Каменный город

— А чего их сам Никос не купит, раз по дешевке? — спросил он наконец.

— Чудак человек, а кому он их продаст? Биндюжники «Сафо» не курят, — усмехнулся Валет. — Да ты чего дрейфишь? Только покажи — сразу расхватают.

Он подтолкнул Димку в плечо и показал в конец аллеи.

— Топай к шашлычной. У входа часы заметил? Там сойдемся в десять.

Над шашлычной поднимался синий чад, распространяя терпкий дразнящий запах пригорелого мяса и сала. Между столиков сновали девицы в белых передничках, держа в каждой руке по две кружки пива. Димка нерешительно пошел вдоль прохода, изредка покрикивая:

— Купите папиросы! Купите папиросы «Сафо»!

Он прошел всю освещенную площадку шашлычной — никто не покупал. На обратном пути он стал подходить к столикам, негромко предлагая:

— Папиросы «Сафо» не хотите? Высший сорт! Дешево отдам.

Какой-то захмелевший франт взял у него пачку и бросил на стол скомканный рубль.

— У меня нет мелких, — сказал Димка.

— Ладно, твои...

Димка торопливо отошел. Как будто дело двинулось. Скоро оказалось, что продано уже десять пачек. И каждую пачку он отдавал, словно сваливая с плеч еще один тяжелый груз. Что-то унизительное почувствовал он вдруг в этом топтанье меж пьяными. Будто милостыню просишь!

— Эй, мальчик! — Придерживая пенсне, его подзывал человек с рыжей щеточкой усов на желчном лице. — Мальчик, поди сюда.

Димка подошел.

— Почем? — спросил человек.

— Полтинник.

— Что дешево? Испорченные? Краденые? — допрашивал человек, близоруко разглядывая коробку.

Димка испугался, но состроил обиженное лицо.

— Что вы, дяденька! Свежие... И вовсе не краденые, а так...

— Есть еще?

— Есть...

— Много?

— Десять.

— Давай все!

Человек расплатился и, аккуратно раскладывая пачки в портфеле, проворчал:

— Украл, наверно, мошенник.

Но Димка уже мчался по аллее. Ф‑фу, гора с плеч!.. Он засмеялся, подпрыгнул, поддав себя пятками в зад, и пошел на доносившиеся издали звуки духового оркестра.

Покружившись по саду, Димка остановился возле фанерной будки с вывеской «Самотек», Выставленный на прилавок жестяной щит украшала сакраментальная надпись:

Димка внимательно прочитал стишок, постоял немного — и решительно протянул деньги.

— Дайте бутылку «Самотека»! — В конце концов, лишний полтинник принадлежал ему.

Старательно смакуя каждый глоток, он допил сладкую, пощипывающую язык жидкость и, чувствуя в животе непривычную тяжесть, направился к воротам.

В тени разросшегося платана стояли трое подростков. Передавая из рук в руки, они курили одну папиросу. Димка подошел, но Валета среди них не было.

— Ты чего, фрайер? — один из подростков приблизился к Димке.

— Ничего.

— Деньги есть? — подросток бесцеремонно потянулся к Димкиному карману. Димка оттолкнул его:

— Ид-ди отсюда!

— Чего-о-о? — угрожающе протянул тот. — Хочешь, чтоб краску пустили?

Двое придвинулись с боков. Димка сообразил, что нарвался на отпетую компанию, но страха не почувствовал. Ему уже приходилось видеть подобных ребят, у которых было больше нахальства, чем смелости. Боднув одного головой, он оттолкнул кулаками тех, что стояли у него с боков, и выскочил в освещенное пространство у ворот.

— Эй, Виконт! — запыхавшийся Валет подбежал к Димке. — Ты что своих лупишь?

— А что, еще всякая шпана будет приставать! — окрысился Димка.

— Но-но! — Валет направился к поднимавшемуся с земли подростку. — Балда! Это свой, понял?

— В чем дело, брильянтики? — Жора-Бриллиант выглядывал из подъехавшей пролетки. Рядом с ним сидела завитая девица, короткое платье которой обнажало голые коленки.

— Ничего! — буркнул Валет и стал сдавать выручку. За ним потянулись остальные. И никто не заметил подошедших людей.

— Ай, Жора! Ай, Жора-Бриллиант! Какой же это класс работы — втравить в такое дело огольцов?

Жора резко вскинул голову и толкнул извозчика:

— Гони!

Но было поздно — лошадь держали под уздцы.

Почуяв неладное, Димка тоже дернулся в сторону — и уткнулся в кожаную куртку, пахнущую рыбьим жиром. Большие, сильные руки повернули его лицом от себя и мягко, но настойчиво остались на Димкиных плечах — не вырвешься! Рядом в чьих-то руках трепыхался Валет, плаксиво выкрикивая:

— Пусти!.. Что я сделал? Пусти, говорят!..

Тот, кто держал Димку, произнес:

— В Одессе нырнул, у нас выплыл. Ловко, ничего не скажешь. Но, как видишь, снова встретились.

Жора мгновенье помолчал, оценивая обстановку. Черт! Как он мог упустить из вида, что здесь начальником УРа Ромаданов? Хватка у него мертвая и слишком знакомая. Однако что же ему известно? Посмотрим. Еще рано бросать карты на стол, и вообще — джентльмены должны узнавать знакомых!

— Ах, это вы, Кондрат Михайлович! — Жора приподнял шляпу. — Какая неожиданная встреча, гражданин начальник!

— Вот именно, — усмехнулся Ромаданов.

— Рад бы побеседовать с вами, но боюсь, что моя дама заскучает... — Жора вопросительно взглянул на Ромаданова.

— А я боюсь, что там скучает Никос. Придется поехать со мной.

Жора досадливо надвинул шляпу на лоб. Чертов Никос!.. Значит, карта бита!

— Что ж, поехали... Садитесь, — вздохнул он.

— Спасибо, будет лучше, если поедем в моей машине.

— Шикарно! — Жора обернулся к своей спутнице: — Извините, мадмуазель, но, как выяснилось, мне нужно смотаться на одно деловое свидание. Пишите письма!

...Свет крупной лампочки, опускавшейся с потолка, резал глаза. В комнате было душно. Зарешеченное окно, очевидно, никогда не открывалось. От недавно вымытого пола пахло керосином.

Повесив свою кожаную куртку на спинку стула, Ромаданов обмахивался платком. Сейчас он напоминал мастерового, удовлетворенно отдыхающего после завершенной работы. Только духота донимала этого большого, несколько грузного человека, хотя потел он мало, как большинство типографщиков, кожа которых — серовато-землистого оттенка — носила следы отравления гартовой пылью. Может быть, поэтому и удавалось ему даже летом ходить в кожаной куртке, над которой посмеивались молодые сотрудники УРа. Она была «пунктиком» Ромаданова, так же как и тяжелый именной маузер, полученный от Одесской губчека «За борьбу с контрреволюцией».

Обмахиваясь платком и щуря голубые добродушные глаза, Ромаданов смотрел на Димку. Тот сидел поникший, зачем-то надраивая пальцем жестяной инвентарный номерок, прибитый к столу. Откуда-то появилась отрыжка, и в нос то и дело ударяла щиплющая струя газа — давал себя знать «Самотек». «Посадят теперь в допр», — думал Димка. Он помнил, что шептал по дороге Валет. «О папиросах — молчи. Говори: знать ничего не знаю, мимо шел». А какое тут «молчи», когда сбоку стола сидит тот самый франт, который купил первую пачку! И вовсе он не пьяный...

— Ну-с, коммерсант, — усмехнулся Ромаданов, — все продал?

— Ну, все, — не поднимая головы, буркнул Димка.

— И деньги отдал?

— Ну, отдал...

— Ты, брат, не нукай — я таких гавриков, как ты, видел больше, чем бродячих кошек. И — ничего. Никого не съел. Живут. Людьми становятся. Чуешь?

— Ага.

— А коли так, то давай будем разговаривать. По-простому, без злости. Идет?

Димка кивнул головой.

— Ну, вот, скажи-ка, — наклонился к столу Ромаданов, — ты знал, что папиросы краденые?

— Знал... Валет говорил, — неохотно ответил Димка.

— Гм!.. — удивился Ромаданов, не ожидавший такого откровенного признания. Опыт подсказывал: новичок! Чекист Ромаданов не первый год сталкивался со страшным наследием войны и разрухи — беспризорностью. С болью в сердце смотрел он на запуганных, озлобленных человечков, глядевших на него, как хищный зверек на охотника. Одно слово — архаровцы! Попотеешь, покуда выправишь таких! Но тут — другое. Вот сидит перед тобой человек, маленький — а человек. И, может быть, от тебя, от первого, кто поговорит с ним по-человечески, зависит — с кем он пойдет, кем станет.