Точка невозврата.

– Опустим подробности, – загадочно улыбнулся капитан. – Давай дальше.

– Что дальше? В лесу на полянке круг был, свечами выложенный, на пальцах девочки следы парафина и копоть, она свечи, видимо, пальцами гасила, выше озвученного препарата при ней не нашли, так же не нашли его ни дома, ни в больничной палате диспансера. Что, собственно, и не удивительно. Следов борьбы не было, и вот это странно. Именно на этот факт давит Тёпленький, утверждая, что девочка ушла из жизни сама.

– Но ты так не думаешь?

– Разумеется. Пентобарбитал – препарат быстрого действия, да ещё в таком количестве… у девочки и времени-то оставалось свечи погасить, не более того.

– А дальше? – Михальчук содрогнулся, представив, как мучительно умирала девчонка.

– Нет, – угадав его мысли, покачал головой Николай, – она не мучилась, сначала наступил сон, а уже после остановка дыхания и смерть. Вопрос в том, как она его приняла. Исследовав содержимое желудка, я сделал вывод, что препарат был подмешан в напиток, он легко растворяется, но бутылки из-под «Фанты» на месте преступления мы не нашли, то есть кто-то унёс её с собой, ибо выбросить пустую бутылку где-то в другом месте, девочка физической возможности не имела. И ещё… Она лежала в такой позе, будто обнимала что-то. Ну как будто игрушку. В руках при этом ничего не было.

– Тоже забрал?

– Похоже на то… Странность заключается в том, что следов борьбы нет. Понимаешь, Димыч? Вообще никаких! Я бы сказал, что она пришла на полянку в сопровождении друга или человека, которому доверяла, зашла в круг, выпила газировку из бутылки, погасила свечи, легла и заснула.

– Или гипноз?

– Или гипноз, – согласно кивнул Николай, – Но его, увы, никак не обнаружить, а Тёпленький с пикой наперевес галопирует к финишной прямой. Ведь плёвое дело получается, да? Сфабриковал дельце, навесил на девчонку ярлык суицидницы и гордится собой. Серёжа – молодец! У Серёжи раскрытие! А ну как через месяц новый труп появится? Да такой же? А? Что будет? Правильно мыслишь, Димыч, во всём окажется виноват Пахоменко Николай Сергеевич. Экспертную оценку неверную дал! Во как! Такая редиска с петрушкой. – Он опрокинул в себя рюмку коньяка, досадливо поморщился и передёрнул плечами.

– Невесёлая картинка… Компромат на тебя серьёзный? – Михальчук пить не торопился, задумчиво катал по столу пустой стакан и наблюдал за чадящим огоньком керосинки.

– Не так чтобы очень… Вот я и думаю, какая из гранат сильнее по мне шарахнет.

– Если мы правы, и в нашем городе объявился серийник, то тут, друг, к гадалке не ходи. Думай, конечно сам, но если хочешь услышать моё мнение, скажу: боком выйдет тебе поддельное заключение.

– Ты прав, определённо прав, Димыч. Нельзя это спускать на тормозах, пусть убийством Тёпленький занимается, в конце концов, это его работа. А ты ведь тоже копать будешь? Я верно мыслю?

– Буду. Жаль, что неофициально, но выбора нет.

– А с твоим-то делом что? Не вышел на след девочки?

– Какой тут… Но сдаётся мне связаны эти два дела, крепко связаны, и с Тёпленьким нам не раз лбами столкнуться придётся.

– Ты уж это, друг… покрепче вдарь, чтобы у него искры из глаз посыпались, и контузия случилась, а с меня при таком раскладе знатный магарыч.

Он пришёл. Он снова пришёл, заставив Эльку встрепенуться в испуге и спиной вжаться в холодную стену. Глаза привыкли к темноте, но по-прежнему видела девочка только неясные тени. Он и был тенью. Страшной, несущей в себе угрозу, вселяющей потусторонний ужас.

– Испугалась? – он будто кайф ловил от её страха. Шумно втягивал ноздрями воздух, приближался медленно, неторопливо, так, как мог бы передвигаться кот – тихо-тихо, и не шёл вроде, перетекал, перемещался, подкрадываясь к жертве незримым охотником.

– Ты пришёл за мной? – собственный голос показался Эльке чужим – хриплым и грубым, но не спросить она не могла, этот вопрос был жизненно важен, а от ответа зависело всё. Вся её Элькина жизнь.

– А ты чего хотела бы? – не ответив, вкрадчиво уточнил он. – Жить дальше на цепи и в темноте или уйти легко и безболезненно? Просто заснуть и не проснуться больше… Выбор-то невелик.

– Жить! – приглушённо пискнула девочка. Ей показалось, что от её выбора ничего не зависит, он спрашивает просто так, играясь с ней как тот же кот мышью.

Он наклонился над ней, Элька ослепла и оглохла от ужаса, взял за подбородок двумя пальцами, запрокинул ей голову назад.

– Смешная… Все вы, жалкие людишки, выбираете жизнь. Никчёмное, тупое существование. Держитесь за драгоценное существование, руками и ногами цепляетесь, а не понимаете, что свет он не здесь. Он там, за гранью небытия. Там настоящая жизнь, но какой она будет не нам решать… Хочешь туда, Эльвира?

– Нет! – Элька завизжала, он, накрыв ей ладонью лицо, оттолкнул от себя, да так, что девочка затылком ударилась о стену и на короткое мгновение потеряла сознание.

– Заткнись, дрянь!

Он плеснул ей в лицо из бутылки, Элька зашевелилась, отползла в сторону настолько, насколько позволила цепь.

– Не сегодня. И не завтра. – Вот теперь он ответил на её вопрос. Не сегодня и не завтра. Значит, два дня у неё точно есть. Целых два дня жизни, это много или мало? Пока остаётся надежда, скорее много. За два дня произойти может всё, что угодно.

И снова Элька задумалась о выборе. Нет уж, лучше жить. Пусть так, на цепи, но жить и надеяться на освобождение, чем сдаться и покориться судьбе. Её ищут. Не могут не искать, и чем больше дней у неё будет, тем выше вероятность того, что найдут.

– Я поесть тебе принёс и попить, – сообщил мучитель, и только теперь в ноздри голодной девочки ударил запах курицы гриль. – Кладу на пол, сама найдёшь.

О том, что он уходит, Элька догадалась разве что по отступающему страху, но с места не двинулась, хоть и терзал беспощадно голод, а острый запах, источаемый курицей, сводил с ума. Это ж праздник какой-то! Элька еле дождалась, когда хлопнет наверху дверь, бросилась к пакету, мигом разорвала его, извлекла половину куриной тушки, завёрнутую в лаваш, с жадностью принялась за куриное мясо. Но слопав куриную ногу и пол-листа лаваша, остановилась, подумав, завернула курицу обратно в фольгу. Кирпичная кладка стены в одном месте была разрушена, девочка положила курицу на кирпичи, подняла с пола бутылку с водой. Воду тоже требовалось экономить. Набрав в рот воды, Эля закрутила крышку и, убрав бутылку туда же, куда и курицу, села на пол и снова принялась за кольцо в полу.

Может быть, ей только кажется, но кольцо потихоньку начало поддаваться, металлический штырь уже не так плотно сидел в бетонном полу, как раньше.

Сильно болела голова, противно подташнивало, наверняка сотрясение, но Элька старалась не обращать внимания, задачу – выжить любой ценой – она намеревалась выполнить в ближайшие дни, она не сдастся, она боец.

Воевать одной, ох как сложно, даже за собственную жизнь бороться порой не хочется, и часы изнуряющей тяжёлой работы непременно сменяются апатией. Сколько раз девочка падала без сил – не сосчитать, и почти каждый раз рядом с ней оказывалась кошка. Маленькая, очень худая, короткошёрстная – это всё, что могла сказать Элька о своей подружке. Долгими часами они лежали вместе на холодном полу, и кошка не дичилась, лезла к девочке ласкаться, мурчала без конца, словно поддерживая, щекотала лицо усами, иногда, будто стесняясь своего порыва, коротко проходилась по щеке девочки шершавым языком.

Элька делила с ней жалкие крохи еды, наливала воды в горстку, пытаясь напоить, и кошка её заботу принимала с благодарностью, никуда не убегала, всё сидела с девочкой в сыром подвале – царстве кромешной тьмы, поддерживала своим присутствием.

День прошёл, ещё день, и ещё… Каждый день приходил он. Приносил еду, воду, но прежде чем отдать, непременно пугал Элю до обморочного состояния. Он много говорил о смерти, о том, какая она величественная и могущественная, никого из своих объятий не выпускает, а его миссия служить проводником между мирами, провожать людей до самого смертного порога. Эля ловила каждое слово и мысленно содрогалась от непередаваемого ужаса.