Однажды осмелиться…

— Мы женщин предпочитаем не брать…

— Но я узнавала: на американских станциях зимуют женщины! И на австралийских…

Не взяли бы, нет. Запись в трудовой книжке допотопная. К тому же — тетка. Но чудо случилось.

Понятно: не чудо; она повесилась бы просто, если пришлось бы вернуться домой. И там, где чудеса для человеков творят, это знали.

Повар, отправлявшийся на станцию «Беллинсгаузен», прямо перед отъездом в Антарктиду вывихнул руку. Да так, что уже речи не шло об его отправке — а считаные дни оставались до отлета.

Медкомиссию прошла. Чего ж не пройти.

45

Понятно, братца Петю не оставишь вот так.

Больше полугода утекло от подачи заявления до того, как дали согласие — скрепя сердце и прочие органы. Было время подготовиться… сплавить сокровище в добрые руки.

Листала старинную записную книжку: страницы затерты, засалены, иные номера расплылись, раздулись — да и чьи они, уже не разберешь. Но Наташин телефон время пощадило.

Пятнадцать лет назад Наташу избегала, а та цеплялась, как репей в волосы, лезла в подружки, в «близкие души». Полагала, что проблемы с личной жизнью — лучший повод к сближению.

Кикимористая Наташа, обиженная на мужиков с колыбели, переводчица с итальянского.

За полтора десятка лет — хоть бы что у нее изменилось, ну хоть бы что. «Аллоо!!!» — орет в трубку, как малахольная. Не переехала, такие не переезжают.

— Это Кэтрин!!! — манера орать заразительна.

Наташа прискакала немедля.

Редкая помесь Шапокляк и Бабы-Яги; ныне еще ягее и шапоклячее. Все в девицах сидит (кто бы сомневался).

— Наташа, тебе сколько лет?

— А на сколько выгляжу?!

— На все сто!

— Спасибо!!!

Приняла за комплимент. На все сто лет, имелось в виду. Почему она постоянно орет?

— Наташа, я вот никак Петю, брата, не могу пристроить. Под сорок уже, а такое дите… Ему нужна женщина, жена, хозяйка. Знаешь что? Я думаю, он еще девственник.

Глаза у Наташи загорелись и погасли.

— Если хочешь знать, ты ему еще тогда нравилась…

Глядит недоверчиво.

— Ты мне ничего не говорила!!!

— Я боялась травмировать мальчика. Ты была взрослой состоявшейся женщиной.

— Разница в возрасте не имеет значения!!!

— Сейчас я его позову.

Вышла из комнаты.

— Петя, можешь сделать мне одолжение? Я тебе дам деньги. Сходи с Наташей в кино — прямо сейчас возьми и пригласи, на вечерний сеанс. Потом позови домой — меня не будет, я котлеты с овощами на плите оставлю, поешьте. Понял?

— Мне Наташа не очень.

— Прекрати капризничать. Она удивительный человек. Я тебе ежа куплю. Через пять минут зайди к нам и пригласи. Вот деньги. Все.

Королева интриги Кэтрин.

Вернулась в комнату.

— Наташка, влюблен.

— Правда?!!

— Очень стесняется, очень. Но хочет пригласить в кино. Меня вечером не будет, еда есть, не тратьтесь, приходите домой. Иначе — ты же знаешь, до чего мужики беспомощны, — не прикоснется ни к чему. Надо разогреть и положить на тарелку. Я на тебя рассчитываю.

— А он правда девственник?

— Дорогуша, откуда я знаю, но надо быть понастойчивей. К тому же он отличный парень. Просто в руки его взять некому.

Наташа забрала Петю в начале осени.

46

— Ты ничего не понимаешь… Ничего.

И Кэт начала рассказывать, будто сама с собой разговаривала:

— Я в себе не сразу это сломала — гонор. Десять раз на дню повторяла: приехала кашу варить — вари. И нечего тут строить из себя специалистку по Голдингу и Бротигану. Да и сдались они мне… Радости от них — ноль.

— Ты столько книг перевела…

Кэтрин улыбалась.

— Да не стоят они десятой доли того, что я нашла в Антарктиде.

— И что же ты там нашла? Подожди… Дай угадаю. Любовь? Или нет… Свободу?

Кэтрин продолжала улыбаться.

— Ну что ты… Свобода — понятие иллюзорное, а в Антарктиде о ней и думать забудь. Ты в плену. Более того, на тебя идет охота… Зазевался — мигом со льдом сровняет. Нет… не о том ты. Старая клюшка Кэтрин нашла там… Не маши руками, я знаю, что я старая клюшка. Только мне на это плевать. Я нашла там «то, что нельзя потерять».

47

— У Хемингуэя есть такой рассказ: «В чужой стране». Герой теряет молодую жену, она умирает от воспаления легких. В скобках замечу — у папы Хема то и дело кто-то умирает, для него это признак «настоящести» истории. И вот герой этот, раздавленный горем, говорит: раз уж человеку на роду написано лишаться всего, ему надо найти то, что нельзя потерять.

Алена слушала, поглядывала на экран ноутбука. Там застыла фотография: пятеро мужчин в теплых куртках, с поднятыми капюшонами, выстроились в ряд на фоне чудовищных размеров сугроба. Ослепительное солнце.

Кэтрин поймала взгляд и сразу упустила «нить».

— Намело… Такой ураган был. Вот ты сейчас видела уже десятка три фотографий, и всюду солнце. Наверно, думаешь, в Антарктиде курорт, только прохладно. Черта лысого. Такой погоды — считаные часы. А вот когда при температуре минус двадцать тебе в лицо летят десятки килограммов ледяной пудры на скорости сто километров в час — это обычное дело. Глаз не открыть. А ты по авралу свой квадрат обыскиваешь — ищешь заплутавшего. Правда, повар от авралов был освобожден…

— Как женщина? К тому же единственная?

— Да… Незабываемые ощущения. — Кэт расплылась в улыбке. — Но освобождена была, скорее, как единственный повар, дюжину человек откармливающий. Вот это — морские котики…

— Ух ты, столбик с расстояниями до городов… Далеко ты забралась.

— А это церковь деревянную выстроили недалеко от станции.

— Кэт? Ты так и не сказала — что ж ты там нашла такое «нетерябельное»?

Кэтрин ответила не сразу.

— Знаешь, Алена, я на самом деле очень волнуюсь. Я это никому не говорила — раз. Два — трудно сформулировать. Давай так: покажу тебе сперва фотографии, оно само придет.

И пошли мелькать странные, невиданные картины. Алена смотрела — проваливалась в какой-то иной, совершенно немыслимый мир. Неужели Кэтрин — это все — своими глазами?

— Ночное небо над станцией.

Звезды — белые, зеленые, красные. Мириады звезд. Зачерпни рукой — сияющая горка образуется в ладони.

— Почему — так?

— Воздух прозрачный. Я первый раз подумала — огни судов…

Солнце, по-воровски крадущееся низко над горизонтом, кидающее неопрятный желтый отблеск на снежную равнину.

— На «Беллинсгаузене» не бывает полной полярной ночи. Станция ведь на острове, не в глубине континента. И ее, между прочим, — Кэт подняла вверх палец, — посетила в свое время вдова Хемингуэя.

Синь небесная — такая, что в нее упасть хочется, распахнув руки.

— Это повезло. Небо обычно затянуто…

Огромный камень, изрытый, будто оспой переболевший. Глубокие выбоины рисуют узор — как древнерусской вязью написано.

— Ветер поработал…

Потом опять пошли — лица.

— А где Дэвид? Я даже не спросила, он что, с вами зимовал?

— Да, — Кэтрин листала фотографии. — Он биолог, по обмену приехал. Рыб изучал, опыты ставил… Кстати, это благодаря ему Эрни так разъелся. Дэйв ловил для него ледянку в неимоверных количествах. И вот результат. Эрни! Ты где?

— Тляк! Тляк!

Кэтрин пощелкала «мышкой»:

— Эрни, смотри, узнаешь папу?

Дэйв: высокий человек в красной куртке и джинсах на фоне залива. Широкие темные очки — чтобы не ослепнуть от снега без грязи и, может быть, даже жизни без вранья.

— Если бы ты знала, как его родственники отговаривали: «Заснешь в снегу, замерзнешь!»

Алена улыбнулась:

— «Кто не верил в дурные пророчества,

В снег не лег ни на миг отдохнуть…»

Кэтрин подхватила:

— «Тем наградою за одиночество

Должен встретиться кто-нибудь».

Ну, это она не о себе. У Кэт наверняка с личной жизнью все в порядке всегда было.