Первый

Если бы я познакомилась с Андреем при других обстоятельствах, например, подошла бы к нему после гонок и попросила автограф, уверена, не нарвалась бы на грубость. Бакурин был бы приветливым и милым. Открыто улыбнулся бы, сверкая ямочками на щеках, и вывел бы размашистым почерком заковыристую подпись в моем блокноте.

Но нынешний Андрей глубоко и рвано дышит, презирая меня и ненавидя за то, что я сломала ему карьеру. А может, и всю жизнь.

Полное осознание этого наступает только сейчас, когда я внимательно рассматриваю мужчину. Его кровоподтёки на теле, обездвиженную руку. Голова после сотрясения наверняка раскалывается на части. Для спортсмена это катастрофа.

Я читала, что на престижной гонке в Монте-Карло выступают лишь единицы – самые крутые гонщики мира. Как Бакурин. Был.

— Андрей, мне очень жаль, — произношу как можно выразительнее.

Шансов на то, что он не услышал, нет. И не то чтобы я ждала мгновенного прощения, но от кричащего молчания становится не по себе.

Папа притащил меня в больницу, потому что жутко испугался реакции своих пациентов. Слухи разнесутся по городу, а его клинику, возможно, будут обходить стороной. Сгладить ситуацию с гонщиком любой ценой было делом чести и совести. Но в эту секунду мне и самой хочется всё исправить. Искренне. Не ради прибыли, а потому что за рёбрами давит.

Андрей раздражённо вздыхает на мои слова и, опираясь на здоровую руку, садится, свешивая ноги на пол. На лице читается болезненная гримаса, которую он умело прячет. Но я её почему-то вижу.

Мы снова смотрим друг на друга. В глазах Бакурина острая сталь, о которую можно порезаться, но взгляд я не отвожу. Вскидываю подбородок, дав понять, что не отступлюсь от своих слов. Мне правда жаль. Я прошу прощения. Если нужно — буду повторять это изо дня в день.

— Вы что-то хотели? — залетает в палату медсестра.

Взглянув на гонщика, понимает без слов. По-своему.

— Обезболивающее, да?

Знаю, что Андрей хотел прогнать меня из палаты, но в данный момент он почему-то меняет решение. Слегка кивает в знак согласия. Я воодушевляюсь.

Сделав несколько шагов навстречу, ставлю пакет с гостинцами на тумбу. Скольжу взглядом по лицу Бакурина, опускаюсь ниже. Туда, где на футболке пятна крови. Наверное, одежду нужно сменить, но для этого необходима помощь.

— Я будущий врач. И хотела бы быть полезной, — произношу чуть увереннее. — На данный момент я являюсь студенткой третьего курса.

Андрей насмешливо вскидывает брови.

— Странно, я был уверен, что врачи лечат, а не калечат.

Его вторая попытка задеть меня нигде во мне не откликается. Уже даже не обидно. Почти.

— Мне действительно очень жаль, что так вышло. Я не хотела. Простите. Если нужна моя помощь — я всегда с радостью отзовусь. Если нужны деньги — мы с папой покроем необходимые расходы и выплатим компенсацию.

— Они вам больше пригодятся, — обрубает Бакурин. — Например, чтобы прикрыть уголовное дело. Думаю, это стоит немалых денег.

Пульс ускоряется. Стыд снова со всей дури хлещет по щекам.

— Вы можете посадить меня, если станет легче, — нервно дёргаю плечами.

— В том-то и дело, что не станет. Надеюсь, папа додумается отобрать у тебя ключи от машины, пока ты не убила других случайных прохожих.

Наше общение напоминает дурацкую игру. В ней я подаю, он — отбивает. Попадает прямо в меня. В цель. Отбить в ответ я не решаюсь по одной простой причине — потому что неправа.

Могу только представить, что Бакурин обо мне думает. Что я тупая неумеха-мажорка, которая на купленных правах катила в клуб с подругами. Наверняка пьяная или под наркотой. Теперь богатый отец пытается отмазать меня от наказания с помощью денег. И вроде бы не должно царапать, но, боже мой, как сильно задевает.

В палату возвращается медсестра и вводит Андрею обезболивающее. Интересуется, нужно ли что-нибудь ещё. Жалуется на загруженность и тут же убегает.

Мы снова остаёмся вдвоём. Пауза затягивается. Тишину в палате разрывает звонок мобильного телефона.

Бакурин берёт его с тумбы, смотрит на экран и хмурится. Кажется, даже сильнее, чем когда увидел меня. Затем отвечает в трубку.

— Да, Аль.

Облизав пересохшие губы, выслушивает собеседника. Я не нахожу себе места. Чувствую себя неуютно и раздумываю над тем, что пора уходить.

Пока Андрей разговаривает, достаю из сумочки блокнот и ручку. Дрожащими руками вывожу на листике номер телефона.

— Ничего не нужно, — резко обрубает чей-то монолог. — Просто, блядь, приезжай.

Бакурин заканчивает разговор, бросает телефон на кровать и выжидающе на меня смотрит. Я кладу листик на тумбу, пячусь назад.

— Там указан мой номер. Просто наберите, если захотите. Я в вашем распоряжении почти круглосуточно.

Андрей совершает движение рукой, отшвыривает тумбу. Она с грохотом падает на пол, а принесённые гостинцы, которые я старательно выбирала в магазине, залетают под кресло, кровать и шкаф.

Слёзы жгут щёки. Я опускаюсь на корточки и наклоняю голову. Собираю всё, что могу и вижу.

— Если не любите персики и абрикосы — в следующий раз принесу цитрусовые.

Глава 4

— Ну? Как прошло? — интересуется папа, когда я выхожу на крыльцо больницы.

Меня всё ещё потряхивает после общения с Андреем, поэтому я только и могу, что передёрнуть плечами. Слёзы я смыла в уборной, а покрасневших глаз отец, к счастью, не видит.

На самом деле всё прошло ужасно. От начала и до конца. После того как я заново собрала гостинцы, быстро попрощалась с Бакуриным и вылетела из палаты.

— А словами изъясняться можешь, Жень?

Мы спускаемся по ступеням и направляемся на парковку. Я опускаю все матерные слова и смягченно пересказываю то, как принял меня гонщик. Агрессивно, что неудивительно.

— Ничего лишнего ему про аварию не болтала? — интересуется отец. — Я дал тебе пошаговую инструкцию, но мало ли…

Всё, что нужно было говорить — выветрилось из головы, когда Андрей впился в меня взглядом. Мой монолог был чистой импровизацией. И да, я, должно быть, озвучила то, чего не должна была. Например, что на момент столкновения находилась за рулём собственного автомобиля. Но папе я в этом не хочу признаваться, поэтому усерднее мотаю головой.

— Пока тебя не было — я общался с врачами, — произносит он, когда выезжает за территорию больницы.

— И какие прогнозы?

Судя по тому, как морщит лицо отец, дела плохи. И мне снова становится больно.

— Гонщику вставили в предплечье пластину и двенадцать шурупов. Сложность заключалась в положении лучевого нерва: он как раз проходит вокруг той части кости. Но вроде бы обошлось.

Я удобнее сажусь в кресле, чтобы наблюдать за отцом и не упустить ни единого слова об Андрее. Мне почему-то важно знать всё, через что он прошёл и пройдёт.

— Гонщик отказался от денег, — тихо заявляю.

— Знаю. Созванивался с его менеджером ещё в первый день. Тот вроде бы был не против, но Бакурин слишком гордый и принципиальный. Наотрез отказался иметь с нами какие-либо контакты. Впрочем, лечение пока что с лихвой покрывает страховая — это не самое страшное.

— А что самое?

— Будущие прогнозы. Они пока не столь радужные, как хотелось бы. Если Андрей и вернётся в спорт, то нескоро. Такие травмы очень редки. Нужно минимум три месяца не нагружать руку. Если не слушать рекомендации, то существует повторный риск перелома. Среди топовых гонщиков практически никто не возвращался на лидирующие позиции после длительного пропуска — особенно если в причинах перерыва виновата серьезная травма.

Домой я возвращаюсь в ещё более отвратительном настроении. Иду к себе в спальню, закрываю дверь на замок. И весь оставшийся день посвящаю тому, что изучаю новые статьи об Андрее.

Их так много, что разбегаются глаза. Заголовки пестрят провокациями, только бы поймать хайп на этой теме.

Кто-то ставит пожизненный крест на карьере Бакурина, а кто-то даёт прогнозы, что гонщик больше никогда не будет Первым, если вернётся в автоспорт.