Страница 66 из 70
Но из того, что рассказывают будто бы очевидцы, даже окрестности этих куполов отпугнут любого любопытствующего. Деревья вокруг осенью и зимой мертвые, черные стволы поднимаются прямо из непролазных топей. Летом они встречаются и в сухих местах, но и там вся окружающая «купола» флора необычная, крупнолистная, лопухи как слоновьи уши, длиннющие вьюны и лозы, а стоячая трава выше человеческого роста, так что заблудиться можно.
Если кто хочет отыскать такую «полость», надо искать булгунях. Так местные жители называют вспученные бугры с ледяным ядром внутри, которые можно отыскать в тайге или по берегам рек. У них тоже форма купола, они чаще всего размещаются по одному и могут занимать площадь чуть ли не до полусотни метров. Для охотника булгунях — место, где летом в тайге гарантированно можно добыть чистую питьевую воду, просто растопив на костре обломок ледяной линзы. А иногда вместо льда в таком холме можно нащупать стенки «купола», твёрдые как металл или эбонит.
Старики из местных говорят, что «купола» раньше найти было проще, просто люди не догадываются расколоть ледяную линзу и посмотреть, что скрывается под ней. У манси вообще своя логика, отличная от людей. Спроси его, к примеру, что для него важнее, солнце или луна, и он уверенно ответит: конечно, луна! Потому что у него логика другая. Солнце светит днем, когда и так светло, и его свет манси не нужен. Зато луна светит ночью, когда темно. И вот поэтому луна очень нужна, потому что свет дает, однако!
Но всё это их поверья, мифы, а наш «купол» издали выглядел как обыкновенный лесной холм, только из железа сделанный, возможно, пополам с графитом. Будто специально изготовленный для каких-нибудь металлургических нужд.
А Ольга желала большего. В свое время она наслушалась рассказов местных жителей про «ворота» в эти полости в виде высоких арок, которые то появляются, то вновь исчезают на долгие годы. А внутри «куполов» якобы есть отдельные помещения наподобие стальных отсеков, где всегда тепло, «совсем как летом», и в зимней тайге можно укрыться от мороза. Будто бы местные охотники даже ночевали порой в этих «полостях», но некоторые потом долго болели, а иные даже умирали от неизвестных недугов.
Внутри таких куполов не то, чтобы светло, но всё различимо, потому что там будто бы светит некое «ущербное солнце». Про отсеки же знают только шаманы. По их словам в некоторых «полостях» нарыты металлические норы, и в них «лежат шибко худые, одноглазые люди в доспехах из черного железа». Они до поры спят, но придет время, и они проснутся и оживут, даром что лежат в своих норах насквозь промерзшие, «как зимой лягушки».
Как ни странно, именно последнее обстоятельство более всего будоражило Ольгино воображение. В пору увлечения этими легендами она мне, помнится, все уши прожужжала о различных земноводных и пресмыкающихся, способных погружаться в зимнюю спячку, промерзая буквально насквозь. А по весне они оттаивали, просыпались и дальше жили как ни в чем ни бывало в соответствии со своими природными повадками и инстинктами.
Помню я тогда, чтобы отвлечь Оленьку от этих бредней про одноглазых людей в железных одеждах, решил, что клин и впрямь только клином и вышибают, но желательно, чтобы этот клин был хоть сколько-нибудь реальным. И насобирал для нее сведений из разных геологических анналов про лягушек и жаб, которых находили внутри самых различных предметов и веществ. И что самое удивительно — эти животные оставались внутри живыми!
Немало рассказов об этом приписывают землекопам, находившим живых земноводных в толщах грунта или под слоями грязи. Другие истории известны камещикам, находившим живых амфибий во время раскола каменных глыб при строительстве, причем совершенно невозможно понять, как эти лягушки, жабы и саламандры умудрялись выдерживать столь сильное давление на тело и оставаться живыми на протяжении многих лет. У шахтеров на эту тему были свои истории, поскольку живых лягушек не раз находили внутри кусков и даже огромных глыб угля в глубоких шахтах. Домохозяева же находили жаб в мраморных каминных плитах, каменных приусадебных постройках, даже внутри толстых стволов деревьев в собственном саду.
Ольга всерьез увлеклась поисками материалов на эту тему и периодически рассказывала мне о найденных внутри камней в разные времена и других животных, не только амфибий — змей, раков, крабов и даже лангустов, причем абсолютно живых, свежих и пригодных в пищу.
Обо всем этом, и прежде всего — о насквозь промерзших, но живых земноводных мне пришлось вспомнить в пору пребывания в «куполе», который мы все-таки разыскали с Оленькой в 1966-м году. Хотя лучше бы мы этого не делали…
«2-й фрагмент записи»
«Ольгу я потерял из виду неожиданно. В какой-то миг она то ли куда-то свернула в этом причудливом лабиринте 'полостей», то ли, не дай бог, провалилась вниз, причем на очень большую глубину, потому что разом перестала отвечать на все мои призывные оклики.
С трудом подавив в себе немедленно возникшие в голове всякие панические мысли, я снял с плеча свой полевой планшет, предварительно отстегнув его тонкий сыромятный ремешок — он крепкий, может в дальнейшем пригодиться, мало ли чего меня ожидает впереди. Расположив планшет в центре площадки, на которой я находился в момент потери связи с Ольгой, я твердо убедился, что этот ориентир хорошо заметен с разных сторон обзора. После чего повернул направо, где по моим расчетам могла находиться Ольга. Но уже через десяток метров я уперся в сплошную черную каменную стену, поблескивавшую слюдяными крупинками, как ночное небо в звездных россыпях. Это был глухой тупик, дальше мне ходу не было.
Вернувшись к планшету и приняв прежнее направление за условный запад, — отмечу, что все это время мой компас внутри «купола» лишь беспорядочно вращал стрелками без всякой видимой системы — я отправился на разведку в северную часть «полостей».
На этот раз я прошел вдвое дальше, чем в западную часть «купола». И с тем же результатом. Мне опять поджидал глухой тупик, причем стены здесь закруглялись над моей головой, образуя нечто вроде каменного яйца или прочного кокона. А когда я решил вернуться, тщательно сохраняя направление, планшета на месте не оказалось. Всё вокруг — каменная площадка, окружающие ее с двух сторон стены — были как будто те же, а вот планшет отсутствовал. Я посмотрел вперед, в южном направлении, но почему-то идти в эту сторону мне совсем не хотелось. Будто в мозгу включилась дремлющая до сей поры интуиция, а с ней и инстинкт самосохранения. Довершившись этим могучим чувствам, я повернул на восток и побрел вперед, изредка окликая Ольгу по имени.
Необходимо отметить, что в этой стороне «купол» выглядел иначе, нежели в прежних направлениях. Порой мне даже казалось, что я вижу над головой иллюзорное небо, черное как смоль, иногда плотно затянутое туманной дымкой, словно я находился где-то в горах. Порой передо мной открывалось нечто наподобие дорожек или тропинок, сдавленных с двух сторон стенами из камня, на которых тускло блестела наледь, неуместная в эту раннюю осеннюю пору даже в ханты-мансийских землях. Потом камень вокруг полностью убелил иней, интенсивный и глубокий, выглядевший словно бархатистые мхи. Порой над дорожками то тут, то там вставал белесый туман, и тогда я думал, что в этой мутной пелене, скорее всего, уже сбился с курса и теперь просто тупо блуждаю по кругу.
Наконец дорожки все-таки вывели меня на ровную круглую площадку, окаймленную со всех сторон острыми утесами, невесть откуда выросшими в этом «куполе», будто диковинные, экзотические сталагмиты. А затем я резко остановился и даже слегка попятился.
В центре каменного круга лежала гигантских размеров ящерица. Размерами она была, пожалуй, с крупную овчарку. Она была живой, и мне показалось, что у нее довольно-таки зловещий вид. Массивное тело растянулось и пресмыкалось на сетчатой поверхности каменной конструкции явно искусственного, рукотворного происхождения. Толстенный хвост чудовища, длиной в половину всего туловища ящера, был почти круглым в диаметре и выглядел как обрубок древесного полена. Тело ящера оставалось неподвижным в то время как его голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, а из пасти животного изредка выскакивал тонкий и раздвоенный красный язычок. Туловище животного было темным, почти черным, однако было испещрено множеством мелких пятнышек ярко-желтого, оранжевого и красного цветов. Хвост же ящера обрамляли поперечные бледно-желтые и совсем белые полосы, походящие на стальные кольца, намертво вросшие в плоть животного.