Тропой памяти

— Где, говоришь, поймал? — коротко обронил он.

— В зале с колоннами, — сглотнул мальчишка. — Ну около моста который… А что?

— Так. — Рагхулун потер подбородок, не замечая робких проявлений любопытства. — А этот… — он жестом изобразил перечеркивающий лицо шрам —… где?

— Уфтхак? — подала голос догадливая кундузская дева. О, надо же, даже имя вспомнила. — Ты думаешь, что это его…

— У хар-ману в доме должен быть, — пискнул Ругбар, перебивая. — Он там с пятью своими воинами еще, Рраугнур-сама тоже с ними.

Молодой вождь зло тряхнул головой, и глаза у него сделались холодные, волчьи — даже Шара отпрянула назад.

— Жди здесь! — бросил он, почти неуловимым движением касаясь кожаного оплечья лучницы. — Ругбар! Охраняй Шару-сама, я скоро вернусь.

И твердыми шагами пошел прочь. Девушка и мальчик проводили его взглядом и тревожно переглянулись, но не проронили ни слова.

Дзарт-кхан дол-гулдурской пограничной стражи Уфтхак преспокойно возвращался в пещеру матери клана — надо же! — у этих дикарей все в точности как у нас. На душе его было легко и ясно. Задание будет выполнено в кратчайшие сроки. Стычка с враждебно настроенными аборигенами, доставившая поначалу несколько неприятных мгновений, закончилась благоприятной развязкой. Местные жители не только согласились пропустить его ребят, но и даже выделили провожатых. Пожалуй, надо будет намекнуть командованию в лице начальника заставы о возможности создания базы в Туманных горах. Все равно общая линия фронта неуклонно продолжает двигаться на запад — Наркунгур его дери! — и заодно будет на кого переложить изенгардское направление, а то у Дол-Гулдура и с остроухими хлопот довольно… Хм, все-таки интересно, для чего Назгулам дохлые твари Кхуру? И при чем тут девка? С каких это пор Зрачки Всевидящего Ока интересуются дезертирами… Не такие уж они и всевидящие — тут Уфтхак позволил себе легкую усмешку, и даже не потрудился по привычке оглянуться вокруг. Остатки хмеля приятно плескались в пустой голове — все-таки радушный народ живет в Туманных горах! Жареного на угольях оленя на заставе не увидишь, даром что лесная. Зверья в Лихолесье нет почти, приходится пайками перебиваться от удачи к удаче. А тут тебе и накормили, и напоили, и тюфяк постелили, хе! Если так дальше пойдет, в смысле с этими, как они их называют-то… — «Принявшими силу»? О, точно! — так можно и в Луугбурз получить перевод, не век же торчать в занюханных развалинах старой лесной крепости. Тут десятник Уфтхак вспомнил почетный караул на Черной площади — главной площади страны — и самодовольно ухмыльнулся своим мыслям. Потом вспомнил, как в первые две седмицы назначения на северную базу его мучил кашель и рвало вулканической гарью — и загрустил. Нет, всем бы хороша столица, вот только эта вонь… в досаде Уфтхак сплюнул под ноги. Ладно, не надо Луугбурза. Пусть дун-дзаннарт-арк кхан Багнур решает, как дальше быть, а его, скромного пограничного страза, и вторая планка на бляхе вполне устроит. Пусть пока над посланием поразмыслят, отписал все, даже про девку не забыл упомянуть…

На этой ноте гордости за свою исполнительность, в принципе, и кончилось у десятника радужное настроение, потому что путь ему неожиданно преградил голый по пояс небывалой ширины мужик. И не успел он ничего предпринять, как этот самый мужик протянул лапищу и прижал Уфтхака к стене, придерживая за горло.

— Ну что, Уфтхак, или как тебя там? — хмуро прогудел абориген. — Потолкуем?

— Эй! — десятник был и сам подраться не дурак, но, осоловевши от сытного ужина и хмельного отвара, предпочел бы без такого счастья обойтись. Поэтому заорал для острастки, призывая на помощь неких Радбуга и Рагхата.

— Не ори, — скривился широкоплечий. — Твои воины сейчас в доме матери рода, и питье их сейчас интересует больше чем твои вопли. А остальных ты еще четверть нах-харума назад за мертвецами Кхуру отправил. Так что веди себя спокойно…

Уфтхак кивнул, и хмурый парень убрал руку. Оказавшись на свободе, дол-гулдурец невозмутимо одернул форму, демонстративно отряхнул несуществующую грязь с груди и ворота.

— Чего надо? — отлаял он, с вызовом глядя на распоясавшегося аборигена. — Я тут вообще-то при исполнении…

— Ничего, — утешил плечистый, — я тоже вождь, а не хрен с горы. Нетопыря ты посылал?

— А что?

— Я спросил, — напомнил вождь, постукивая когтями правой руки по забинтованному плечу левой.

— Ну и посылал, — Уфтхак решил, что нет смысла лгать. — Только тебя это не касается никак.

— А вот это врешь, — оскалился тот. — Про девчонку там было в записке? Можешь не отвечать, я сам видел, что было…

Ух ты! Усилием воли Уфтхак сгреб разбредающиеся мысли воедино. Перехватили-таки, дети подземелья! Хорошо, если не сожрали еще…

— Слушай, харт’ан… — десятник попытался уладить дело миром. — Лично мне на женщину наплевать, я не тайная разведка, я дезертиров не ловлю, мне и так есть чем заняться. Просто велели сообщить, если встречу, и сказали приметы: страшная, мол, как твоя жизнь, белокожая, на сухну смахивает. Может быть одета в форму стрелка, лархан там, нашивки… даже номер бляхи. Вот и все.

Уфтхак примирительно развел руками. На мгновение ему послышался шорох в конце коридора, но доблестный пограничный страж не стал заострять внимание на такой ерунде — мало ли? Может, крыса или другая какая живность. Водятся же пауки в Лихолесье.

— Кто тебе это сказал? — уточнил вождь, глядя исподлобья.

— Как это — «кто»? Начальник заставы, конечно. А ему будто бы из Моргула срочной депешей передали. Не спится нашим Уллах-тхар’ай в большой башне… — хохотнул он, наблюдая за реакцией аборигена. Но тот не улыбнулся.

— Номер бляхи? — по-прежнему отрывисто бросил он.

— Чего? — десятник растерялся даже, — номер? Э-э… счас… вот, изволь, «28/16-ка-арк». На что тебе?

— Это не она, — поспешно опустил глаза плечистый. Врет?

— Ну и ладно, — Уфтхак как можно небрежней мотнул головой, — не она, так не она, мое дело сообщить. Номер бляхи — это вещь в своем роде единственная, по ней всегда можно опознать. Ну, нет так нет… я тебе верю. Выходит, что и говорить не о чем. Что ж теперь — драться нам из-за девки этой что ли? — и он снова ухмыльнулся, на этот раз — во всю ширь сытого лица. Но абориген оказался непробиваем.

— За. Свою. Женщину. — По слогам произнес вождь, приблизив лицо к самому носу дол-гулдурца, — я буду драться. В любом случае. Запомни. А начальству своему ты напишешь новое послание, в котором о женщине не будет ни слова, ясно?

И вот тут Уфтхак не стерпел. Ты гляди-ка: сотня лет в рассвет, незнамо есть, незнамо — нет, а тон каков! Никакого уважения к законной власти, на бляху ровно на пустое место глядит, мать его ящерица…

— Вот еще мне всякие пещерные медведи не указывали! — рассерженный десятник сделал попытку вправить зарвавшемуся аборигену мозги. — Угрожать мне будешь, харт'ан? Ну и чем, если не тайна? Ну, допустим, прибьешь ты меня здесь в коридоре, а дальше? Мои ребята на шум прибегут, они разговаривать не станут, сразу за й'танги. А? Дальше-то че?

— Твоих ребят, — насмешливо хмыкнул вождь, — здесь с горстью кукиш, да и те пьяные. Думаю, толку с них сейчас, как со змеи шерсти. Так что ими можешь не пугать, а чего ты сам стоишь, я уже вижу. Нетопырь твой жив-здоров, пищит и кусается, так что сейчас пойдем с тобой новое послание писать.

— Да какого… — Уфтхак надвинулся сжимая кулаки. Шрам через лицо пылал будто свежий. Но плечистый абориген, несмотря на кажущуюся неповоротливую медлительность, оказался на удивление ловок: увернувшись от неловкого замаха, он перехватил руку дол-гулдурского погранца и, завернув за спину локоть, несильно толкнул того в спину.

— Пошли давай. И без глупостей.

Проклиная все на свете, несчастный и опозоренный Уфтхак уныло подчинился. Впереди снова что-то прошуршало, и дол-гулдурец, нащупав кованым сапогом какой-то камень, со всей дури запустил его пинком в сторону звука. Задолбало все, и эти крысы — в том числе!