Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 99



— Спасибо вам, — неловко поблагодарил он наконец. — Как вас зовут?

— Эстезия Петровна... Сокращенно — Тэзи. — Яркие от природы губы, яркие карие глаза посмеивались иронически. — Не правда ли, нельзя быть обыкновенной женщиной с таким именем!.. — рассмеялась она. — А вас как?

— Дмитрий Сергеевич... Сокращенно Димка, — в тон ей ответил Бурцев и подумал: «А чуточку играет передо мной».

— Этот вариант я знаю. «Димка Бурцев — сможет!» — заповедь Гармашева, — сказала Вечеслова, прищурившись. Но Бурцев не принял вызова: смешно было обсуждать сейчас вопрос — сможет он или нет руководить заводом. Поживем — увидим!..

— Кстати, чья это мебель? — спросил он, переводя разговор, и подошел к зеркальному шифоньеру.

— Заводская, — ответила Вечеслова и, бросив взгляд в зеркало, что-то поправила в прическе.

— Семка Гармашев умеет жить, а? — улыбнулся Бурцев. Он раскрыл одну из створок и заглянул в пустой шкаф.

— Вы с ним учились?

— Да, вместе кончали Бауманское, — ответил Бурцев и прикрыл дверцу.

— Как он устроился в вагоне? — будто невзначай спросила Вечеслова.

— Мягкий вагон, нижняя полка. Что еще нужно? — сказал Бурцев и многозначительно добавил: — Мне показалось, что он кого-то не нашел среди провожающих.

— Разве? — холодно ответила Вечеслова и подошла к двери. — Ну, отдыхайте. Если что понадобится, постучитесь ко мне.

Уже выйдя из комнаты, она обернулась:

— Мы ведь думали, что вы приедете с женой...

«Получи сдачи! — подумал Бурцев, глядя ей вслед. — И поделом мне...»

Он постоял немного, быстро разделся и залез под хрустящую, приятно-холодную простыню, блаженно вытянув истомленное тело. Но спать не хотелось. Протянув руку, он взял со столика пачку сигарет и закурил. «А Ольга бы так не смогла, — подумал он. — Жена... Гм!..»

За четверо суток пути от Москвы до Ташкента он привык к тому, что, когда лежишь, должен слышаться гул колес. Теперь этого привычного шума не было. В комнате установилась глубокая тишина, обволакивающая дремой и в то же время не дающая заснуть. В усталом мозгу обрывками всплывали впечатления минувшего месяца. Отчетливо представился день, с которого начался его путь в этот дом.

...Бурцев вернулся с совещания в десятом часу вечера. Он наперед знал, что Ольгу не застанет дома. Так было уже несколько дней. Так было и сегодня... Он зажег свет и осмотрелся. Всюду валялись разбросанные мелочи ее туалета. Ковровые домашние туфли — подарок Бурцева — косолапо приткнулись в углу дивана; со стула свисал черный лакированный поясок; на письменном столе лежала шелковая перчатка с прорванным пальцем... Обеденный стол заставлен немытой посудой, которая поверху прикрыта газетой. Тут же стоит кастрюля. Бурцев заглянул в нее: на дне виднелся слой пригорелой рисовой каши. Зачерпнув ложкой, Бурцев попробовал ее и сморщился.

Походив в раздумье по комнате, он остановился у письменного стола. Поднял перчатку, понюхал ее. Пахло «Серебристым ландышем» — любимыми духами Ольги.

Что же делать? В конце концов так не может продолжаться дальше! Позвонить домой к ее родителям? Бурцев знал, что она — там и что первой подойдет к телефону. Но что это разрешит? Опять будут жалкие слова, умоляющий голос и уверения в любви — шепотом в телефонную трубку! Затем он должен будет нанять такси и умыкать свою жену, чтобы на другой день повторилось то же самое... Шут знает что! Унизительно и глупо...

Раздумья Бурцева прервал продолжительный звонок телефона. «Междугородная?» — удивился он, снимая трубку.

— С вами будет говорить Ташкент, — сказала телефонистка, спросив его фамилию. — Даю...

— Алло! Бурцев?.. — В трубке послышался далекий, как будто проникающий сквозь воду, мужской голос.

— Да, да! Слушаю... — ответил Бурцев.

— Это я, Гармашев... Узнаешь?..

— Да, да! Узнаю... Привет, Семен! — заволновался Бурцев, как будто и в самом деле начиная узнавать голос однокашника — директора станкостроительного завода. — Как это ты разыскал меня?..



— Это длинно рассказывать... Сейчас слушай вот что...

— Слушаю...

— Меня, понимаешь, переводят на другой, более крупный объект... Слышишь?

— Поздравляю, Семен!

— Да я не о том, — перебил Гармашев. — Освобождается мое место, понимаешь... И я хочу рекомендовать тебя...

— Ну, брось чудить! — рассмеялся Бурцев. — Какой из меня директор!..

— А что? — удивился Гармашев. — Не век же тебе ходить в главных инженерах!.. Давай соглашайся быстренько... Мне, понимаешь, через час нужно звонить в министерство.

— Постой, постой! — возмутился Бурцев. — Ты что в самом деле... Так вдруг — и такое дело! У меня на заводе самая горячка. Даже если б захотел, не смог бы уехать.

— А что такое?

— Ставим автоматическую линию зуборезных станков, и я начинал ее.

— Дело хуже... — Гармашев помолчал. — А намного еще работы?

— Да на месяц будет, — ответил Бурцев.

— Ну, тогда — живем!.. — обрадовался Гармашев. — Успеешь приехать в самый раз... Значит, звоню!

— Да что с тобой, ей-богу... Дай хоть подумать! — взмолился Бурцев, все еще не решив, как отнестись к этому предложению.

— Некогда думать, — отрезал Гармашев. — Пойми, мне не хочется оставлять завод всякому-прочему. А ты будешь тут как рыба в воде. Я же знаю — ты давно ковыряешься с автоматикой. У меня как раз такой профиль и пойдет. И уж ладно, признаюсь — я успел кое с кем переговорить... Как же я буду давать задний ход?

Бурцев слушал бубнящий голос Гармашева и молча размышлял. Может быть, это именно то, что ему нужно? Интересная самостоятельная работа... Кроме того, если удастся увезти отсюда Ольгу, все у них может пойти по-иному... Почему бы и нет?

— Ну, как? Лады? — настаивал Гармашев.

— Эх... шут с тобой! Звони! — почти выкрикнул Бурцев и услышал довольный смех Гармашева.

— То-то, брат, — отозвался он. — Надо расти над собой!.. Да... Чуть не забыл... Вера привет велела передать!

— Спасибо... Передай и от меня привет!

— Лады... Ну, бывай, до встречи!

— Будь здоров! — сказал Бурцев и, услышав щелчок, положил трубку.

Несколько минут он сидел на диване, оглушенный принятым решением. Серьезность случившегося лишь постепенно прояснялась перед ним. Шаг сделан... И нельзя его вернуть... Такими вещами не шутят. Но Ольге, пожалуй, рано говорить. Надо подождать вызова из министерства. И уж тогда пусть решает — раз и навсегда!

Бурцев встал и прошелся по комнате. Выложив на письменный стол сигареты и спички, придвинул кресло. Он уже забыл о неудачной попытке поужинать и, дымя сигаретой, углубился в работу. Следовало точнее рассчитать сроки монтажа отдельных станков и опробования всей линии. И Бурцев старался ужать эти сроки, учитывая притом возможные трудности. Не в характере Бурцева было откладывать в долгий ящик намеченные дела. «Решил — значит, осуществи...» Он старался неукоснительно придерживаться этого правила, считая его обязательным для всякого серьезного человека, во всех случаях жизни. Вот только с Ольгой... «Не думать о ней, не думать... — внушал он себе. — Не отвлекаться...» — и закуривал новую сигарету. Однако мысли о ней текли каким-то своим подводным течением, время от времени вновь пробиваясь на поверхность. И Бурцев ловил себя на том, что смотрит невидящим взглядом на листок с выкладками, вычерчивая карандашом бессмысленные зигзаги.

Надо ж было, чтобы все разладилось именно сейчас, когда близилась к завершению интереснейная, с инженерной точки зрения, работа. Знает же она... А впрочем, что для нее все станки и вся инженерия мира! Одного того, что он, Бурцев, стал возвращаться позже обычного, было достаточно, чтобы усилилось на нее постороннее влияние. И в конечном счете, если уж быть совершенно откровенным с собой, разве он не предвидел, что нельзя построить прочной семьи на таком шатком и странном основании, как у них? Что же толкнуло его на столь опрометчивый поступок? Молодость? В тридцать восемь лет не стоит и ссылаться на нее, а именно столько было ему в ноябре прошлого года... Сильная любовь? Вряд ли... Скорее, сильное желание любви, той родственной близости, когда почти растворяются друг в друге, с полуслова понимают друг друга. Но разве один только факт совместной жизни может дать подобную близость? Никогда!.. Значит, Ольга — совершенно чужой для него человек? Нет, этого Бурцев тоже не мог сказать. Иначе откуда бы взялась эта боль — за нее, за себя?..