Страница 7 из 178
Между тем что же мы имеем в общественных науках сегодня? Засилье детерминизма. Подавляющее большинство историков работает исключительно в рамках детерминистского стиля мышления!
Эволюция науки и противодействие
Замалчивание, оскорбительные намеки на сумасшествие, огульная критика – вот чем ответила традиционная история на выдвижение версий, противоречащих традиции и направленных на пересмотр исторической доктрины. Это коснулось и крупнейшего ученого ХХ века Н. А. Морозова, и основателя так называемой Новой хронологии А. Т. Фоменко. Чего стоит полуматерная частушка, опубликованная на обложке одной из книжек-«антифоменок»!
То, что происходит в истории сегодня, очень напоминает борьбу с авторитетом Аристотеля незадолго до возникновения науки Нового времени.
В Европе, прежде чем канонизировать учение Аристотеля, его подвергли осуждению. Проницательные богословы усматривали в разделении умственных интересов между церковью и наукой тяжкий урон для церкви. Всякое стремление к знанию ради знания объявлялось языческим, а ценилось знание лишь постольку, поскольку оно служило для христианского назидания.
Ведь как развивалась наука? Сначала всеми знаниями владели отдельные жрецы. Когда их корпорации объединились в церкви, наука по-прежнему оставалась во власти религиозных учреждений, прежде всего монастырей, и была недоступна для мирян. Однако развитие производства и возникновение торговли привели к появлению в городах достаточно широкой прослойки людей, которые хаживали по миру и свозили в города свои знания о нем. Так постепенно в византийских городах, прежде всего портовых, каковыми были Милет и Александрия, появилось светское знание, причем на первых порах светские мудрецы выдвигали и рассматривали сразу много концепций мироздания. Возникло противоречие между церковной и нецерковной наукой.
Другая ситуация сложилась в арабских странах. Сюда основы светских знаний пришли из Византии; это было еще до формирования собственной религии у арабов, а потому наука, поддержанная халифами, после некоторого периода адаптации стала быстро развиваться. Лишь в XV веке, когда мусульманство сформировалось окончательно, Коран заменил все остальное знание. Селекция была простой: если книга противоречит Корану, ее следует сжечь, а если она повторяет то, что сказано в Коране, она не нужна и ее тоже следует сжечь. В это время и сожгли александрийскую библиотеку.
В дикой Европе знание получили от арабов и византийцев. Сначала тоже, как и в арабских странах, шел период адаптации, изобилующий взлетами и провалами – из-за неумения понимать и пользоваться наукой. Книги, озаглавленные «Аристотель», что в переводе значит Наилучший завершитель (наук), пришли сюда в XI или XII веке, когда уже главенствовала христианская религия.
На Парижском соборе 1209 года и на Латеранском 1215 года физика и математика Аристотеля подверглись формальному запрещению на том основании, что они уже породили ереси и могут впредь порождать неведомые лжеучения. Григорий IX приказал в 1231 году, чтобы книги по естествознанию, запрещенные Парижским собором, подвергались тщательному испытанию и очищению.
Но постепенно ситуация изменилась. Учение Аристотеля оказалось полезным! Церковные деятели поняли, что страшна не книжная ученость его схоластических последователей, которых можно было всегда контролировать и держать в руках, а независимое естествознание, которое шло своей дорогой, не подчиняясь авторитетам и ускользая от церковного контроля. В 1254 году Парижский университет, – а университеты были под контролем церкви – одобрил полное издание сочинений Аристотеля.
Итак, в 1209 году запретили, в 1254-м одобрили. От запрета до признания прошло 45 лет. А долго ли труды Аристотеля были известны до этого? Родился Аристотель якобы в 384 году до н. э. Легко сосчитать, что от года его рождения и до 1209 года – почти 1600 лет! Так почему же его не запрещали или, напротив, почему его учение не применяли и даже не упоминали на протяжении столь большого промежутка времени? Традиционная история ответа не дает, а мы скажем: и хронология, и сама история «древнего аристотелизма» неверны. В Византии труды, подписанные именем «Аристотель», были известны до X века, в Европу они попали позже XI века и были запрещены; в середине XIII века их рекомендовали к изучению, а в XV веке уже никто в Европе не мог получить академической степени без удовлетворительного знания всех творений Аристотеля.
Пример бытования в СССР в общем-то довольно живого учения – марксизма-ленинизма показал, что любая идеология, став господствующей, мгновенно костенеет. Пропагандисты как попугаи повторяли цитаты из книг крупных мыслителей, не задумываясь о смысле. Защитить диссертацию без ссылок на основоположников было невозможно. Официальные историки, отягощенные званиями и работающие в интересах государства, ни тогда, ни теперь не могут в принципе понимать новое, а если поймут – им не позволят свое понимание распространять.
Точно так же в XV–XVII веках от схоластики, соединившей теологическую догматику с рационалистическими методами «древнего грека», нельзя было ждать независимого образа мысли. Сначала в Европе, получившей труды Аристотеля «со стороны», они представлялись в таком подавляющем величии, что желание освоиться с ними заглушало все другие стремления. Когда же цель эта была до известной степени достигнута, схоластики успели так свыкнуться с вытверженной книжной мудростью, что для них стало невозможным самостоятельно находить дорогу от книги к природе.
Ф. Розенбергер пишет:
«В естественно-научных сочинениях Аристотеля они… изучали не природу, а самого Аристотеля, и так как взоры их с самого начала были устремлены на него, то под конец всякое изречение мудреца приобрело для них непреложность церковного догмата. От объяснения Аристотеля к объяснению природы они сами не подвинулись ни на шаг, и всякий, уклонившийся от этого учения, становился в их глазах еретиком, столь же преступным, как и человек, отрицавший церковные догматы. Схоластика смотрела на физику как на побочное занятие, и уже по этому одному нельзя было ожидать, чтобы она подвинула ее вперед…
Схоластики желали диспутировать, но не желали наблюдать, и потому им пришлось выбирать такие задачи, на разрешение которых наблюдение не могло влиять ни в каком отношении. С этой точки зрения вполне уместны споры о природе ангелов, их одежде, языке, возрасте, чинах и даже пищеварении. По несчастью, эти с виду невинные упражнения имели ту невыгоду, что они позволяли схоластике не ощущать недостатка реальных основ и, внушив ей колоссальное самомнение, дали право отрицать опыт и признавать себя компетентной в научных вопросах. Еще в начале XVII столетия некий иезуит заявил патеру Шейнеру, желавшему показать ему в зрительную трубку вновь открытые солнечные пятна: «Напрасно, сын мой, я дважды прочел всего Аристотеля и не нашел у него ничего подобного. Пятен нет. Они проистекают из недостатков твоих стекол или твоих глаз».
Но не все было таким безобидным. Известный французский математик Петр Рамус (1502–1572) попытался подвергнуть сомнению авторитет Аристотеля. Лично для него это имело печальные последствия – потерю кафедры и необходимость бежать из Парижа. Особые судьи, избранные для решения дела Рамуса, признали его самонадеянным, дерзким и неразумным человеком, а эдикт короля подтвердил, что Рамус, осмелившись порицать Аристотеля, обнаружил лишь собственное невежество. Подозревают, что его убили по наущению его научных противников при попытке вернуться в Париж и снова занять кафедру. Благо, представился прекрасный случай – Варфоломеевская ночь.
Причем Аристотеля защищали не только католики, но и протестанты. Когда Рамус просил преемника Кальвина Безу позволить ему преподавать в Женеве, то получил такой ответ: «Женевцы раз навсегда решили не отступать от взглядов Аристотеля ни в логике, ни в других отраслях знания». Лютер и Меланхтон тоже рекомендовали логику Аристотеля, хотя с меньшей горячностью, чем Беза. По их мнению, естественные причины действуют с естественной необходимостью, пока Бог не нарушит установленного порядка вещей.