Страница 45 из 152
— Не пора ли нам обсудить справедливые количественные квоты? — спрашивает он.
Яковлеву приходится вертеться:
— Не вижу оснований рассматривать уход нескольких советских граждан, работавших в канадском посольстве, как ответную меру советской стороны. Что касается квот, то количественный состав советского представительства в Канаде, как и канадского в Москве, зависит от объема работы и характера отношений. Однако само по себе введение квот является неприемлемой акцией.
В итоге и дипломат, и заместитель министра сходятся на том, что «продолжение процесса ответных мер и с той, и с другой стороны нежелательно». И расходятся — до следующего инцидента[110].
Другие претензии к послу как официальному представителю Советского Союза у канадских властей возникали, когда в Москве арестовывали очередного «отказника» или диссидента. Яковлеву не раз приходилось объясняться с чиновниками и прессой по поводу суда над Н. Щаранским. Объяснять позицию своего правительства в связи с суровыми мерами, которые Лубянка предпринимала в отношении академика Сахарова.
В Канаде внимательно следят за всеми фактами нарушения прав человека, реагируют на это и в прессе, и на официальном уровне.
Так, 1 февраля 1983 года посол пересылает в МИД СССР письмо Пьера Эллиота Трюдо, адресованное генеральному секретарю ЦК КПСС Ю. В. Андропову. Тот просит проявить милосердие к Анатолию (Натану) Щаранскому, разрешить ему воссоединиться со своей женой.
Москва в ответ рекомендует обратить внимание канадской стороны на факты «грубейшего нарушения прав человека», имеющие место в западных странах. Дескать, «сам дурак». И что было делать совпосольству? Оно в таких случаях обычно передавало эти рекомендации руководству компартии Канады, а в Центр докладывало: в соответствии с полученными указаниями нами развернута широкая пропагандистская кампания…
Вот так и жили. И разве не живем так и по сию пору?
Москва требовала держать под контролем «украинских националистов», в категорию которых автоматически попадали все украинцы, по разным причинам оказавшиеся на территории Канады, а было их тогда около миллиона.
Когда я поближе познакомился с этими «националистами», то оказалось, что их так называемая «антисоветская деятельность» чаще всего выдумывалась нашими спецслужбами. Конгресс многое делал для сохранения украинской культуры на канадской земле. Фестивали культуры были очень интересными. Никакого там национализма и рядом не лежало. Просто люди, тоскуя по Родине, танцевали, водили хороводы, песни пели, читали стихи Шевченко, ставили спектакли на украинском языке. Приходило очень много зрителей, которые сидели, смотрели и слушали, плакали, а не лозунги горланили.
Вскоре получил телеграмму из ЦК Украины с приглашением на отдых во время очередного отпуска. Поехал. Там состоялась продолжительная беседа с первым секретарем ЦК Украины Щербицким. Мне показалось, что он начал значительно лучше понимать ситуацию с канадскими украинцами, понимать, что агрессивная идеологизация в работе с эмиграцией является ошибкой. В общем, мы нашли общий язык, и с тех пор немножко стало полегче — ни диких указаний, ни невежественных втыков после этого не случалось.
Когда сегодня задаю себе вопрос, как же получилось, что украинский и русский народы стали жить отдельно, тут же вспоминается вот то самое отношение к миллионам зарубежных украинцев, которое культивировалось в моей стране. Вся система партийно-кагэбистского устройства была направлена на то, чтобы не объединять людей, не делать их друзьями, людьми, которые заботятся о своей родне на Украине, а плодить врагов, отталкивая их от общей Родины всеми правдами и неправдами[111].
Но когда канадские официальные лица выдавали черное за белое, требовали от московского посланника «правильно» реагировать на вещи явно непозволительные, Яковлев стоял твердо.
Характерным в этом отношении является его письмо, адресованное лидеру оппозиции Палаты общин Джо Кларку. Канадский политик азартно защищал осужденного советским судом Д. Шумака, представляя его как «диссидента» и «борца за свободу». Яковлев же в своем пространном послании убедительно разоблачал этот миф. Рассказывал о том, как Шумак в первые месяцы войны перебежал на сторону немцев, затем был направлен ими на Украину, воевал в составе частей ОУН, совершил немало кровавых преступлений в отношении мирного населения. В 45-м году был задержан, предан суду, который приговорил этого нацистского преступника к высшей мере наказания, однако затем приговор был смягчен. После досрочного освобождения в 1956 году Шумак не прекратил свою деятельность, направленную против советского государства, призывал к подпольной борьбе за отторжение Украины от СССР, за это его еще дважды арестовывали и осуждали.
«Приходится лишь удивляться, с какой легкостью некоторые политические деятели, в том числе и члены Вашей партии, берутся поучать наше правительство и наш народ, как ему жить и что ему делать, — писал Яковлев канадскому парламентарию. — Ясно, и история это не раз подтвердила, что подобные поучения бесполезны… Мы решительно против того, чтобы вопрос о военных преступниках превращался кем бы то ни было в объект политической игры в целях, далеких от тех, которые закреплены соответствующими международными соглашениями, включая Хельсинкские рекомендации. Мы стоим на позиции глубокого уважения памяти тех, кто погиб в войне против фашизма, в которой, как известно, Советский Союз и Канада сражались вместе»[112].
Посол — человек служивый, целиком зависимый от своих московских начальников. Думать он может все что угодно, а делать обязан то, что скажут.
Однажды приходит указание из Центра: «У вас в Канаде должен быть Солженицын, и есть информация, что его хочет принять премьер-министр. Вам надлежит сделать все, чтобы такая встреча не состоялась или же, если она все-таки состоится, чтобы не имела большого резонанса».
Надо выполнять. Посол звонит своему другу — П. Э. Трюдо: «Есть разговор». Тот, как всегда в подобных случаях, реагирует правильно: «О’кей, жду». Вечером встретились. Яковлев не знал, как ему в приемлемой форме высказать поступивший из Москвы приказ. Ситуация-то деликатная, явно пахнущая вмешательством во внутренние дела страны пребывания. Но Трюдо сам пришел ему на помощь:
— Догадываюсь, с чем ты явился. Конечно, я не могу не принять вашего знаменитого писателя. Но обещаю, что журналистам мы соврем, скажем, что беседа носила чисто протокольный характер и была непродолжительной.
И вот день прилета Солженицына. Я смотрю по телевизору: жуткий снег, Александр Исаевич в странном полушубке, борода заиндевела, а в руках кепка, которой он яростно отмахивается от толпы журналистов, все время повторяя: «Вы хуже КГБ! Вы хуже КГБ!» Уж не знаю, о чем они допытывались, но вот это разгневанное лицо и щемящий фальцет «вы хуже КГБ!» я запомнил.
Вечером звонит помощник Трюдо: «Господин посол. Встреча состоялась, носила формальный характер и продолжалась пятнадцать минут». Я улыбнулся: пусть те, кому положено слушать наш разговор, передадут в Москву — задание выполнено. «Надеюсь, ничего некорректного в адрес Советского Союза сказано не было?» — «Да что Вы, пустой разговор». На следующий день Трюдо с восторгом рассказывал мне о своей полуторачасовой беседе с писателем[113].
Сам Александр Николаевич общался с Солженицыным только раз, в 90-е годы, в бытность свою руководителем «Останкино». Хотел тогда привлечь писателя к сотрудничеству, предлагал ему выступить в эфире с циклом бесед. Александр Исаевич приехал вместе с Натальей Дмитриевной, у них состоялся долгий и непростой разговор. Крепко выпили. А вот во мнениях не сошлись. Солженицын тогда уже ставил во главу угла не демократические ценности, не уважение к человеку, а державность, соборность и все прочее, то, против чего выступал Яковлев.
110
АВП РФ. Ф. 99. Оп. 46. П. 75. Д. 5.
111
Яковлев А. Омут памяти.
112
АВП РФ. Ф. 178. Оп. 38. П. 114. Д. 7.
113
Яковлев А. «Не подступиться!» / интервью вел В. Дранников // Коммерсант. 1998. 11 дек.