В снежном плену

И все же отболтался… Иногда полезно изображать себя идейным фанатиком — такого сложно переспорить логическими аргументами. На учебу в этот день Михаил попал лишь на вторую пару — семинар по матанализу.

— Ты где был? — сразу обратилась к нему Вика.

— В обкоме…

— Зачем?! — полезли глаза на лоб у девчонки.

— В Москву предлагали учиться ехать, — прямо ответил парень. — Как перспективному кадру. Там, говорят, на дневном учился бы.

— И ты…

— Отказался, конечно, — усмехнулся Михаил.

— Но… почему? — теперь удивлению девчонки и вовсе не было предела.

— Ну разве могу я тебя тут одну бросить? — улыбнулся Михаил.

— Миш!.. — покраснела Вика.

— Что Миш? Семнадцать лет уже Миша, — усмехнулся парень. — Пойдешь сегодня со мной… эээ… погулять?

Ну да, куда еще нынче пойдешь? Всякие кино с театрами и прочими учреждениями культуры больше не работают. Столовые с ресторанами тоже. Разве что в научную библиотеку сходить можно — хоть в университетскую, хоть в центральную областную. Но вести девушку в библиотеку? Впрочем, гулять — тоже как-то не того, что немедленно и заметила девчонка.

— Погулять? — весело рассмеялась Вика. — По морозу? Сколько там вечером-то будет? Тридцать пять? Или сорок?

«Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда я ухожу в запой?» — вдруг вспомнилась Михаилу шуточка от одного знакомого по прошлой жизни тракториста. Тот мужик, впрочем, тем еще шутником был… Например, подвыпив, тот мог орать переделанную версию «Марша танкистов». Матерную, разумеется. Или еще что-нибудь выдать такое, что уши вянут.

— Ну что нам мороз? — усмехнулся Михаил.

— Ну да, конечно, — улыбнулась в ответ девчонка.

Оставшиеся пары пролетели как-то незаметно, и вот они топают на остановку трамвая… И вновь трясутся в вагоне «девятки».

— Давай, провожу тебя? — предложил Михаил.

— А не боишься? — слегка ехидно усмехнулась Вика.

— Ну ты же не кусаешься?

— А вдруг возьму и укушу? — усмехнулась девчонка. — Я сегодня такая голодная!

— Ничего, я убегу, — рассмеялся в ответ Михаил.

Они вышли из вагона и пошли по темным, заснеженным улицам к дому Вики… Мороз был уже, наверное, и впрямь за тридцать пять — так что на улицу люди старались не высовываться. Все отсиживались по домам, греясь у теплых печей. Снега последние дни не было, так что на улице делать было нечего. Шли в полной тишине — на таком морозе лучше рот не раскрывать, даже если он под шарфом. Простудиться как нечего делать! У самого Михаила тоже только недавно горло хрипеть перестало — хапнул как-то порцию морозного воздуха… Хорошо, что хоть более серьезно не заболел.

Впрочем, а зачем что-то было говорить? Они ведь и так знали друг друга еще чуть ли не с первого класса школы… А чувства… Для них слова зачастую и не нужны. К некоторому удивлению, у дома Вики их встретил и отец девчонки — как раз в это время он расчищал снег во дворе. И когда Михаил уже собирался идти домой, тот махнул ему в сторону дома, предлагая зайти.

— А ты, Вик, посиди пока в комнате, — когда они оказались внутри, сказал он.

Они прошли на кухню, где тот разлил две чашки чая и поставил одну из них перед Михаилом, а затем долго-долго смотрел на него, явно что-то обдумывая.

— Значит, нравится тебе моя дочка? — наконец, задал свой вопрос мужчина.

— Очень, — совершенно не соврав, согласился парень.

— Молоды вы еще больно, — пару минут посидев в задумчивости, произнес отец Вики. — Но возражать не буду… Дочка мне уж знаешь, сколько про тебя рассказывала? Еще в школе даже…

— И? — не понял, к чему идет речь, Михаил.

— Знаешь — я, как любой отец, хочу, чтобы она была счастлива, — произнес мужчина. — Ты, конечно, пацан еще совсем… Но раз уж приглянулся ей — так тому и быть. Хоть и хотелось бы, чтобы Вика выучилась сначала, работать пошла, а уж потом и все остальное… Но время сейчас, сам видишь, какое настает.

— Да, — согласился Михаил. — Тяжелое время настало…

— И помни, — продолжил мужчина. — Для меня дороже моих детей нет никого на свете. И коль обидишь ее или кому другому в обиду дашь — я тебя хоть из-под земли достану!

— Все хорошо будет, — ответил на это Михаил. — Кто за свою девушку постоять не может — того и мужиком считать нельзя.

Да, так у них все считали. Если что — сдохни сам, но не дай в обиду свою девчонку. Или ты просто не мужик, а дерьмо собачье. Удивило лишь одно — что Михаил уже как-то машинально назвал Вику своей девушкой. Видимо, и впрямь некоторые вещи и не надо вслух произносить. На том они и расстались — и, перебросившись еще несколькими фразами и распрощавшись с Викой, Михаил пошел домой. Благо, оно было достаточно недалеко — не успеешь замерзнуть. Уж утеплился-то он по полной — хотя сейчас все так ходят: одни лишь глаза из-под повязок выглядывают.

А дома быстренько раздеться, сразу выпить горячего чая — и садиться есть. В этом месяце смены поменялись и теперь днем дома сидит батя, а во вторую работает его мать. Она-то сейчас и сидела тут… А вот Машка уже завалилась спать.

— Где был-то так долго? — поинтересовалась с ходу мама.

— К Вике заходил, — честно ответил парень.

— Она что, заболела опять? — взволновалась мать.

— Нет. Просто до дома проводил. И с батей ее еще разговор был…

— О чем? Жениться что ли собрался? — насторожилась мама.

— Пока нет, — отрицательно мотнул головой Михаил. — А потом… Как знать…

— Не время сейчас, конечно, — задумчиво ответила мать. — Сам ведь знаешь, про что товарищ Пономаренко говорил… И в журналах тех писали, что нам всем раздавали. А ведь семья — это не только жить вместе. Это еще и дети…

«Ну да, что от секса дети рождаются — я знаю», — мысленно усмехнулся Михаил. Чай у него у самого были… Что только с ними теперь будет? Как его жена без него? А в этом мире… да, все правильно — не время сейчас. Недаром даже власти советовали «воздержаться от рождения детей» до того момента, пока не закончится климатический катаклизм. Тут и так сейчас всем трудно…

— Ну если и поженимся, то с детьми и подождать можно, — пожал плечами Михаил.

Ну да… Специальные «изделия» выпускают в Советском Союзе еще аж с тридцатых годов — так что ничего, обойдутся. Впрочем, сначала им надо хотя бы до конца разобраться в своих чувствах, а уж потом и пожениться можно будет.

На том разговор их и закончился… Закончив с ужином, Михаил завалился спать — и, уже привычно, отрубился едва коснувшись головой подушки. Как ни крути, устаешь за эти дни еще как… Так что оно тут и не до девушек как-то. Сублимация прямо, мать ее… Все силы на работу уходят.

Интерлюдия

Они сидели и разговаривали до самого вечера, лишь иногда отвлекаясь на то, чтобы подбросить топлива в печку… Квета вспоминала про жизнь до Катастрофы, про учебу, про родной дом и родителей и брата, про то, что любила раньше… А Василий по просьбе девушки рассказывал про Советский Союз — и почему-то вспоминать хотелось лишь про хорошее… Например, вспоминать забавные истории из своей жизни, над которыми девушка весело смеялась. И совершенно не хотелось вспоминать про их «интеллигентскую тусовку» или про работу в эмигрантской газете. Не хотелось, но все же признался и в этом — не хотелось оставлять недоговоренностей.

Откровенно говоря, сейчас Василий понимал, что во многом его жизнь сложилась так случайно… Родившись в пролетарской семье, он с детства не имел ничего против советской власти. Вместе со всеми товарищами клялся бороться за дело Ленина-Сталина, ходил на демонстрации, был пионером и комсомольцем. Потом отучился в техникуме, три года отслужил в армии — не в ОСНАЗе и даже не в десанте, а всего лишь простым танкистом, механиком-водителем. После армии пошел работать репортером в газету — и там-то, во многом волей случая, и попал в ту самую «тусовку», где крутилась «творческая интеллигенция» и где ему начали вовсю лить в уши на счет того, как их не ценит Советская власть и что «они достойны лучшего». На своих встречах они частенько ругали советскую власть и лично товарища Пономаренко. И, незаметно для самого себя, Василий Василич тоже превратился в антисоветчика — вместо с остальными горланил на счет того, как же плохо живется при социализме, топил за «общечеловеческие ценности» и абстрактную «свободу» для творческих личностей, вовсю ругал власть… «Накрыли» их лавочку после того, как кто-то из них в пьяном угаре предложил тост за то, чтобы «сдохла эта лысая сука», имея в виду товарища Пономаренко. Ну а кто-то слишком трусливый после этого поспешил написать донос.