Страница 138 из 371
— Простите, — сказал Данилов, — а где, собственно, ваша скрипка?
Инвалид осмотрел Данилова, оценил, видимо, его тихую, интеллигентную натуру и сказал:
— А за дверью. Здесь с ней не протолкаешься.
Только что Данилов был в воспоминаниях о Кореневе и разговоры инвалида воспринимал рассеянно, краем уха. Теперь он шел за ним в волнении, почти наверняка знал, что ему покажет инвалид. На воздухе инвалид поманил Данилова за угол бани, тут на мерзлой земле, дурно к тому же пахнущей, Данилов увидел свой альт.
То есть сначала он увидел старый потертый футляр, но инвалид неловко открыл футляр, альт и обнаружился.
— А платок где? — заикаясь, спросил Данилов.
— Какой платок? Какой еще платок? — удивился инвалид, но отвел глаза.
— Там платок был, — сказал Данилов, стараясь говорить спокойнее.
— Никакого платка! Никакого платка! — сердито забормотал инвалид. — Не хочешь скрипку брать — не бери!
Было ясно, что инвалид завладел платком, но теперь он, ворча, стал закрывать футляр, да и о платке ли стоило беспокоиться Данилову! А он не знал, что ему делать. Заявить инвалиду, что это его, Данилова, инструмент и, выхватив альт из рук отставного проводника, уйти с ним или убежать? Инвалид сейчас бы поднял крик, и публика из пивного буфета, не разобравшись, в чем дело, бросилась бы с удовольствием за Даниловым и его самого, несомненно, помяла бы, и альт, уж точно, искалечила бы до потери звука. Вести же инвалида в милицию, в пятьдесят восьмое отделение, что возле магазина "Диета", тоже было предприятием неверным — инвалид с альтом мог утечь по дороге. Оставалось — альт выкупать.
— Сколько вы за него просите? — сказал Данилов.
— За кого — за него?
— Ну, за нее…
— Сколько, сколько! Сколько стоит. Поллитру.
— Ладно, — сказал Данилов.
Он стал рыться в карманах и нашел рубль с мелочью. "У меня же были деньги, — растерянно думал Данилов. — Я же с деньгами вышел…" И тут он вспомнил: да, деньги у него были, но он их отдал вдове Миши Коренева.
— Вы знаете, — в волнении сказал Данилов, — четыре рубля у меня не набираются.
— Ну хорошо, — сжалился инвалид. — Гони три шестьдесят две, и ни копейки меньше. И так без закуси остаюсь.
— У меня всего рубль с мелочью…
— Ну нет! — возмутился инвалид, поднял инструмент и держал его теперь под мышкой. — За такую-то большую скрипку! Это на самый дерьмовый портвейн! Сам и пей!
Данилов взял инвалида под руку, заговорил ласково:
— Знаете что, поедемте ко мне домой. Тут всего-то дороги на полчаса. Я вам на десять поллитр дам…
Подозрения, возникшие, видно, в инвалиде, теперь укрепились и разрослись, он отодвинулся от Данилова подальше в уверенности, что этот хитрый бородач заманивает его в гибельную ловушку.
— Другого дурачь! — зло сказал инвалид. — Нету четырех рублей — ну и иди гуляй.
— Я вам через сорок минут привезу! — взмолился Данилов. — Вы только подождите.
— Если я через десять минут стакан не приму, меня врачи не поправят. Организм ослаблен после вчерашнего. Я эту скрипку через десять минут крушить стану.
И инвалид, повернувшись, пошел с инструментом к двери в пивной буфет.
— Постойте! — вскричал ему вослед Данилов.
Но инвалид был непреклонен.
"Что же делать? Что же делать?" — судорожно думал Данилов. Не хотел он, ох как не хотел нарушать свой принцип и демоническим образом возвращать альт, знал, что потом долго будет корить себя за слабость, и теперь чуть ли не кричал на себя, малодушного, чуть ли не топал на себя ногами, но услужливое соображение: "на мелочь нарушишь, только на четыре рубля и нарушишь-то!" — все же осилило. Данилов, закрыв глаза, перевел на браслете пластинку со знаком "Н" вперед, поймал в воздухе две мятые бумажки. Кинулся вдогонку за инвалидом, нашел его в буфете, инвалид пил пиво.
— Вот! Держите! — вскричал Данилов.
— А уж я загнал! — рассмеялся инвалид, разжал левый кулак, и на его ладони Данилов увидел трешку и рубль.
— Кому? — ужаснулся Данилов.
— А леший его знает! Маленький такой в кроликовой шапке. Он мне сразу четыре рубля отвалил. И на кружку дал. А ты жмотничал, деньги прятал…
— Куда он пошел?
— Куда пошел, туда и пошел. Мне-то что! Хоть бы и в Африку. Я вот в магазин!
Кинулся Данилов на улицу, в одну сторону пробежал, в другую — нигде не было человека в кроличьей шапке и с инструментом. Да ведь и в ста направлениях можно было уйти от Марьинских бань! Тот уж человек с покупкой сел, наверное, в троллейбус или трамвай. Данилов остановился в отчаянии. Одно лишь было у него приобретение — на некий туманный след он мог указать уголовному розыску. И тут из-за кирпичного угла Марьинских бань высунулась радостная и мерзкая рожа честолюбивого шахматиста Валентина Сергеевича, вручившего Данилову в собрании домовых лаковую повестку с багровыми знаками, высунулась, показала Данилову красный язык и исчезла.
"Вот оно что! — понял Данилов. — Дразнят меня! И дразнят-то глупо, а вот провели как ребенка! Им только и надо, чтоб я ответил. Терпи, Данилов, терпи. Как друга прошу, терпи. И так уже вляпался, хоть и на мелочь, хоть и на четыре рубля, а все втравился в их развлечение. И не то плохо, что они получили удовольствие — пусть их тешатся, а то плохо, что я в нетерпении изменил принципу. Нет, все. Альт для меня должен перестать существовать. Нет Альбани — и все. И не было. И не будет…"
Однако Данилов посчитал, что все же не лишним будет зайти к следователю в милицию и рассказать ему про инвалида и про покуnameля в кроличьей шапке. А вдруг останкинская милиция окажется сильнее и расторопнее порученца Валентина Сергеевича?
Вечером играли "Лебединое". Данилов думал о Наташе. Были мгновения, когда душа его так сливалась с музыкой Петра Ильича, что Данилов чувствовал себя принцем Зигфридом, а Наташа виделась ему бедной заколдованной лебедью, и Данилову хотелось пойти и разрушить в прибрежных камышах злые чары. Когда партия альта в партитуре по желанию Петра Ильича отсутствовала, Данилов доставал из кармана клочок с телефоном Наташи и рассматривал его. Но вот злой гений был сломлен, утих перьями на подметенном в антракте полу, музыка воссияла финалом. Зажглись и электрические огни. Чуткий на ухо дирижер за сценой подошел к Данилову, сказал ему: "Спасибо!" Данилов удивился, он был смущен, он чувствовал, что играл хорошо, но от дирижера одобрения не ожидал. "Ваш инструмент сегодня украшал наш оркестр", — добавил дирижер, поклонился и пошел по коридору. "Он-то, наверное, думает, что при мне Альбани…" — пришло в голову Данилову. Отрадно было то, что слов дирижера никто не слышал…
Банное явление альта все вернуло на свои места. Что Данилову было дорого — по тому и били. Пока были довольны альтом, а узнали бы про близкого человека — и человека этого тут же бы смяли ради своих холодных забав. Даже если сейчас Наташе плохо, даже если он ей нужен, все равно оттого, что он окажется рядом с ней, ей же в конце концов станет хуже. Он, Данилов, человек, но он еще и демон на договоре. И рисковать будущим Наташи, а то и жизнью ее, он не имеет права. Ему уже сообщено о времени "Ч", оно ему еще не названо, но где-то определено с точностью до микросекунд и может быть объявлено ему в любое мгновение. Судьба его взвешена и просеяна в ситах, что же ему теперь-то морочить Наташе голову и ранить душу, коли завтра он станет вдруг никем, утеряет свою сущность и даже не перейдет ни в какое вещество! Но это ладно, это его жизнь. А как бы не пострадала Наташа оттого, что он, Данилов, был теперь влюблен в нее, как бы не сгубила ее его земная любовь.
Данилов в троллейбусе разорвал клочок с телефоном Наташи и сунул бумажки в ящик для использованных билетов. Однако облегчения не испытал — номер телефона он помнил.
Обычно после "Лебединого" Данилов, успокоенный, просветленный, засыпал быстро. А теперь все ворочался. Как будто бы и не Наташа его беспокоила, с Наташей дело было решено. Данилов выпил барбамил, но барбамил не помог. Стараниям барбамила явно препятствовало нечто постороннее. И тут пластинка с буквой "Н" на его браслете сама собой сдвинулась вперед, подтолкнув Данилова в демоническое состояние. "Вот оно! Вызывают! Сейчас и назначат уточненное время "Ч"!" — подумал Данилов, хотя и знал, что время "Ч" объявляется иным способом. "Примите депешу!" — ощутил Данилов деликатный сигнал. Депеша была короткой, Данилов расшифровал ее сразу же и уяснил, что на Землю по премиальной путевке Канцелярии от Наслаждений на две недели каникул направляется однокашник Данилова по лицею Кармадон.