(Не)любимый муж

1 марта

Эли не было в комнате, когда я зашёл. Хотел позвать её на прогулку. Нэнси сказала, что госпожа герцогиня приказала заложить экипаж и укатила в город. В свой привычный, наверное мир. Я подошёл к окну, хотел проветрить комнату. Настолько невыразимо душно мне здесь показалось. И остановился. На столе лежал черновик, видимо письма. И меня привлекло моё имя. Эли писала обо мне? Я чуть не рассмеялся. Я полный дурак. Я ровным счётом ничего не знаю о своей жене. Чем она интересуется, чем живёт, как жила до меня, кому, в конце-концов она может писать. Но, как как мне, в конце-то концов узнать её, если она сама отгородилась от меня всеми возможными силами? Как?!

Я взял письмо, я прочёл его. Прости меня Эли. Я не мог не прочесть. Это был черновик. Ты писала подружкам из пансиона и жаловалась на свою жизнь. О том, что тебе скучно, что я ничего тебе не позволяю. И что вообще я скучный и серый человек, сухарь, которому неведомы чувства. Прости меня. Я совершил ошибку, я связал нас узами брака. Надо бы исправить ошибку, пока не стало слишком поздно. Вот только сил решиться на это у меня всё меньше и меньше. Ох, Эли!

Эли тщетно старалась не плакать, читая записи Виктора. Это было больно. Так сильно, что ей едва хватало сил дышать. Она перелистнула несколько страниц, не в силах справиться с этой болью. Этот дневник словно был сердцем родного человека. Сердцем любящим и страдающим. А она словно потопталась по нему. И ведь топталась бы дальше, если бы не эта благословенная авария!

Эли сжала губы и снова погрузилась в чтение. Она догадывалась, о чём прочитает дальше и от этого перехватывало дыхание.

5 мая

Вот уже несколько дней моя супруга ходит радостная и улыбчивая. Я не могу на неё налюбоваться. Правда любуюсь чаще тайком, как вор. Или из-за двери, или из окна, а иной раз ночью, когда не могу уснуть захожу в её комнату и любуюсь. Я ведь не слепой. Я знаю, как выглядят влюблённые, чувствую. Вот только влюблена она не в меня. И тем будет проще. Я видел их обоих в саду, возле забора. Этот молодой человек необыкновенно подходит ей. Он такой же открытый и весёлый и настолько же молод, насколько я уже стар.

Я терзаюсь, я ревную и болею. Болею ей одной. Вот только сказать не могу. Она лишь оттолкнёт меня. А сейчас так тем более. И всё же пора разрубить этот узел. Если она сама не решится попросить меня о разводе, я сделаю это первый. Прости, Эли. Я не смог сделать тебя счастливой. Я возомнил, что моей любви хватит на нас двоих. Но я ошибся и готов признать эту ошибку, пока не стало слишком поздно.

Я своими собственными руками устрою вашу свадьбу. Я придумаю самую грязную сплетню про себя самого. Пусть о тебе говорят только хорошее. А я? А мне уже всё равно.

Это было уже слишком. Эли поцеловала эти строчки, написанные неровным почерком и закрыла дневник, прижав к груди. Слёзы сами покатились из глаза. Она плакала. Нет. Она рыдала. Забыты были все документы. Она изливала в слезах всю тревогу последних дней, коря себя за то, какой она была дурой. Ей вспомнилась вдруг разом куча мелочей, о которых она даже и думать забыла. Все те мелочи, что доставляли боль Виктору. Всё, о чём она уже благополучно забыла. Но он наверное понял. И всё это оставило шрамы на его итак измученном сердце. Ей никогда-никогда не загладить свою вину!

Но слёзы иссякли, а найденные документы следовало отдать. Её ждали. Поэтому Эли положила дневник на место, поцеловав на прощание и вышла из кабинета. Как только Виктор очнётся, она скажет ему, что читала его дневник и попросит прощения за то, какой она была глупой. Танцы, подружки, пансионы, романы в жёлтой обложке… А настоящий роман ждал её рядом, незаметный, верный, спокойный и ровный, такой, каким бывает настоящая любовь. Спасибо мужу, теперь она знает об этом. Эли улыбнулась, подхватила бумаги и направилась в гостиную.

Ещё несколько дней она строго выполняла рекомендации доктора и наконец была вознаграждена за эти тягостные дни.

- Эли! – Вдруг услышала она, когда вошла в комнату после завтрака, чтобы подменить сиделку. Он очнулся!

Эли бросилась к кровати.

- Виктор!

Боже, как замечательно, что он наконец-то очнулся! Неужели всё уже позади? Эли закусила губу, чтобы не расплакаться. Можно сказать, что всё, что произошло, это всё из-за неё.

- Родная, не плачь! – Виктор улыбался, глядя на неё. Знакомая тёплая улыбка. – Всё уже позади.

Да, всё позади. Теперь она может себе позволить не быть сильной. И Эли расплакалась, рассказывая всё, что было на душе. Она не хотела. Не хотела говорить это всё сейчас. Не хотела волновать мужа. Но не могла остановиться. Просто присела на краешек кровати и говорила, говорила. И про дневник и про то, как она виновата. Ей просто надо было выговориться, а ещё увидеть, что он не осуждает её. Увидеть эту знакомую теплоту. Что он рядом, что он никогда теперь не оставит её.

И Виктор слушал молча, ничего не говорил. Просто улыбался и гладил её по голове, как в тот самый раз, когда она только очнулась и всё здесь было для неё таким незнакомым и пугающим. Ведь человек, который не помнит себя самого, словно человек без опоры. И это страшно. А Виктор помог ей, помог обрести опору, тогда, когда она отчаянно нуждалась в этом. А ведь мог бросить, мог отправить к Оливеру, мог не ухаживать за ней сам, в конце концов. Она ведь, неблагодарная девчонка, ничем этого на тот момент не заслужила. Но любовь не спрашивает, когда и в какое сердце ей стучаться. И получается, что всё-таки любви Виктора хватило на них двоих.

С этого дня Виктор начал постепенно выздоравливать. Ему становилось всё лучше и лучше. Скоро он уже мог вставать и ходить по комнате, правда прихрамывая на одну ногу. Доктор объяснил это какими-то заумными словами и сказал, что господин герцог ещё легко отделался. И что скорее всего хромота не пройдёт. Но и для Эли и для Виктора это было абсолютно неважно.

А через несколько дней, после того, как Виктор пришёл в себя, к ним пожаловали констебли.

- Герцог де Фруа, мы хотели бы выяснить, кто в вас стрелял.

Эли обсудила с Виктором накануне, что и как говорить. Ей не хотелось бы. Чтобы все знали истинную причину поступка Оливера. Поэтому Виктор, немного помолчав, рассказал историю о том, что он поругался с этим молодым человеком на фоне политических воззрений и отказался от дуэли. На что тот выхватил пистолет и едва не застрелил его.

Насколько дальше узнала Эли, Оливера, который даже и не подумал скрыться из города, словно совесть у него была чиста, заключили под стражу. Ему грозил суд и тюрьма. Но скорее всего, он отделается просто высылкой из столицы. Потому что… И Эли это понимала, хоть Виктор и был герцогом, его не особо любили свои же. А вот красавец Оливер привлёк не одно девичье сердце и… В общем, и здесь справедливости не дождёшься.

Виктор пожал плечами.

- Я не желаю ему смерти.

- Несмотря на то, что… - Эли замялась, не зная, как обозначить роль Оливера в их жизни. Казалось бы, её супруг должен ненавидеть Оливера. Но он иногда был настолько благороден, что она не могла понять это благородство. Только восхищаться.

- Он несчастлив, - улыбнулся Виктор. – А теперь вдвойне.

Пока Виктор болел, для пострадавших в пожаре крестьян уже построили новые просторные и чистые дома. Строительство было почти завершено и Виктор был там вовсе не нужен. Вообще Эли порой казалось, что с такими преданными людьми его герцогство могло долгое время существовать и без герцогской руки. А Виктору надо было восстановить силы. Поэтому она уговорила его отправиться к Лайне. В тот далёкий городок у моря. А там, глядишь, и домик прикупят. Такой, какой она мечтала, с белыми занавесочками на окнах и обязательно с видом на море, возле самого побережья.

И вот через пару недель, они выехали к Лайне. Выпал первый снег, и поездка выглядела совсем другой. И поля больше не казались голыми в унылом осеннем уборе. Правда, их дорога лежала через столицу. Надо было кое-что прикупить в дорогу. Виктор пока ходил с трудом. Поэтому его решено было оставить в экипаже, а Эли вместе с кучером отправилась по магазинам.