Страница 16 из 31
– Егор! Вот, ты где! Еле нашёл тебя! Бля, как ты здесь? – радовался Песков и уже обнявшись, полушёпотом добавил. – Ну, и обстановочка у тебя здесь – как в плену у талибов!
– Нормально, Вить! – отмахнулся Бис.
– Друзей уже завёл?
– Пока только двоих…
– Ну, хорошо! – обрадовался Песок, не уловив в словах сарказма.
– Ты, как здесь оказался? Где сейчас? – отсыпал Егор встречных вопросов.
– Ротного привёз! «Медведя»! – улыбался Песков, искренне радуясь встрече. – Механик наш, Ильич, старый дед, приболел… Ну, и предложил командиру меня водилой на время! А я подумал: а чего мне сидеть, вдруг свидимся, а не свидимся – так узнаю хоть, как ты? Нас, с опорника по ротации, кинули роту Абхаза сменить в районе кладбища, вблизи аэропорта. Держим нациков в загоне… Вчера учебные стрельбы были, отстрелял с ПК по крыше аэропорта на зачёт – командир принимал!
Егор криво улыбнулся одним ртом.
– Как рука?
Егор собрал пальцы в кулак.
– Ну, круто, брат! – оценил Виктор. – Терминатор отдыхает! Кстати, у нас, на опорнике, все по позывным друг друга зовут – у тебя уже есть позывной?
– Нет, – признался Бис, честно полагая, что Кобергкаев не станет теперь настаивать на своём.
– Бери «Терминатор»! Такого, здесь, точно ни у кого нет!
Бис продолжал дурно улыбаться.
– Пока ехали с командиром я о тебе разговор завёл: ну, что, мол, мы знакомы, хочу проведать… Он, кстати, знает о тебе, помнит, сказал, что у него тоже к тебе давно важный разговор имеется. Но какой не сказал… Так что, собирай «шпалер», идём, у машины дождёмся.
– Шпалер? Откуда слов таких нахватался? Вроде, молодой, а словечки как у бывалого арестанта?
– Один правильный сиделец из Жоринской роты пистолет так называл: ну, я запомнил. А автомат – знаешь как? «Авторучка»! «Крючок» – его позывной. Он у них в роте, вроде специалиста по угону тачек – промышляют они этим: отжимают у здешних барыг–бизнесменов приглянувшуюся технику, переоформляют в РОВД, ссылаясь на решение Правительства Республики, какие–то тачки в собственность батальона уходят, а какие–то – через Ростов гонят в «Рашку», на продажу. Может быть, даже в Воронеж? – вспомнил Песков о родном городе. – Механизм по раскулачиванию жидовских еврохохлов отлажен! – улыбнулся он. – Под видом – всё для фронта, создаем видимость, что – всё для победы!
– Вить, дальше с таким набором слов… и по–русски говорить совсем разучишься?
– А я больше читать буду, тогда не разучусь!
– …Если путь прорубая отцовским мечом, ты солёные слёзы на ус намотал, если в жарком бою испытал, что почём, значит, нужные книги ты в детстве читал… – на память произнёс Егор. – Слышал?
– Это… Ты что? Ты сам? Умеешь? – как полная сахарница с мелким песком рассыпался Виктор, у которого засосало сладко под ложечкой от зарифмованных строк. – А мы, раньше, во дворе с пацанами в «буриме» играли и рэп–баттлы устраивали! Я пытаюсь рэп сочинять, но выходит – так себе, а у тебя прям…
– Это Высоцкий, Вить! Не я. Читай больше – это полезно! И больше сомнительных друзей не заводи – продадут, подставят, разменяют как монету! – Егор собрал ствол, сунул в карман куртки, придвинул табурет к кровати. – Веди к своему ротному… И вот ещё: всё отобранное под видом раскулачивания – не принадлежит буржуям, их имущество здесь хорошо охраняют, а машины эти – собственность рядовых граждан. Понимаешь?
– Да, ясно мне это было с самого начала! Шутил я так! Ты, прям, как отец мой…
Оба вышли на улицу и направились к машине на внутреннем дворе.
– Вы с отцом близки? – спросил Бис по пути.
– Не особенно…
– Знает, что ты здесь?
– Ему не нужно этого знать!
– Напрасно ты так, Вить… У меня ведь были похожие отношения, и я об этом кое–что знаю.
– И что же?
Егор влез руками в карманы, наткнувшись левой на пистолет. – «Шпалер», – вспомнил он на минуту.
– Помню, под конец моего взросления отец перестал меня понимать. Думаю, он старался какое–то время. Но потом – перестал совсем. Не потому, что не хотел, – я делал всё для этого, всё наперекор: спорил, скандалил, – мы жили слишком разные жизни. Иногда, мне казалось, из-за того, что он жил тяжёлую жизнь – он хотел того же для меня. Я сопротивлялся, и знаешь, что забавно? Что именно так и вышло: военное училище, война, Дагестан, Чечня, фугас, протезы… Может показаться, что так он меня готовил, закалял для суровой жизни, но это не совсем так. Это не может закалить. Война – это ведь ничто иное, как жизнь при смерти, а к смерти не подготовиться, её не получиться переждать, её можно только пережить. Если вдруг покажется, что тебя никто не понимает – иди к отцу. Конечно, он не поймёт тебя сразу… да, ты и сам не поймёшь себя быстро… И, это нормально… Нормально. Мы ведь особая категория сынов, мы, дети не воевавших отцов.
– Как это «не воевавших отцов»? – весело спросил Песков. Его забавлял нравоучительный тон Егора. – «Вроде, ещё не дед… – думал он, улыбаясь, – …и не отец вроде. Нет? Нет! Вдруг, мой дурак, в маске? Нашёл меня, гад?! – повнимательнее присмотрелся он. – Не, точно не он! Я б узнал! Да и маску рожи Тириона Ланистера поискать ещё надо… Препод? Точно! Институтский!.. – забавлялся сам с собой Песок.
– …После Отечественной, выросло поколение, которое не видело всех ужасов войны, но они жили на рассказах, на впечатлениях от них. И вот, прошли каких–то тридцать лет, у наших отцов подросли дети… то есть – мы.
– Это ж норм! Сорок первый по сорок пятый – можем повторить!
– Вить, не говори так! Доблаёбы с подобными наклейками на машинах… – Егор, заметив таких в городе в первый же день, в Донецке действительно, как по объявлению, появилось хоть расстреливай, как–то сразу отделил Витька, сочтя его глупым чтецом надписей, от тех, кто клеил, а значит, – убеждён был Егор, – так думал, заговорив в третьем лице, – …ничего не знают о войне, ничего о том периоде! Что они могут повторить? Они не знают, как сделать худую пародию! И могут повторить только себя, нарожав себе подобных уебанов!
– «Бомберы», – сказал Виктор, уточняя. – Наклейки на авто так называются.
Песков почувствовал, что растревожил сердце Биса, как самое настоящее осиное гнездо и, уже заслышав этот противный гул, обещавший зуд и отёк всего тела и мозга, виновато перевёл тему, чтобы не слушать дальше ещё каких–нибудь нравоучений.
– Ну, хорошо… А как же мать? – спросил он.
– Мать не в счёт. Она будет только плакать и жалеть. А этого, как раз, не нужно. Это ведь совсем не просто понять человека, вернувшегося с войны, тем более, когда ничего в этом не смыслишь, не чувствуешь, не знаешь, не видел. И принять таким – тоже не легко. А изменить такого человека можно только большой и порой безответной любовью.
Медведчук появился неожиданно, совсем из неоткуда – на спасение Витьке.
– Привет, Егор, – первым заговорил Медведчук, с таким приятельским видом, какой предполагал некоторую близость.
– Привет, – сухо ответил Бис, развенчав любое похожее предположение.
Натянутый тон Егора Пескова насторожил.
– Давно хотел встретиться, поговорить… Извиниться…
– За что это? – не понимал Бис.
– За голосование, которое состоялось, тогда. Люди, вроде тебя, как правило, без дальних разговоров попадают в мою роту. Я должен был забрать тебя…
– Не думаю, что должен! – усомнился Егор в искренности.
– Обиделся?.. Злишься?.. – словно ребус разгадывал Медведчук Биса. – Твоя правда.
– С чего мне вдруг злиться? Ты мне ничего не обещал.
– Всё верно, всё верно… – совсем степенно и размеренно произнёс Игорь. – Отойдем?
Песков быстро сообразил – влез в машину, ухватившись за руль, как ребёнок, которого впервые пустили на место штурман, захлопнул дверь и сделался глухим.
– Егор, я тут узнал за тебя… – ты не подумай, чего… – по просьбе комбата. Короче, не буду ходить вокруг да около, причина по которой ты оказался в роте Исы Абулайсова в том, что Ходарёнок посчитал тебя «тёмной лошадкой»… Ну, понимаешь?..