А. з.

— Оставь свои речи для суда, — произнёс Максим и низко опустил голову.

— В давние времена, когда преступников вели показательно по деревням, люди плевали в них, оскорбляли, кидали палки и камни. Но после того, как преступника осудили и отправили в тюрьму, эти же люди приносили ему еду и одежду. Потому что человек не должен страдать всю жизнь. Надо прощать людей, особенно тех, кто уже наказан.

Разглядывая свои ботинки, Максим напомнил Бузуку:

— Недавно ты говорил иначе.

— Я говорил о воровских законах, которые действуют в уголовном мире. Хирург предал нас — расплатился. Шнобель скрысятничал — расплатился. Гвоздя не назову крысой, он бы вернул фляжку с коньяком, но он тоже поступил не по понятиям и расплатился за это. Жила обозвал меня конченым уродом, хотя сам себя «опустил», когда пил и жрал после Шнобеля. Оскорбления прощать нельзя. А теперь внимание! Ты лгал нам всё время, но жив. Чувствуешь разницу? А всё потому, что ты из другого теста. Ты не один из нас и живёшь по людским понятиям, и должен отвечать по своим законам.

— А ты?

— Что я?

— Когда расплатишься?

Бузук скроил удивлённую гримасу:

— За что? За побег? За то, что прикончил братка? Знаешь, если сложить все мои отсидки, то получится, что я сижу почти тридцать лет. Ну подумаешь, ещё пяток накинут.

— А за паренька с ружьём сколько тебе дадут? — спросил Максим и прижал подбородок к груди.

— Мне-то за что? Я ничего не видел. Отошёл по нужде, прихожу, а его уже замочили. Я даже не знаю, кто его шлёпнул. Вот такие дела, дружок.

— Я тебе не дружок.

— Не дружок… Это даже хорошо. Знаешь, почему враги лучше друзей? Враги никогда не предают.

Максим поднял голову и направил взгляд на Бузука:

— Осень, солнечный день, лесная дорога. На обочине стоит машина. Пробило колесо. Водитель возится с запаской. Помнишь?

— А должен?

— Ты убил его. Потом изнасиловал его жену и тоже убил. Помнишь?

— Не было такого.

— Потом задушил их сына и вместе с родителями скинул в овраг. Помнишь?

— Не было такого.

— Я выжил.

Бузук достал из кармана пачку «Мальборо», сунул сигарету в рот. Пачку смял в кулаке:

— Ты что-то путаешь, дружок.

— Ты подвернул рукава, когда умывался. У тебя татуировка на запястье. Цифра.

Глядя перед собой, Бузук выбросил пачку, взял спички:

— Первая ходка за цветы.

— Издали мне показалось, что единица обмотана колючей проволокой. Сейчас я готов биться об заклад, что это не проволока, а шипы, как у розы. Покажешь татуировку?

Бузук закурил и выпустил струю дыма в небо.

Максим горько усмехнулся:

— Значит, шипы. Двадцать три года назад единица была ярче.

— Ты меня с кем-то спутал, — сказал Бузук и затянулся.

— У тебя на каждом пальце перстень. Двадцать три года назад перстень был один. Вот этот. — Максим указал на безымянный палец Бузука.

Чёрная линия делила прямоугольник по диагонали; в одной его части «треф», в другой — «пики».

— Он тоже был ярче, — добавил Максим. — Что он означает?

Бузук выдохнул дым:

— Загубленная молодость. — И вновь сделал затяжку.

— Я не видел твоего лица. Боялся посмотреть. Я думал, что ты лесное чудище. Но я помню единицу в шипах и перстень.

— На зоне выбор наколок невелик. Перстни с мастями карт и цифры часто набивают. Ты увидел и подумал, что это я. Но это не я. — Стиснув в кулаке коробок спичек, Бузук затолкал руку в карман. — Твоих родителей нашли?

— Не знаю. Я долго ходил по лесу, спал где придётся, ел траву, пил воду из луж. Всё как в тумане. Помню чью-то палатку, костёр. Потом больница, детский дом. Но это неважно. Главное, я теперь знаю, что случилось с моими родителями и кто в этом виноват.

— Это не я.

— Ты.

— Тогда прикончи меня, отомсти за родителей. Я готов понести наказание за чужой грех. Хочу, чтобы тебе стало легче. Ты мне нравишься, дружок. Как человек нравишься.

— Не-е-ет, я спасатель, а не убийца. Подожду, когда у тебя откажет печень, а я ничем не смогу тебе помочь. У меня попросту нет таких лекарств и опыта нет. Оказание помощи при печёночной недостаточности не входит в круг моих обязанностей. Я должен осуществить срочную транспортировку больного в больницу, но здесь нет больниц. Я буду сидеть и смотреть. Смерть будет мучительной, Бузук. Жалко, что ты не видишь свои глаза. Они сильно пожелтели. Посмотри на свою лимонную кожу. Уже недолго осталось.

Бузук резко вытащил руку из кармана и резанул складным ножиком Максима по горлу. Максим чудом успел отклониться, лезвие лишь вспороло кожу. Бузук предпринял вторую попытку и с воем повалился навзничь, зажимая под мышкой охотничий нож. Обхватил ладонью рукоять, намереваясь вырвать клинок из подмышечной впадины. В ту же секунду Максим стиснул его пальцы вместе с рукоятью ножа:

— Выдернешь — истечёшь кровью.

— Спасатель стал убийцей, — прохрипел Бузук и снова завыл от боли.

— Ну ты и дурак, — проговорил Максим и потрогал горло. Липкое, тёплое. Как бы самому не истечь кровью.

Кровоостанавливающих салфеток, как и перекиси водорода, среди разбросанных на земле лекарств не оказалось. Разорвав промокшую упаковку, Максим извлёк из рулончика бинта чистую сердцевину, забинтовал шею. Вынул из рюкзака кобуру. Если время остановилось, то по ту сторону оврага сейчас половина пятого. Теплилась надежда, что катастрофа на железнодорожном переезде не повлияла на график полётов и пилот вместе с напарником-спасателем совершает дежурный облёт лесного массива.

Максим зарядил ракетницу жёлтым патроном и нажал на спуск. В небо будто ударила огненная струя — это воспламенился пороховой заряд. Однако звёздки — фейерверочный состав, используемый в пиротехнике, — вспыхнули и тотчас погасли, словно их залили водой. Аномальная зона не позволила дать сигнал…

Закинув рюкзак на плечо, Максим пошёл прочь от избы.

Глядя ему в спину, Бузук проорал:

— Ты бросишь меня? Да? Бросишь? Ты говнюк, а не спасатель!

— 33 ~

Максим съехал на заднице по склону оврага, пробрался сквозь заросли орешника, вскарабкался на противоположный склон и закусил рукав, чтобы не закричать от злости и досады.

Ему никто не поверит. Он лежал в психушке. В медицинской выписке чёрным по белому написано: «Селективная амнезия. Избирательная потеря памяти, связанная с психической травмой». Какой вывод сделают следователи, выслушав его свидетельства против Бузука? Сколько пройдёт времени на поиск тел и улик? И станут ли их искать? Бузук вряд ли доживёт до того, как сюда прибудут спасатели и оперативники. Он умрёт через несколько часов. Или через час — если выдернет нож из подмышечной впадины.

А может, тела родителей нашли? И пылится уголовное дело где-то в архиве…

Максим перелез через поваленное дерево, приблизился к почерневшей от старости изгороди. Положил руку на калитку:

— Ну здравствуй, упрямица.

И хмыкнул, представив глаза Андрюхи, если бы паренёк присутствовал при этой сцене. В голове прозвучал ломкий юношеский голос: «Я не говорю, что ты сумасшедший, но проблема определённо есть».

— Есть проблема, есть, — покивал Максим и провёл пальцами по ржавому хомуту, скрепляющему крайние штакетины изгороди и калитки.

В первый раз он пришёл сюда один. Дверца открылась, едва он переступил невидимую глазом границу.

Максим повернулся к ограде спиной, сделал несколько шагов по направлению к избе и оглянулся. Да, именно так всё и было. А как было во второй раз? Он привёл в зону Олега и Андрея — калитка никак не отреагировала на их появление. Зато оказалась открытой, когда они побывали возле избы и хотели уйти отсюда. Между этими двумя событиями есть связь — в ней скрыта причина, почему то же самое не происходит сейчас.

Пройдясь вокруг изгороди, Максим упёрся руками в дверцу. Качнулся взад-вперёд:

— Со мной такие шутки не проходят. Считаю до трёх и ухожу. Один, два, три. Я ухожу. Ты слышишь?