Смертельный звонок

Буквально на днях участковый Зубков, морщась, как от дупла в зубе, обследовал один из таких сараев. Инспекторского визита потребовала гражданка-заявительница, обычно спокойная, но не теперь. Суть претензии состояла в том, что из соседнего гаража имели место выбухи, провоцирующие обвалы, и все потому, что тамошние «собственники», интеллигенция безрукая, безогородная, давно подкапывалась к ее, гражданки, картофелю, который с прошлого года бережно хранится в подполе.

Зубков тосковал хотя и отчаянно, но деликатно. Оглядывая довольно-таки свежую внутреннюю отделку, крепкие стеллажи, роптал про себя: «Вот ведь кулачье. Вон ведь полки под потолок, заставленные снедью, – все заготавливается, сохраняется на черный день, а он, подлец, никак не наступит».

Об этом свидетельствуют целые и сохранные банки с нашлепками: «2020», «2021», «Разное», «Обрезь», «Не помню?!». Где-то, судя по запаху, тихо, безропотно помирала бочка с квашеной капустой или мочеными яблоками. Ну вот кому собирает? Ведь все в компост пойдет.

Между тем заявительница, открыв подпол, тыкала артритным пальцем:

– Сам смотри.

– Смотрю.

– Видишь отвал?

– Нет.

– Разуй глаза. Это с той стороны срыто. Подзорвано и срыто.

Серега с трудом подавил зевок – ну да, ну да. В соседнем гараже автомастерская и шиномонтаж, Ленька Белов старается, полудурок рукастый и тихий. Делать ему нечего, кроме как до чужой картохи докапываться. Однако, чтобы не провоцировать гражданку на лишний ор, участковый сделал вид, что внимательно и скрупулезно осматривает подпол. Вот-вот, они еще и подполы умудряются тут выкапывать, метра по три вниз – благо грунтовые воды высоко, поселок-то на холмах. С одной стороны, неплохо, но с другой – никак не списать этот отвал на эти самые воды. При этом ничем иным не объяснишь въедливой гражданке, по какой причине разрушается стена ее «подпола».

И все-таки опытный Зубков попытался:

– От времени не то бывает.

– Не бывает, – отрезала заявительница, – еще папа мой строил, сразу после войны, из качественных подручных материалов.

И снова нашелся искушенный инспектор:

– Допустим. Но из чего следует, что имело место похищение сельхозпродукции?

Заявительница возмутилась:

– Как же с чего? Вот же отвал, то есть подкоп. Ты зрячий?

– Это еще ничего не доказывает, – твердо, ничем особо не рискуя, заявил Зубков, – пусть имеет место некоторый отвал грунта, но это еще не доказательство посягательства на вашу собственность. Чтобы делу ход дать, мне необходимы точные указания с вашей стороны: сколько было картофеля, сколько стало, материальные то есть свидетельства убыли. Иначе может получиться клевета.

Кляузная гражданка прищурилась:

– Каких же тебе доказательств нужно, товарищ участковый? Мне что, вывалить все и пересчитать по картофелине?

Сергей, стараясь говорить официально – он уже понимал, что дело идет к апелляциям к его возрасту и давнишнему знакомству с ним и его темным прошлым, – веско заявил:

– Это, положим, целиком на ваше усмотрение, не в моей компетенции. Наверняка вы сможете ориентировочно сообщить средний вес мешка, заложенного на хранение изначально, и сообщить, что осталось теперь…

Тетка взбеленилась и завела. Сообщила, что он, лейтеха-молокосос, был известен ей еще «во-о-от такусеньким». Посетовала, что зря она спасла его, мелкого мерзавца, подавившегося пустышкой. Заявила, что, если б можно было бы, снова взялась за крапиву, точь-в-точь как тогда, когда он, Зубков, впервые нажрамшись, испакостил ей палисадник под окнами…

Серега слушал вполуха, лишь изредка краснея, – стыдновато, но к таким экскурсам в собственное темное прошлое он привык.

Такова уж черная обратная сторона оседлости. Ведь Зубков отлучался из родной Мокши только в армию сходить, а по демобилизации легкомысленно согласился пойти «послужить». Опомнившись, попытался поспорить с судьбой, поработал дежурным, шофером, какое-то время шабашил, монтируя видеонаблюдение, усилители интернет-сигнала, – и все-таки все вернулось на круги своя.

Против рожна не попрешь, и снова Серега Зубков с черной папкой под мышкой ходит по дворам, пашет папой Карло, охраняя родной поселок от преступных посягательств, душа гидру эту, пока маленькая.

Впрочем, некоторые дела вполне можно деликатно отодвинуть за ненадобностью, к тому же обедать пора. Отделавшись-таки от кулачки-заявительницы, Серега решил, что пора закончить дневной обход и перекусить, с тем и отправился к дому.

Он выбрал путь вдоль улицы, саркастично названной Ровной, – с одной стороны ее имел место глубокий овраг, который в советские неприхотливые времена сходил за горнолыжный спуск, на волне роста экологичности внезапно стал природным заказником, в коем произрастала некая уникальная флора, какой-то удивительный сорняк-эндемик. Несознательные граждане по старой памяти тут порой распивали, поэтому Сергей, проявляя корпоративный дух, подменял экологическую полицию, разгоняя бражников с охраняемой территории.

Прошел далее через два местных квартала «блатных» домов – так именовали «новые» пятиэтажки (возведенные в 1990-е), в отличие от старых «канальских» (построенных в 1930-е), в которых издревле обитали рабочие и инженеры, обслуживающие ближайшие сооружения канала имени Москвы. Проследовал мимо старого, довоенного детского сада – развалин, по сути, в которых пытались обосноваться люмпен-пролетариат и деревенские наркоманы. Прочесав и эту проблемную локацию, Сергей отправился далее, миновал детский сад, новый, недавно выстроенный, сверкающий свежей побелкой.

И тут глаза резанул нестерпимый, яркий блеск, коим отличалась Нинка, которая выгуливала свою славную толстую Ляльку, она же Регина. Красавица эта, дородная, пышная, мазнула влажным карим глазом и сделала ручкой:

– Салют, Серый.

– Привет, Лайка, – ответствовал Серега, у которого сработало сразу два условных рефлекса: заиграла в ушах песня «Наводчица» в исполнении Владимира Семеновича Высоцкого, ну и сердце ухнуло в пятки.

Ибо, на его вкус, Нина Романова, в девичестве Лайкина, была и оставалась самой удивительной, блистательной в поселке сначала девочкой, потом девчонкой, теперь вот бабой или женщиной – зависит от воспитания. Местная звезда, о ней с детства легенды слагали, рассказывали всякое, одна история чуднее другой. Резюме, впрочем, укладывалось в строчки Высоцкого, пусть современность и развитие разного рода технологий вносит коррективы. Нет у Нинки ни подбитых глаз, и ноги вполне достойные, не разные – в общем, несмотря на бурную и нездоровую молодость (или благодаря ей), на Серегин взгляд, Нинка по-прежнему ослепительна.

Сказать по правде, просто смазливая бабенка, глазки у нее – не глазки, буркалы, рот до ушей, а уж если задеть, то ведет себя просто как базарная хабалка. Более искушенный не нашел бы ничего особенного в этой невысокой, приземистой особе, с фигурой, уже порядком оплывшей, как свечка, хотя до сих пор с изгибами и выпуклостями строго в надлежащих местах. Осанка, впрочем, имеется, и подбородок, хотя и властный, но изящный, и лицо, пусть и краснеет свеклой от малейшего волнения, но правильное.

Однако Серега Зубков с детства отличался еще одним талантом: особым зрением. Он в людях умел видеть лишь то, что хотел. И в данном случае видел единственные в мире глаза, полные материнской нежности и любви, блестящие, пронизывающие и умиляющие; видел изящный ротик, в котором пленительного и чарующего куда больше, чем во всех ртах мира; видел не вздорность, а…

В общем, по-прежнему видел в этой фигуристой крикливой особе девочку с толстыми, как у куклы, смоляными косами, огромными пышными бантами, в гольфах с помпонами и в пышном платьице. Прошли те времена, когда он имел право по-свойски отвешивать ей люлей по ситуации, а то и мячом в пятак, если жульничала в вышибалы, поджидать на безопасном расстоянии от зубоскалов, чтобы отобрать и поднести портфель.

От прошлых панибратских отношений остались лишь клички – Серый и Лайка.