Страница 5 из 214
Протерли глаза. Нет. Выронили изо рта «Беломор». Сказали «бля». Все равно нет…
Произошло следующее. Зима было снежная. На 1/6 части суши (на дворе — NB — 80-е годы) это бывает. А при строительстве было кое-что нарушено. Позже говорили, что болтики были не из стали 45, а из стали 3. Ну, то есть из собачьего… сами понимаете. Купол сложился через несколько минут после конца рабочего дня — народ еще шел по тропинке. Ударная волна была такая, что людей с этой тропинки сдуло. В корпусе, стоявшем в нескольких десятках метров, сорвало с окон решетки и вдавило их в комнаты. Правда, тут тоже болтики могли быть из того же. Но «соус пикан» (поговорка сотрудника А.Е.) состоял в том, что днем корпус охраняли деды, а после конца смены их меняли и дежурили до утра солдатики, так в этот день к солдатикам приехал какой-то их чин и делал им клизму за непорядок в казарме, они задержались, а деды сказали, что у них в горле пересохло и душа горит, и в гробу они (о!) все это видали. Сказали и ушли. Купол выбрал, чтобы упасть, те самые пять минут, когда под ним никого не было. Совсем никого!
За двадцать лет купола в России поглупели… (будущий исследователь моего творчества установит по этой реплике день написания — вспомнил-то я про купол неспроста!)
Через несколько дней после события сотрудники В. Т. и Л.A. ездили в оное Истринское отделение. Естественно, им было любопытно, и они направились к.
Низкое серое небо, кучи строительного мусора, обледенелая глина. Вечереет. На часах — мерзнущий солдатик. Нет, мы оба не курим. Увы… Купол рухнул «не до низу» — осталась стена высотой в несколько метров. Они подошли и поразились — вблизи не было заметно, что она «круглая». Стена казалась прямой, она уходила вдаль и терялась в тумане. В этот момент Л.A. понял — и на много лет, до старческого маразма запомнил, — почему мы не видим, что Земля круглая.
Потому что у нее слишком большой радиус — понимающе кивнула бы Сэй-Сенагон.
Моя мысль, как притягиваемая магнитом, возвращается к забору и охранникам — вот она, сила архетипов! Тем более что я неоправданно мало рассказал о наших бравых стражах. Жизнь их тяжела и проистекает в непрерывной борьбе. Чудовищные каверзы подстерегают их. Так, например, мой сослуживец И.С. выносил как-то бутылку спирта, за который нам должны были на другом предприятии что-то сделать (извилисты пути советской науки). Но он положил бутылку в сумку, а в этот день был шмон. И его попросили предъявить. Человек железной выдержки — он медленно вынимал одну за другой вещи из помойки, именуемой его сумкой, и когда на дне остался зонт, ему раздраженно сказали: «Проходите». А бутылка лежала под зонтом.
Отсюда мораль — остатки сладки, или, как говорили древние — «здоровье на дне тарелки».
Этот же мой сослуживец и друг И.С., находясь в отпуске для подготовки к аспирантскому экзамену, явился на работу, чтобы сдать этот экзамен. Экзамен был по истории КПСС, и мой сослуживец шел слегка возбужденным. Надо полагать, его переполняли знания и благоговение. Поскольку начало рабочего дня было тогда в 8:30, а шел он на экзамен к 10:00, охранники попросили у него пропуск. Словами «хуюшки вам» он недвусмысленно дал понять охране, что пропуск сдать отказывается, прошел сквозь них, как нож сквозь масло, и устремился на экзамен. «Как нож сквозь масло» — ввиду отличной спортивной формы (горнолыжник, каратэист, в недавнем прошлом — спелеолог высшего класса).
Но позже ему пришлось писать объяснительную записку, а его начальник К.У. сладострастно и публично объяснял ему, что с охранниками говорить нельзя, т. к. «у них нет второй сигнальной системы». Отсюда мораль — никогда не предлагай того, что не собираешься давать — по крайней мере, не собираешься давать охранникам. Сэй-Сенагон так никогда не поступала.
Прошли десятилетия. Сотрудник И.С. уволился. А чтобы ходить в гости к сослуживцам, заготовил себе два десятка разовых пропусков, вписав туда сразу же свои ФИО и номер паспорта. Два визита в год, время шло и шло, и произошел в стране обмен паспортов. В очередной раз, идя в гости, И. С. сунул охраннице слегка пожелтевший бланк пропуска и, естественно, паспорт… Лирическое отступление: пропуск должен заполняться в бюро пропусков непосредственно перед проходом. На серьезных предприятиях в пропуске ставилось время выдачи с точностью до минуты. И предупреждали, что пропуск действует на проход тоже — в течение нескольких минут. Так вот, сует он пожелтевший пропуск… Пауза. Вахтер поднимает на И.С. пустые глаза и спрашивает: «Почему у вас номер паспорта, указанный в пропуске, не совпадает с номером паспорта?» Короткая пауза. И.С.: «А я его давно заполнял». Пауза. Мадам вахтер берет ручку, зачеркивает в пропуске старый номер паспорта, вписывает новый и пропускает И.С. на вверенную ее охране территорию. Занавес.
В молодости этот самый его начальник К.У. имел и свое приключение с охраной. А именно, некогда в ВЭИ выдавали молоко. Народ повадился — экие мерзавцы — носить молоко домой. А полагалось пить прямо «у станка», ибо молоко выдавалось, разумеется, не для того, чтобы поить им детей, а чтобы компенсировать вредность производства. Фактически, как правило, никакой вредности не было. Но в списках на получение числились мертвые души давно уволившихся сотрудников, что позволяло всем причастным… ну и т. д.
И оный начальник, желая — законное желание для любого мужчины — покрасоваться перед симпатичной сотрудницей К.Н., передал ей пакет с молоком прямо между прутьями наружной ограды. Охранница увидела это, погналась за ним, потрясая пистолетом, он вбежал в столовую и — доктор физ. — мат. наук все-таки — встал за дверью. Охранница, брызжа слюной, влетела в столовую, а он спокойно вышел за ее спиной. Охранница некоторое время бегала по столовой, потрясая «пукалкой», потом успокоилась и удалилась восвояси. Отсюда мораль: «в профессии святого, как и в профессии вора, главное — вовремя смыться». («Праздник святого Йоргена»).
А ведь на самом деле страшно писать подобные тексты. думаю, что Сэй-Сенагон меня бы поняла. Я пишу о молодом К.Н. и знаю, что спустя сколько-то лет он станет по просьбе следующего начальника — В.П. - формальным руководителем моей диссертации (фактически руководителем был А.К. из Фрязино, но он был кандидат); на защите скажет, что я пришел к нему уже сложившимся исследователем, и его роль была так мала (по наивности я решил, что это он меня хвалит); когда после успешной защиты его сотрудники предложат ему взять меня в его лабораторию, ответит, что «не хочет превращать лабораторию в синагогу»; включит результаты, полученные сотрудником И.С., в диссертацию сотрудницы А.Ц., своей — нет, нет, я со свечкой не стоял; потом, видимо (это уже я узнаю позже) впадет в маразм — и, встретив как-то меня (я пришел в ВЭИ в гости к приятелям, но уже давно там не работал), начнет махать перед моим носом пенсионным удостоверением, и рассказывать, как он умно поступил, что получил его, и сколько он теперь экономит на транспорте. Так я впервые понял смысл слов «от стыда мне хотелось провалиться сквозь землю»… Если есть в этом ми ре хоть что-то, чего я хочу меньше, чем умереть — так это превратиться в нечто подобное…
Повествуя о Всесоюзном институте, занимающемся — страшно сказать — наукой, стыдливо называемой «отраслевой», я ничего не рассказываю о самой науке, о том, как делалась наука и техника, которой мы также делали немало. И это не случайно. Написано много хороших книг о том, как делается наука и техника, и еще больше плохих. В любом случае сказать что-то новое невозможно. Ни о творческом экстазе, который я за 20 лет работы испытал раз пять, ни о наглой фальсификации результатов, когда срок подходит, а работа не сделана, я не смогу рассказать ничего существенно нового. О творчестве рассказать вообще трудно, об ощущениях в тот момент, когда ты понимаешь, что ты нечто ПОНЯЛ — почти невозможно. Это ведь ощущение почти физиологическое; опишите-ка на бумаге настоящий оргазм. Не ту потную серятину, которую мы имеем круглый год, а то, что бывает, когда приезжаешь в отпуск в Прибалтику, к своей девушке, которая уехала туда дней на десять раньше и уже посвежела, а ты тоже ее эти десять дней не видел, и прилетел, значит, дневным самолетом, и доехал, и сходил, искупнулся, и поел — это ж надо! — с чистой скатерти — когда же ты ел-то последний раз с чистой скатерти? — и прогулялись лесом, даже не обнимаясь, поглядывая друг на друга и оттягивая удовольствие, и вот «лабвакар» хозяйки, и вот дверь закрылась и вы вдвоем… Опишите-ка это, граф! (намек на Толстого Л.Н.). Слабо? Вот и я поэтому не пишу о творчестве.