Вирус ненависти

Ночь прошла незаметно. Шелестову показалось, что он только закрыл глаза, как в иллюминаторе стало светлеть. Он поежился и засунул руки под мышки. На востоке горизонт уже был светлым, наступал новый день, и мысли привычно возвращались после сна в рабочее русло. Шелестов снова стал думать о предстоящей операции, о поисках, выстраивая возможные схемы, когда на соседнем кресле зашевелился вирусолог. Мужчина лежал всю ночь в неудобной позе и теперь его тело затекло. Приняв вертикальное положение на сиденье, он потянулся с кряхтением, но потом опомнился, что находится в самолете не один, и, резко обернувшись, испуганно взглянул на Шелестова.

– Подполковник Шелестов, – представился Максим Андреевич, – ваш командир. А вы, стало быть, прикомандированный к нашей группе ученый-вирусолог?

– Да, – кивнул мужчина и тут же поправился, стараясь отвечать по уставу Красной армии. – Так точно! Каратеев Семен Валерьевич. Рядовой Каратеев!

– Не служили? – понимающе заметил Шелестов. – Боевой подготовки никакой?

– Нет, я воевал, товарищ подполковник, – смутившись, но все же твердо заявил ученый. – Я был в Московском ополчении. Негоден был к строевой службе из-за плоскостопия, но в ополчение пошел добровольно. Стрелять умею, приходилось.

– Стрелять, – улыбнулся Шелестов. – Это хорошо. А попадать?

– В мишень, конечно, проще. Все-таки волнение не такое, как в бою. Попадал, иногда даже хвалили. А вот из окопа поначалу стрелял, лишь бы стрелять. Не так страшно, когда сам стреляешь, а не только в тебя. А потом привык. И ненависть помогала. Видел сам, как падали фашисты, в которых стрелял. И уж когда понял, что попадаю, что убиваю ненавистного врага, то и страх стал проходить. Вы извините, что я вам так подробно рассказываю. Просто я понимаю, что я для вас сугубо гражданская личность. Но Родину защищают не только на фронте, но и в тылу.

– Хорошо. – Шелестов похлопал ученого по плечу. – Ваше задание в этот раз, можно сказать, не боевое. Будете оказывать нам помощь в соответствии со своей специальностью. Но не советую расслабляться, думая, что мы в тылу, а значит, в безопасности. Случиться может всякое. Может, и пострелять еще придется. Пистолет-пулемет Судаева, я смотрю, вам выдали.

Говорить было трудно. Все же рев моторов доносился и сюда. И Шелестов ограничился лишь общими вопросами, оставив самое важное на потом.

Садился самолет на полевой аэродром на краю леса. Шелестов, глядя в иллюминатор, не увидел ничего, никаких признаков жизни. Значит, придется ждать, когда за ними пришлют машину. Но когда самолет, пробежав по высокой траве, развернулся на опушке и замер на месте, стало видно, что люди неподалеку есть, и даже поблизости располагается целая аэродромная служба. Просто все очень хорошо замаскировано. И ремонтная мастерская, и кухня, и землянки для личного состава. Когда летчики спустили из самолета металлический трап, к самолету уже спешил плечистый лейтенант, придерживающий рукой зеленую полевую фуражку, которую норовило сорвать ветром от еще вращающихся винтов самолета.

– С прибытием! – крикнул лейтенант, и когда моторы замолчали, козырнул и спросил: – Кто у вас старший?

– Командир оперативной группы подполковник Шелестов, – представился Максим Андреевич.

– Командир роты триста двадцать восьмой отдельной штурмовой бригады лейтенант Борович, – вскинул руку к козырьку офицер. – Имею приказ взять под охрану объект и поступить в ваше распоряжение.

– Рота? – пожимая руку лейтенанту, спросил Шелестов. – Рота – это, конечно, солидно, но нам такое подразделение не нужно.

– От роты, товарищ подполковник, осталось всего два десятка бойцов. Так что, по армейским меркам, у меня и взвода не наберется. Но это по количеству. А так, ребята боевые, опытные. Прошу в машину. Там в лесу «полуторка» ждет.

Пока Шелестов разговаривал с лейтенантом, его оперативники спустились по трапу вместе с баулами и оружием. Каратеев смущенно топтался чуть в стороне, но Шелестов подозвал его.

– Знакомьтесь, ребята. Это наш консультант, ученый-вирусолог Семен Валерьевич Каратеев. Вот и вся наша группа, Семен Валерьевич. Не считая двух десятков бойцов приданного подразделения автоматчиков, которые будут нас охранять и помогать нам в работе.

Когда Шелестов представлял оперативников, вирусолог вдруг странно посмотрел на Когана. И потом, когда они тряслись в кузове «полуторки», он украдкой смотрел на Бориса. Разговаривать было не менее трудно, чем в самолете. Машина подпрыгивала, и ее кузов отчаянно скрипел на кочках и ямах грунтовой, разбитой военной техникой дороге. Прошло не менее полутора часов, прежде чем в поле показались столбы с колючей проволокой и приземистые бараки концлагеря. Оперативники сразу повернули головы и стали смотреть на лагерь.

«Ну, вот и цель», – невольно промелькнула, наверное, одинаковая мысль у каждого члена группы. Страшная цель, хотя на войне нестрашных мест не бывает, но здесь зло было во сто крат сильнее и страшнее, потому что оно было направлено нацистами против самых беззащитных, самых невинных существ на свете – на детей. Страшно было потому, что дети всегда и у каждого народа – это будущее. Но пришли люди, которые обошлись с этим будущим, с этим самым сокровенным грязно, зло, бесчеловечно.

– В лагере сейчас пусто, – пояснил Каратееву Шелестов. – Всех узников вывезли. А осмотр специалистов показал, что никакие опыты на территории лагеря не проводились. Там узников просто содержали. Не будем терять времени и поедем сразу в поселок СС, в лабораторию медицинского городка.

Сам поселок тоже был огорожен колючей проволокой, правда, небольшие аккуратные домики были совсем не похожи на лагерные бараки. И улочки были посыпаны смесью песка и битого кирпича, у каждого домика чистое подметенное крыльцо. Для машин у ворот оборудована и вымощена камнем стоянка. Здесь имелась и большая столовая для персонала, и здание охраны. Отдельный домик имел решетки на окнах, а сразу за домиком был зловещего вида пустырь с пятнами свежей, еще не поросшей травою земли.

Два автоматчика у ворот увидели машину. Один из них подошел и доложил лейтенанту, что происшествий не было. Рота занята хозяйственными работами: стирка, починка обмундирования, обслуживание техники. Пехотинцы занялись бытом после долгих недель наступления, когда не только починить дырку в обмундировании, поесть было некогда. Да и спали урывками, по паре часов в сутки.

– Здесь ничего не трогали и не меняли, – стал объяснять Борович, когда оперативники вошли в домик лаборатории. – Медики только анализы взяли, фотографии какие-то сделали. И сказали, чтобы вас ждали.

– Хорошо, спасибо, лейтенант, – кивнул Шелестов. – Теперь мы тут сами…

Борович козырнул и вышел из коттеджа. Но Буторин догнал его и, взяв за рукав, заговорил тихо, поглядывая на чистое безоблачное небо:

– Слушай, командир, ты проследи, чтобы твои бойцы не особенно расслаблялись. Я смотрю, многие без штанов гуляют, стирку затеяли. Караульный у ворот ходит «руки в брюки». Оно, конечно, спасибо тебе и бойцам твоим. Но только ты имей в виду, что в любой момент может возникнуть необходимость сорваться и на рысях мчаться по новому адресочку. Тут дело такое, что может быть каждый день на счету, а то и каждый час.

– Я понял, товарищ майор. – Нахмурившись, ротный двинулся к своим бойцам.

Буторин посмотрел в широкую спину лейтенанта, прикидывая, не обиделся ли командир. Фронтовики частенько относятся к особистам, к Смершу, да тем более к гостям из Москвы не всегда справедливо, свысока, с некоторым презрением. Не все, конечно, но бывают такие. Не было времени убеждать, беречь чужие нервы и ласкать чужое самолюбие. Постояв и посмотрев, как лейтенант отдает приказы, как изменились в лицах его бойцы, Буторин удовлетворенно кивнул. Значит, все как надо понял Борович. А может, и замечания приезжего оперативника не понадобилось бы. Может, и сам бы порядок навел в своем войске.

Буторин вернулся в коттедж, где оперативники вместе с вирусологом осматривали помещение, выдвигали ящики столов, поднимали с пола разбросанные мятые бумаги. При этом каждый осторожно, даже опасливо обходил груды битого стекла, которое осталось, видимо, от лабораторного оборудования.