Успеть спрыгнуть

Ночью в квартире Тихоновых раздался телефонный звонок. Тамара Николаевна подняла трубку, мужской голос очень кратко и равнодушно передал информацию и отключился. Руки женщины затряслись, она с большим усилием положила трубку на телефонный аппарат и тяжело опустилась в кресло.

– Кто звонил? Что случилось? – спросил муж.

– Звонили из второго ГОМа. Максима задержали. За… за… наркотики, – больше женщина говорить не могла, она не могла сдерживать рыдания.

Муж сел рядом с ней. Он молчал. Обхватив голову обеими руками, Виктор Степанович монотонно раскачивался из стороны в сторону. Потом тихим и хриплым голосом произнес:

– Собирайся, едем.

Накинув длинный кожаный плащ поверх домашнего халата и схватив со столика в прихожей свою сумочку, женщина пыталась, но никак не могла застегнуть молнию на сапогах, руки тряслись, а глаза, полные слез, ничего не видели.

Часть II

Домашний арест. Ломка. Первые попытки завязать

В крошечном кабинете районного отдела милиции было сильно накурено. Настольная лампа излучала слабый теплый свет, старенький полированный рабочий стол был полностью завален картонными папками с документами и стопками рукописных заявлений. Молодой лейтенант что-то писал, низко склонившись над столом. Напротив него всхлипывая и утираясь носовым платком, сидела Тамара Николаевна. Ее муж стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Было заметно, что он сильно нервничает.

– Так, гражданин Тихонов, – заговорил, наконец, лейтенант, обращаясь к Виктору Степановичу, – ваш сын Тихонов Максим Викторович сегодня, то есть 28 октября 1998 года, в 00:25 был задержан на улице Минской, возле дома № 34 нарядом ППС в связи с неадекватным поведением, вызванным, вероятнее всего, наркотическим либо алкогольным опьянением, и доставлен в наркологический диспансер для прохождения медицинского освидетельствования. В случае если результаты медицинского анализа покажут наличие в крови задержанного алкоголя, наркотических или психотропных веществ, то, по решению суда, Тихонову Максиму Викторовичу может грозить штраф или административный арест на срок до пятнадцати суток.

– Я не понимаю, не понимаю, как могло такое случиться?! – всхлипывала Тамара Николаевна, – Максим не мог, он всегда на наших глазах… Уверена, что это впервые… по глупости… или заставили! О боже, я не понимаю!

От отчаяния, негодования и боли женщина в буквальном смысле слова рвала волосы на своей голове.

– Товарищ лейтенант, мы с женой уверены, что это впервые. Мы не замечали нашего сына в подобном состоянии раньше.

Виктор Степанович произнес эту фразу извиняющимся тоном, точно он нашкодивший подросток, оправдывающийся за свои провинности перед родителями. Горло его пересохло, а язык словно распух и еле двигался во рту, отчего речь его казалась скомканной и невнятной. Он прокашлялся в кулак и решительно спросил:

– Что нужно сделать, чтобы не доводить дело до суда?

Через полчаса Максим уже сидел в отцовских жигулях. На допросы матери ему отвечать совсем не хотелось, он был под кайфом и не был расположен к доверительной беседе. Отец всю дорогу был молчалив. Это событие выбило его из колеи. В отличие от жены, которая изводила себя вопросами: «Как это могло случиться?» и «Почему сын так поступил с ними?», голова Виктора Степановича была занята иными мыслями. Он вспоминал все, что когда-то слышал или читал о наркотиках, о наркотической зависимости, размышлял: как ему дальше действовать и кто ему может помочь в этой проблеме делом и советом.

Приехав домой, отец сурово поговорил с сыном, объявив ему о домашнем аресте и полном контроле. Теперь отец будет привозить его в школу и забирать после уроков. Все остальное время Максим должен будет проводить дома за уроками, так как он очень отстал от школьной программы, а впереди грядут выпускные экзамены и дальнейшая учеба в вузе. Более того, Макс будет обязан регулярно сдавать свою мочу для анализа.

К такому тотальному контролю подросток был не готов, но и ослушаться отца он также не мог, он уважал и боялся его.

Несколько дней Максим честно держался. Отец привозил его на занятия, а днем забирал из школы. Родители не разрешали сыну встречаться с приятелями-наркоманами, разговаривать по телефону, а когда Максиму кто-нибудь звонил, отец сам, если считал нужным, передавал ему информацию от звонившего. Каждые пять дней Максим сдавал мочу, чтобы доказать свою непричастность к употреблению наркотиков.

Только организм требовал дозу.

Грань между способностью человека осознать, что прием наркотика надо прекращать навсегда и неспособностью понимать это, очень тонкая и хрупкая. Она зависит от индивидуальной способности мозга к сопротивлению конкретному химическому веществу. Самая главная характеристика этой грани – ложь самому себе. Когда человек начинает систематически врать самому себе, он теряет последнюю нить, связывающую его с действительностью. И это начало «дороги смерти».

Героин, как и другие опиаты, вызывает сильнейшую физиологическую зависимость, встраиваясь в обмен веществ наркомана и подменяя собой те самые эндорфины, которые организм перестает вырабатывать, чтобы не допустить чрезмерного угнетения дыхательного центра. Поскольку эндорфины в организме человека в норме регулируют силу болевых ощущений, то болевой центр мозга наркомана быстро оказывается без естественных тормозов со всеми вытекающими отсюда последствиями. Более того, организм со временем сокращает количество рецепторов в мозгу, реагирующих на эндорфины, в результате чего для нормального функционирования мозга требуется колоться всё больше и больше. В итоге, если вовремя не будет произведено внутривенное введение наркотика, организм начинает мощно бунтовать. Это состояние называется абстинентным синдромом, или абстягой в просторечье. Лёгкая абстяга у наркоманов называется кумары и напоминает простуду.

Затем абстинентный синдром начинает проявляться сильнее, и кумары переходят в ломку, по ощущениям напоминающую состояние больного кишечным гриппом, с характерными для него симптомами, только в десять раз тяжелее и длительнее. Ко всему прочему, это состояние сопровождается полнейшим отсутствием аппетита и чудовищной депрессией. И если человек выдерживает все эти испытания, которые проделывает с ним его же организм, у него есть шанс выздороветь. Небольшой. Большинство, переломавшись, даже после длительного перерыва снова срываются в пропасть, так как восемьдесят процентов привыкания – это отнюдь не боязнь ломки, а желание испытать кайф, уже навсегда отпечатавшееся в подкорке головного мозга.

Неустойчивая к стрессам психика ребенка, неопытность и отчасти безволие не смогли оказать нужного сопротивления недугу. Страсть поработила мозг и тело.

Максим снова кололся. Кололся прямо в школьном туалете, на переменах. На покупку стартовой дозы хватило денег, которые отец ему выдал на школьное питание, а затем, чтобы отслюнить себе бесплатную дозу, он стал просто перепродавать героин своим же школьным приятелям. Подросток разбавлял купленный у барыги чек любым порошком белого цвета, отдаленно напоминающим героин, будь то наструганный школьный мелок, толченый димедрол или сахар, тальк и т. д. Ему даже в голову не приходило, какую угрозу может вызвать грязный школьный мел, попав в вену «товарища». А для анализа он исхитрился «добывать» мочу своего четвероногого друга – французского бульдога, которого выгуливал каждое утро перед школой.

Обнаружив однажды, что сын, невзирая на запреты и аресты, продолжает употреблять наркотики, Виктор Степанович, заручившись связями и рекомендациями опытных врачей-наркологов, решил везти Максима в Москву. В Институте мозга человека после предварительного обследования и очищения организма подростку сделали операцию под названием стереотаксическая билатеральная цингулотомия. Принцип ее заключался в замораживании определенных участков головного мозга, отвечающих за психологическое привыкание к наркотикам. После операции Максим еще месяц лечился в Москве, и его действительно не тянуло к героину. Ради операции и лечения, которые стоили несколько тысяч долларов, Виктору Степановичу пришлось продать землю, на которой семья планировала построить загородный дом, и влезть в долги. Но здоровье ребенка для отца было важнее.