Страница 88 из 152
В другом интервью Чикин так объяснял появление статьи Н. Андреевой:
К этому времени наиболее объективные и опытные наблюдатели уже начали понимать и говорить о том, что у перестройки как-то сбивается шаг. Я об этом сужу хотя бы по очеркам очень хорошего нашего друга, автора «Советской России» Ивана Васильева. Это честнейший человек, он так был рад перестройке, писал вдохновенные статьи и очерки. Он, главное, хотел пропахать общественную жизнь, партийную работу, он это знал очень близко. И вдруг он начал нам сигналить: что-то происходит не так. Об этом же говорила и почта газеты. Да и на заседаниях ЦК того времени зачастую разные оценки звучали[229].
Нет оснований не верить словам Чикина. Просто он и его оппоненты по-разному видели смысл и конечные цели затеянных перемен. Главный редактор «Советской России», как и член Политбюро Е. К. Лигачев, полагали, что надо любыми способами сохранить партию, очистив ее от коросты, а также существующую политическую систему. Яковлев со товарищи к этому времени были убеждены в необходимости более радикальных демократических перемен.
Но почему именно Лигачев в те мартовские дни оказался одним из главных действующих лиц развернувшейся эпопеи? Тут все просто. Генсек в день публикации статьи находился с визитом в Югославии, а Яковлев как раз 14 марта отбыл в Улан-Батор на совещание секретарей братских коммунистических партий по идеологии.
А. Н. Яковлев в традиционной монгольской юрте. Улан-Батор. 1988. [Из архива С. Метелицы]
Скорее всего, Александр Николаевич познакомился со статьей прямо в день ее выхода. А на следующее утро он спецбортом вылетел из правительственного аэропорта Внуково-2 в Монголию. В самолете спросил члена делегации работника ЦК Виктора Рябова, читал ли тот статью.
— Нет, — простодушно ответил зам. зав. Отделом науки. — А почему вы интересуетесь?
Яковлев только хмыкнул в ответ. Он уже сделал для себя кое-какие выводы.
Из монгольской столицы позвонил в Москву своим помощникам, попросил их промониторить ситуацию на предмет шевеления противников перестройки. Помощники доложили: на родине ничего особенного не происходит, но Лигачев как раз в эти часы собрал руководителей СМИ и ведет с ними директивный разговор.
Вернувшись домой, Яковлев сразу обратил внимание на то, как изменилось поведение партаппаратчиков: их лица посветлели, что-то изменилось и в самой атмосфере цековских коридоров, а вот СМИ притихли, потускнели, перестроечный пыл некоторых изданий угас. Секретари ЦК и члены Политбюро шушукались по своим кабинетам, ждали реакции Горбачева.
А. Н. Яковлев знакомится с экспозицией Монгольского национального исторического музея Улан-Батор. 1988. [Из архива С. Метелицы]
Виктор Лошак, работавший в то время политическим обозревателем «Московских новостей», вспоминает, что дни после публикации статьи были «неделей полного паралича на противоположном политическом фланге» (имеются в виду, конечно же, те силы, которые шли за Горбачевым и Яковлевым): «Писатель Даниил Гранин очень точно это состояние выразил: все почувствовали себя в поезде, который внезапно остановился, а потом поехал назад».
Правда, главный редактор «Московских новостей» Егор Яковлев пошел наперекор лигачевским указаниям и осмелился опубликовать на страницах своей газеты отповедь Нине Андреевой. Еще одним смельчаком оказался Виталий Игнатенко, сделавший то же самое в журнале «Новое время», который он возглавлял. Другие СМИ выжидали. Многие редакторы считали, что дни Яковлева, Коротича и «примкнувшего к ним» Игнатенко сочтены.
В беседе со мной сам Виталий Никитич вспоминал об этом так:
Поскольку и Яковлев, и Горбачев тогда находились в заграничных поездках, посоветоваться было не с кем. Пришлось принимать решение самому. Мне позвонил главред «Московских новостей» Егор Яковлев, наши редакции находились рядом на Пушкинской площади: «Ты как? Будешь реагировать?» Я говорю: «Буду». Так что мы выстрелили дуплетом.
И потом ситуация довольно долго оставалась неопределенной. Горбачев и Яковлев почти месяц выжидали или, правильнее сказать, копили силы для ответного удара, а нас, тех, кто осмелился возразить Нине Андреевой, поочередно подвергали обструкции: «Вы поставили себя вне партии». Нам запретили переводить эту публикацию на иностранные языки, а, напомню, журнал «Новое время» тогда издавался огромными тиражами в разных странах, например, в ГДР мы печатали 60 тысяч экземпляров.
Скоро стало ясно, что без вмешательства Михаила Сергеевича не обойтись.
Когда Яковлев вернулся из Монголии, я ему позвонил. Он был в том телефонном разговоре очень осторожен. Избегал каких-то оценок. Видимо, понимал, что у этого разговора кроме нас может быть много других слушателей. Я ему: «Вот мы выступили против „Советской России“, редколлегия меня поддержала, это наше общее мнение. На публикацию поступают хорошие отклики». Он: «Ну, напечатали вы свою статью, и ладно, и хорошо».
Уже потом мы узнали, какая вокруг этого эпизода развернулась нешуточная борьба наверху, в руководстве партии. Тогда информационное пространство почти целиком было занято сторонниками Нины Андреевой, мы оказались в меньшинстве[230].
Тем временем на местах, в партийных организациях, шли бурные обсуждения статьи. К примеру, в Ленинском райкоме партии города на Неве аппаратчики сумели организовать дело таким образом, что даже выступившая школьница горячо поддержала «принципы» Нины Андреевой. Еще одно обсуждение состоялось в политклубе при Выборгском райкоме партии Ленинграда. Там в дискуссии приняли участие муж Андреевой доктор наук Клушин и партгрупорг кафедры, возглавляемой Клушиным, причем последний посмел выступить против «Советской России», за что участники обсуждения его нещадно раскритиковали. Бедный партгрупорг так расстроился, что решил увольняться из института — лучше уйти по собственному желанию, а не с «волчьим билетом». Секретарь парткома Технологического института был в смятении: чью сторону занять? Его студенты обратились в партком с коллективным письмом, называя статью Андреевой «черносотенной» и требуя поместить опровержение в институтской многотиражке. Но секретарь помнил, что «Советская Россия» — орган ЦК, а потому держал паузу.
Собственный корреспондент «Правды» в Ленинграде Н. Волынский, рассказывая об этом, привел и другие факты недовольства статьей. Так, местная неформальная группа «Человек» публично заявила о том, что намерена возбудить уголовное дело против «Советской России» за клевету на партию и перестройку. Словом, страсти разгорелись нешуточные.
Некоторые партийные руководители на местах восприняли выступление газеты как директивное, устроили его обсуждение в своих организациях.
И в соцстранах тоже внимательно следили за тем, как обернется дело. Лидер ГДР Эрих Хонеккер распорядился перепечатать статью в газете «Нойес Дойчланд» — местном аналоге «Правды».
Помощник Яковлева Николай Алексеевич Косолапов, вспоминая те дни, говорил, что его шеф возмутился более всего даже не содержанием статьи, а той технологией, которая была применена публикаторами. Он горячо доказывал мне:
Понимаете, в работе спецслужб есть важный момент, связанный со сливом информации. Если наш условный «штирлиц» начнет слать в Москву какие-то ценные сведения, а мы будем их открыто использовать, то этот «штирлиц» быстро погорит, его моментально вычислят. Такую информацию надо предварительно «отмыть», как отмывают криминальные деньги. Нина Андреева и ее письмо в редакцию были одним из каналов или объектов «отмыва» информации. Разумеется, сразу стало ясно, что не Андреева написала эту статью, а совсем другие люди, опытные, профессиональные, хорошо знавшие, чего они хотят. При этом надо понимать момент, в который выступила «Советская Россия». Перестройка шла в напряженной борьбе, страшной борьбе. И статья была расценена как выпад ее противников. Как их манифест. Отсюда — реакция и Яковлева, и Горбачева[231].
229
Что последовало после публикации письма Нины Андреевой? // Советская Россия. 2006. 1 июля.
230
Игнатенко В. Н., интервью автору.
231
Косолапов Н. А., интервью автору.