Страница 51 из 61
Политическая теология крови, обозначившись около 1300 г., достигла своего апогея в период «двойной монархии» после договора в Труа 1420 г., когда сторонники дофина Карла настаивают, что только кровь имеет значение, и даже король Франции не может лишить своего сына прав на трон, данных по праву рождения. Это окружение Карла отрицает значение коронации и после смерти Карла VI в 1422 г. сразу же именует дофина Карлом VII до коронации 1429 г.
Преемственность на троне стала ведущей темой всех политических трактатов XIV–XV веков, в которых Карл Великий представлялся как предок нынешних королей. Так, Филипп де Мезьер в «Сновидении старого паломника», наставлении будущему Карлу Безумному, неоднократно пишет о Карле Великом как о предке короля: «твой великий предшественник (predecesseur), твой великий отец и крестник (parrain), великий отец, предок и крестник». Жан де Монтрей в трактате «Regali ex progenie» подчеркивает прямую линию через возврат Каролингов при Филиппе Августе («вернул корону потомкам Карла Великого») на троне Франции «рода Карла Великого до наших дней». Он же в трактатах 1409–1413 годов намечает последовательность трех династий: «Во Франции было три династии королей: первая Меровингов, вторая Пипина, отца Карла Великого, третья Гуго Капета… Он происходит по отцу от Карла Великого, а по матери от императора тогдашнего». «Песнь о Гуго Капете» (вторая половина XIV века) также намекает на императорские корни Гуго Капета, но не проясняет его связи с Карлом Великим. В XV веке проблему ловко обходили и писали просто: «затем на трон пришли Капетинги, которые были родственны (apparentés) Каролингам». Во второй половине XV века Людовик XI уже спокойно говорит о своих «меровингских и каролингских предках».
Имя Карл для наследников французского трона, появившись в период reditus при Филиппе Августе, приобрело особую значимость в XIV веке в контексте пророчества иоахимитов, ставшего формулой французского мессианства, о том, что Карл, сын Карла из рода Каролингов и дома Франции будет последним императором, восстановит империю Карла Великого и реформирует церковь. И Карл Мудрый стал первым королем Франции, кто присоединил к своему имени цифру: он называл себя Карлом Пятым, а его окружение Карлом Великим Пятым (Charlemaigne le Quint de ce nom). Так он собственноручно подписывал книги своей библиотеки. Возможно, названный Карлом в честь крестного отца Карла Алансонского, брата Филиппа Валуа, он хотел, ввиду всего десятилетнего пребывания Валуа на троне, связать себя с прославленным, хоть и мифическим предком. Выбрав число 5 (хорошая цифра для адептов нумерологии), он вряд ли точно знал, что был именно пятым, но кто бы разобрался в последних Каролингах. Тема Карла как наследника Карла Великого на троне подхвачена в «Сновидении садовника»: «среди королей Франции, что были под именем Карла, ты пятый». Само имя интерпретируется как ясный свет (clara lux), «истинный свет страны и правосудия». Пророчество иоахимитов должно было сбыться при его сыне Карле VI, на которого возлагались большие надежды, и Филипп де Мезьер в «Сновидении старого паломника» убеждает его, что вскоре даже турки добровольно перейдут под его власть. Вновь это пророчество появляется в отношении его сына Карла VII: в «Балладе о коронации» 1429 г. сказано, что пришел последний Карл Великий» (voicy venir le second Charlemaigne). Карл VIII, подражая Карлу Великому, пытался завоевать Италию и назвал сына Карл-Роланд.
Но как могли сведущие люди одновременно говорить о прямых потомках Карла Великого и настаивать на салическом законе о наследовании по мужской линии, ведь одно исключало другое. Можно, разумеется, подозревать окружение королей в намеренной лжи, в использовании невежества французов в исторических корнях. Но был и иной аспект, более тонкий. У идеологов королевской власти — юристов и чиновников — могло произойти смещение понятий, поскольку слово «генеалогия» означало также каталог. Так называл в начале XV века нотариус и секретарь последовательность своих предшественников на конкретной должности чиновника. Раз наследование на должность короля идет от крови, они так и пишут, перечисляя всех предшествующих королей и не обращая внимания на то, были ли они на деле прямыми родственниками. Здесь сказалась важная роль чиновников в утверждении «королевской религии» и особенности их инструментария. Генеалогии, составленные ими, говорят не о родстве, а о наследовании, преемственности.
Выражением этой единой королевской династии была пропаганда ее в королевском некрополе аббатства Сен-Дени. Уже в 1263–64 гг. аббат Матье де Вандом, желая зрительно показать, что Капетинги происходят от Каролингов, перенес часть могил королей сюда. В 1306 г. при Филиппе Красивом осуществляется продуманная программа: 16 могил были сгруппированы в новом порядке для пропаганды единой династии. Справа были помещены Меровинги и Каролинги, в их числе Карл Мартелл, слева Капетинги. В середине — Филипп Август и Людовик VIII. Аббатство Сен-Дени было высшим выражением «королевской религии»: здесь был некрополь для всего королевского дома, здесь хранились все коронационные регалии (кроме священного сосуда с елеем), а связь его с короной опиралась на легенду о передаче Карлом Великим королевства под покровительство Святого Дионисия и две фиктивные грамоты, сфабрикованные в XII веке, где эта легенда приобрела юридическое оформление.
Вслед за Карлом Великим, умело использовавшим историческую пропаганду для утверждения своего наилучшего образа в памяти потомков, короли Франции по его примеру и с использованием его имени пропагандируют свою власть. В этом процессе оформления нации история и историки сыграли решающую роль, поскольку общее прошлое, которым можно было вместе гордиться, объединяло жителей разных частей королевства в некое единство. Имя, образ и эпоха Карла Великого были одним из основополагающих моментов этой национальной истории. Не случайно, что наряду с успехом «Больших Французских хроник», биографии Карла Великого занимали устойчивое второе место в читательском «рейтинге». Национальная история, история всей Франции с ее тремя династиями была областью приоритетного интереса. Исторические картины появлялись на стенах и витражах храмов, в скульптурах, на шпалерах, коврах, монетах, щитах, в домах знати и богатых буржуа, и в них присутствует неизменно Карл Великий наравне с Хлодвигом и Людовиком Святым. Короли и их окружение умело использовали историю в качестве аргумента в своих политических целях, и как сказал в «Трактате о музыке» Жана де Груши (1300 г.), обращаясь к Филиппу Красивому, история Карла Великого важна для сохранения королевства (ad conservationem totius civitatis).
В итоге Карл Великий стал самым авторитетным предком, к которому прибегали всякий раз, доказывая древность того или иного института и явления. Жан Жерсон и Жан Куртекисс ностальгируют по временам Святого Карла Великого и Людовика Святого, призывая Карла VI покончить со схизмой, дабы не огорчать Карла Великого, видящего как разрастается раскол церкви. В «Сновидении садовника» имя Карла Великого фигурирует как высшее подтверждение юрисдикции церкви. У Жана Жувеналя дез Урсена Карл Великий предстает автором «истинных союзов со всей Германией и Лотарингией», основателем единых мер и весов, к которым следует немедленно вернуться, завоевателем Гиени, защитником церкви и гарантом салического закона о наследовании.
Столетняя война вынудила обе стороны, особенно Францию, искать новые аргументы и подкреплять свою позицию историей. В 1378 г. Карл Мудрый принимал в Париже императора Карла IV и дал обед в Большой зале Дворца на острове Ситэ, во время которого был разыгран дивертисмент с историческими картинами, где Артур, Хлодвиг и Карл Великий предстали защитниками королевства Франции. Во время этого визита Карл Мудрый пытался склонить на свою сторону императора, доказывая ему в пространной двухчасовой речи с экскурсами в историю, что, начиная с Карла Великого, Гиень была частью королевства, и ее герцоги приносили королю оммаж. Об этом же пишет и Эврар де Тремогон: «Гиень находится во владении королевства со времен Карла Великого… и столько времени, что не запомнят люди иного».