Тропой памяти

— Всем тихо! — бледный от волнения Дублук почти инстинктивно протянул вперед пустые ладони — жест мирных намерений, но тотчас же одернулся и холодно оглядел место происшествия и непосредственных участников оного. — Мулуг-сама… вас не затруднит ответить на несколько вопросов?

Картограф мелко кивнул костистым подбородком и, пошатываясь, подошел к разведчику.

Шара смотрела и не видела. Все, что происходило сейчас вокруг нее, казалось не более чем суетой каких-то плоских цветных существ на огненно-красной стене — суетой, лишенной смысла логики и эмоций.

— Шар…Шара…Эй! — воспользовавшийся временным отсутствием бдительного начальства, Хаграр протиснулся между стоящими и цапнул за плечо старую знакомую по Третьей Нурненской. Несколько раз окликнул по имени, потряс, и, не получив ответа, хлопнул по спине ближайшего бойца:

— Слышь, чего это с ней, а?

Тот тряхнул головой, словно лучник был на редкость назойливой мухой, мол, «почем я знаю?». Это не только не успокоило суматошного уроженца Бархут-Нурта, а встревожило еще больше, и он с удвоенной силой принялся трясти неподвижную и странно безучастную девушку.

— Эй, ну ты че, а? Не признала, что ли? Это ж я… — тут он демонстративно оттянул мочку левого уха, украшенную наконечником стрелы. — Оглохла, что ли? Эй…

Никакой реакции. Не дрогнули веки, не сузились зрачки — все тот же твердый остекленевший взгляд, все та же каменная неподвижность. И лишь когда Хаграр от избытка эмоций сгреб лучницу за грудки, намереваясь встряхнуть как следует, медленно поднявшаяся рука каким-то неловким деревянным движением заслонила ворот рубахи от настойчивых посягательств. С того момента как запылала деревня, это была вообще первая реакция девушки на внешний раздражитель.

— Да что за…

— Слышь ты, молодой… Отстань от девки! — грубовато, но дружелюбно посоветовал стрелку мастер скважин. — Стоит и пусть себе! Коль просто столбняк напал — так само скоро пройдет, а ежели в уме повредилась, так тут ты все равно не помощник… шамана надо. Оставь ее в покое.

Хаграр уже собирался ответить Маграту что-нибудь в меру едкое, но тут вернулся Дублук.

— Значит так! — положив руку на эфес, он хмуро оглядел бойцов. — Более-менее ситуация мне известна. Ввиду всех… хм… событий командование принимаю я. Времени мало, поэтому выполнять быстро, насколько возможно. Кто-нибудь один — пробегись еще раз по деревне, погляди, все прогорело как надо, иль нет. Мертвых — на волокуши, этих — он кивнул на мрачных и помятых пленников — трогать не сметь! Связать как следует, пойдут под конвоем до самого Моргула. Операцию вы провалили, так что сейчас остается только сохранить лицо и тихо вернуться на базу, ясно?

— И че теперь будет, а, дзарт-кхан? — прищурился мастер скважин, скрестив руки на груди и в упор глядя на молодого десятника. Моргулец отвел глаза.

— Очень надеюсь, что тарки ничего не заподозрят, во всяком случае, инсценировка пожара выглядит достаточно убедительно… По поводу самой разведоперации: сведения собрать все же удалось, то есть формально задача выполнена… — он помолчал немного. — А в остальном… решать не нам и не здесь. Уходим!

И вот ведь что удивительно — никто и не подумал спорить.

В полумраке огромного кабинета помятое бессонницей и волнениями лицо сотника Тхаруга более всего напоминало высохший гриб-дождевик, который также называют «духов табак». Однако несмотря на нелестное сравнение с безвольным полумертвым растением, держался сотник прямо и уверенно, что наводило на мысль об отличной выправке и убийственном самообладании. Прямой как струна хребет и вскинутый подбородок, сохранявшие свое горделивое положение в течение доброго часа, столь же идеально приличествовали бы почетному караулу у Южных Врат Луугбурза. Единственную сложность представляло то обстоятельство, что хозяин кабинета восседал на толстой циновке на полу, что делало разговор весьма неудобным: у иртха принято смотреть собеседнику в глаза, а при гордо поднятой голове созерцать предмет, вдвое ниже вашего роста крайне затруднительно. Из-под опущенных век взгляд получался снисходительным, и чуть ли не презрительным, а идиома «взирать свысока» вполне отражала ситуацию, в корне противореча иерархии званий. Это не могло не раздражать строгое начальство, однако… сесть Тхаругу так никто и не предложил.

Вторым живым существом в комнате был полутысячник Гуфхат-Будух, в лучших традициях своего составного имени являвшийся главой военной разведки и, по совместительству, комендантом крепости. Глядя на этого невысокого и пузатого иртха никому бы и в голову не пришло, что он занимает столь высокий пост — больше всего он напоминал столичного купца, сколотившего состояние на торговле рыбой. Возможно, что именно по причине заурядной внешности дун-дзаннарт-арк-кхан имел одну чудовищную слабость — он обожал государственные награды. Его парадный мундир был настолько густо усеян орденами и медалями, что издали запросто мог бы сойти за пластинчатый стальной панцирь вроде тех, что носят бойцы гон’нарт’ай-хун. Венчали все это великолепие три посеребренных чечевички Кургузу’хирг[25]. Острые языки новобранцев вслед за более старшими товарищами по оружию повторяли расхожую шутку о том, что наряду с удвоенным именем полутысячнику следовало бы изыскать способ так же вдвое расшить грудную клетку, дабы расчистить место под новые благодарности за отличную службу. Далее мнения расходились, ибо, как заметил один из молодых острословов, уже сейчас невозможно определить, кому из двоих: Гуфхату или Будуху — были пожалованы все эти железки, а если обоим поровну, то каким образом поделить на двоих три ордена Ока? Впрочем, о словесных упражнениях личного состава Гуфхат-Будух, скорее всего, не подозревал, а если б и прознал, то ничуть бы не оскорбился: затейливые и гордые стальные побрякушки являлись частью его организма. Единственное, что его беспокоило, так это то, что со временем ему все же придется решать вопрос об их взаимном расположении на груди, поясе и плечах. Но пока что даже награды не слишком радовали своего страстного коллекционера.

— Что ж ты так оплошал, а, сотник? Провалили твои ребята мне всю операцию… Что можешь сказать по данному вопросу? — тон коменданта Минас-Моргула был ироничен и чуть ли не весел, однако сам он кипел от раздражения.

Статуя Тхаруга не издала ни звука. Как всякий знакомый с основами стратегии, старый сотник терпеливо ожидал первого ошибочного шага противника. Дежурная фраза Гуфхат-Будуха о неудачной разведке в данном случае значила не более, чем разговор о погоде и ценах на таингур. В конце концов, коменданта тоже можно понять: ну надо же как-то начинать беседу.

Убедившись, что предполагаемый оппонент молчит, Гуфхат-Будух почувствовал себя уверенно. В эту минуту ему представилось, что он репетирует перед зеркалом очередную суровую речь, и был даже слегка огорчен невозможностью видеть выражение своего лица.

— Итак — он возложил кисти рук на сомкнутые колени. — Я постараюсь быть объективным и беспристрастным, в конце концов в этих стенах я единственный, кто имеет такое право и возможность, и во многом — благодаря отсутствию вышестоящего начальства, гнева которого мог бы опасаться…

Тонкий намек-напоминание о занимаемой должности был завершен еле заметной мудрой улыбкой, за которой, несмотря на все старания, проглядывало обычное самодовольство. И вновь на лице сотника не дрогнул ни единый мускул.

— Скажу вам честно, дзаннарт-кхан, от бойцов вашей сотни я такого сюрприза не ожида-ал. Нет, разумеется, мог предсказать кое-какие огрехи, неточности, но вот чтобы… Ложная дымовая тревога, сожженное людское стойбище, гибель двух ценнейших… а! Что я вам рассказываю, вы не хуже меня представляете, чем такое чревато. Буквально в преддверии войны… Я потрясен случившимся.

Тхаруг прищурился. Обычно с таким выражением лица сотник срывал с поясного ремня любимый хлыст.

— Я очень надеюсь, что это печальное происшествие не будет иметь последствий. Нет, я отлично знал Дагхура, и верю, что он сделал все возможное и невозможное, чтобы замести следы. Пожар — прекрасная идея! Гений… он был просто гением, знаете… Нет, я не обвиняю вас лично, сотник, но ввиду того, что в вылазке участвовали ваши — он подчеркнул это слово — подчиненные, я обращаюсь именно к вам. Виновные в гибели моего соратника должны быть наказаны.

25

Кургузу’хирг — «орден Багрового Ока» — высшая награда государства Унсухуштан.