Тропой памяти

«Помни»… «помни»… — звучало в тишине снова и снова, под шелест шагов безмолвные фигуры в печальном шествии сменяли друг друга, и конца-краю им не было. Последней к потухшему очагу подошла Шара. Впрочем, «подошла» — сильно сказано: это Иххаш вытолкнула вперед новоявленную подружку. Отступать было поздно, и лучница с коротким обреченным вздохом преклонила колени, касаясь теплого ворса медвежьей шкуры. Подставила лоб. Горестно полуприкрытые доселе очи хар-ману от такой наглости распахнулись в пол-лица, и даже блюдо с золой дрогнуло в протянутой руке. Шара мгновенно оценила положение вещей, и пока Шадрух судорожно подыскивала слова для гневной отповеди, лучница отвесила короткий армейский кивок и, уронив звонкое «помню», быстро встала и направилась к выходу. Среди собравшихся иртха поднялся ропот: что это, мол, еще за новости? Иххаш беспомощно посмотрела на вождя, затем — на кипевшую от бешенства мать. И только один Рраугнур-иргит по-прежнему сохранял бесстрастное спокойствие, и его утонувшие в морщинах слепые глаза напоминали две льдинки.

Шара притормозила за мгновение до того, как выброшенная вперед рука преградила ей путь.

— Вернись, — негромко велел Рагхулун, и лучница отчего-то повиновалась. Ропот стал еще сильнее, но теперь помимо возмущения нарушением обряда, в нем слышалось любопытство.

— Слово мое — к матери рода! — провозгласил Рагхулун. — Эта женщина… — он кивнул в сторону смущенной и растерянной Шары, — явилась из далеких и беззаконных земель Востока, где забыто само имя Мелх-хара. Не по его ли воле проделала она долгий и опасный путь, не промыслом ли его нашла дорогу к корням гор? А когда в пещеры вторглись чужаки, она вместе с нами защищала наш дом. Так почему же ты, мать, до сих пор видишь в ней чужую?

Хар-ману Шадрух выслушала упреки, не моргнув и глазом.

— Потому что она и есть чужая!

— Мать… — устав взывать к гостеприимству, Рагхулун принялся за доводы здравого смысла. — В клане слишком мало женщин. Урук-тха’ай убили четырех, остались только ты и Иххаш. Позволь ей войти в наше племя, назови дочерью!

Бронзовое лицо матери рода прорезала снисходительная усмешка.

— Да, урук-тха’ай принесли нам немало бед, но беды эти только наши, сын мой! Дела клана вовсе не столь плохи, чтобы нуждаться в полукровках-йерри! — ее презрительный взгляд вскользь мазнул по стоящей в сторонке тощей и нескладной девице. — Назови мне хоть одну причину повесомее: чем же таким заслужила она стать одной из нас? Ну же, сын…

Рагхулун оскалил клыки:

— Более векую причину, мать? — вкрадчиво переспросил он, растягивая слова, хоть это и было совершенно ему несвойственно. — Хорошо. Пусть тогда узнают все… — он взял Шару за плечи и развернул лицом к остальным. — В последнем бою эта женщина спасла мне жизнь!

Послышались недоверчивые и удивленные возгласы, кто-то шагнул поближе, чтобы лучше разглядеть чужестранку. А Рагхулун, наслаждаясь произведенным впечатлением, небрежно бросил:

— Жизнь вождя племени — достаточная плата за право называться одной из нас? Ответь мне, мать — во что ты ценишь меня?

Стараясь не выдать замешательства, охватившего ее при этих словах, хар-ману Шадрух бросила косой взгляд на стоящего за плечом шамана. Разумеется, слепой старец не мог этого заметить, просто счел, что настало время вмешаться:

— Так было! — провозгласил Рраугнур-иргит.

Иххаш счастливо засмеялась, когда ее новая знакомая смущенно буркнула что-то вроде «угу» — исключительно из-за необходимости сказать хоть что-нибудь в подтверждение слов Рраугнур-иргита. И у хар-ману просто не осталось иного выхода.

Глава 19

Так исчезла Шара из клана Желтой Совы, бляха номер 28/16 ка-арк, стрелок-дезертир с Кирит-Унгольской заставы, и ее место заняла совершенно другая личность — восьмидесятидвухлетняя Шара из Халрагхахар[69], единственного клана иртха Туманных гор. Как-то само собой вышло то, что для всех лучница так и ухитрилась остаться в промежуточном положении между чужой и своей. Была ли тому причиной необычная внешность или слухи о «посланнице Мелх-хара», но никому не казалось странным, что новая ирк-мани проводит в пещере хар-ману лишь часы сна, в остальное же время подолгу беседует о чем-то с Рраугнур-иргитом или в великой задумчивости курит неизменную свою трубку, сидя на полу коридора. По той же причине никто из новых соплеменников не заострял внимания на видавшем виды потрепанном лархане и тяжелом дальнобойном анхуре за спиной девушки: дикая страна этот Унсухуштан, что взять с тамошних иртха? Отдавая дань уважения древнему неписаному закону, что запрещает женщине брать в руки железо, храг вместе с перевязью и ножнами перекочевал на самое дно вещмешка. Деревянный же анхур по-прежнему занимал привычное место за хозяйским плечом — ну, должны же, в конце концов, существовать некие уступки — какой стрелок без анхура? Продолжая развивать тему, лучница со своей стороны задумалась над следующим обстоятельством — как в таком случае надлежит быть со стрелами? После получаса торчания в облюбованном для размышлений коридорчике, она пришла к выводу, что стальные наконечники можно заменить костяными. Эта идея оказалась даже более ценной, нежели предполагалось изначально — от кирит-унгольского боезапаса оставалось две трети. В здешних богатых ивняком местах это само по себе было не смертельно, однако, Шара всерьез сомневалась в наличии железа для наконечников, не говоря уж о том, что без помощи кузнеца тут не обойтись. Просить о помощи или одолжении орчиха, как истинное дитя своего гордого народа, не привыкла с детства, а в армии так и вовсе разучилась. В конце концов, приставать к кому-либо с подобной просьбой было бы столь же нелепо и дико, как просить другого почистить ей сапоги или заплести косы.

Вечером, когда мужчины отправились на охоту, Шара незаметно увязалась за ними. Подходящие заросли молодого ивняка обнаружились на берегу какого-то озера в получасе ходьбы. Тихо хихикая при мысли о награде, ожидавшей в Унсухуштане того, кто смог бы указать подобное место мастеру-оружейнику, лучница мышью прошуршала в кустах, а вскоре из зарослей раздался деловитый треск отделяемых веток. Тонкие не годились: анхур — тяжелая штука, и тетива у него мощная, а вес стрелы должен быть одинаков что со стальным наконечником, что с костяным. За образец был взят обломок стрелы, найденный девушкой в зале с колоннами. Стрела эта была той самой, что пришпилила к стене плащ эльфийского лучника во время достопамятной «дуэли мергенов». Целых стрел на месте недавнего боя обнаружить не удалось вовсе, очевидно, оные попросту сгорели после того, как по залу прогулялся Древний — исчезли даже наконечники.

Набрав внушительную охапку прутьев, новоиспеченная оружейница отправилась в обратный путь. Он оказался несколько дольше — мешала увесистая вязанка. Хорошо, что в отличие от растяпы Рагдуфа — отца Иххаш — Шара легко ориентировалась даже в незнакомых местах: обратно в пещеры она вернулась прежде, чем кто-то заметил ее отсутствие. Обустроив импровизированную мастерскую в любимом закутке тоннеля, чей пол устилало довольно-таки солидное количество выбитого из трубки пепла и непрогоревшего табака, лучница приступила к работе. Первая стрела, как водится, вышла неудачной, несмотря на то, что для изготовления наконечника к ней Шара изуродовала собственный гребешок, когда-то подаренный младшим братишкой Раглуком. Поминая поганую силу, она взялась переделывать, и с непривычки провозилась особенно долго, за коим занятием и была обнаружена вождем. Высунув от усердия кончик языка, Шара подгоняла наконечник ко второй стреле и так увлеклась, что не расслышала шагов.

— Кхм… не помешал? — вежливо окликнул знакомый голос, и в поле зрения оказались кожаные с ремешками и меховой оторочкой сапоги невероятного размера, а выше — и сам их обладатель. Рагхулун… красиво имя звучит: «волчья песнь»… При взгляде снизу он казался еще шире в плечах, этакий поставленный на вершину треугольник. Сильные руки его под зеленоватой кожей оплетала ясно очерченная сетка жил, спускаясь вниз, она захватывала мощные кисти с удивительно длинными пальцами. Хм… девушка поймала себя на мысли, что не отказалась бы взглянуть на него без рубашки и поближе.

69

Букв. «Род ледяного Волка» (Черное наречие).