ягоды же, набравшись соков и света, стали упругими и спелыми. На стене проявлялись все новые и новые детали, к примеру, из-под вьющихся лоз выглянули шипы с капельками алмазной росы на острых кончиках. Возникнув будто из ниоткуда, по контурам изображения побежала сверкающая золотом окантовка, отчего фреска сразу же стала глубже, объемнее, и каждый дюйм ее наполнился иллюзией движения.

Гаотона трепетно вздохнул и стал рядом с Шай.

Вошел Зу, а двое охранников поспешно покинули комнату и закрыли за собой дверь.

Гаотона протянул руку и прикоснулся к стене, но краска, разумеется, оказалась сухой, поскольку стена полагала, что расписана была именно таким образом уже годы и годы назад. Гаотона, опустившись на колени, изучил два оттиска, поставленные Шай в противоположных углах фрески у самого пола. Каждый содержал в себе собственные инструкции относительно того, каким должно быть изображение. Третий же оттиск, поставленный выше, произвел трансформацию. В нем заключалась информация о том, когда и при каких обстоятельствах в прошлом создали эту фреску и какие предпосылки тому послужили.

– Как?.. – спросил Гаотона.

– Один из опекающих меня Бойцов сопровождал Ацуко из Джиндо во время его визита во Дворец Роз, – ответила Шай. – Ацуко тут тяжело заболел, и ему пришлось три недели провести в спальне, расположенной как раз этажом выше.

– А твое подделывание перенесло изображение из той спальни в эту комнату?

– Не совсем. Такое изображение было там в прошлом году, и его уничтожила просочившаяся сквозь потолок вода. Но стена в том помещении до сих пор помнит Ацуко, который проводил там дни и ночи напролет. Он был тогда слишком слаб, чтобы покинуть дворец, но на рисование ему хватило сил. Коротая время, он каждый день добавлял к уже созданному узору то листья, то ягоды, а то и капли росы.