Страница 123 из 152
Геннадий Иванович этому визиту откровенно обрадовался. Похоже, он решительно не знал, чем себя занять. Вице-президент с неопределенным статусом и еще более неопределенными полномочиями.
Выпили — это в Кремле не считалось зазорным, да и лигачевская антиалкогольная кампания к тому времени затухла. Янаев стал жаловаться на то, что Горбачев ему ничего не поручает и ни о чем не спрашивает.
Вице-президент СССР Геннадий Иванович Янаев. [ТАСС]
— Сижу здесь, как в золотой клетке, — ворчал вице-президент. — Только и радости, что старые друзья не забывают.
Друзей Янаев действительно имел много — по комсомолу, где он долго руководил Комитетом молодежных организаций, по профсоюзам, откуда был переброшен в ЦК, а затем в Кремль, среди чекистов и военных. Парень он был общительный, не дурак выпить, попариться в баньке, рассказать последний анекдот… Теперь, оказавшись в шаге от властного Олимпа, Янаев откровенно растерялся. Силовики и некоторые секретари ЦК тянули его к себе, в ту компанию, которая спустя несколько дней объявит о своей ответственности за судьбу родины, а Горбачева фактически устранит с арены. Они, разумеется, не самого «друга Гену» имели в виду — сам он был им неинтересен, а его высокую должность. Ведь по конституции именно вице-президент становился главой государства в том случае, если по каким-то причинам президент не мог исполнять свои обязанности.
Так и случится спустя несколько дней: ушлые ребята — Крючков, Шенин, Болдин, Лукьянов — элементарно подставят Геннадия Ивановича, сделав его формальным руководителем Государственного комитета по чрезвычайному положению, а также исполняющим обязанности президента СССР.
Но, когда они выпивали с Яковлевым в Кремле, Янаев, кажется, еще ничего не знал о планах заговорщиков. Во всяком случае, как вспоминал затем Александр Николаевич, вице-президент, сильно поддав, клялся в верности Горбачеву и уверял, что пойдет с ним до конца.
И с Яковлевым напоследок долго и пьяно обнимался.
16 августа Янаев присутствовал на торжественном собрании по поводу Дня авиации, сидел в президиуме рядом с секретарем ЦК О. Д. Баклановым и министром обороны Д. Т. Язовым. Они ничего ему не сказали о готовящемся путче. Но завтра все — Язов с Баклановым, премьер Павлов, секретарь ЦК Шенин, руководитель аппарата президента Болдин и сошки помельче — окажутся на одном из объектов ПГУ, то есть в гостях у Крючкова. Решат направить в Крым к Горбачеву своих людей, чтобы проинформировать президента о крайне сложной обстановке в стране и просить его ввести чрезвычайное положение.
Янаев, как он уверял впоследствии, и об этом ничего не знал. И только 18 августа, то есть менее чем за сутки до начала военного переворота, его пригласили в Кремль в кабинет главы правительства, чтобы ввести в курс дела и предложить возглавить силовую акцию.
Кстати, и на это важное совещание он приехал из-за стола: выпивал со старым другом у него дома. Да и потом Янаев, похоже, не просыхал, все помнят телевизионные кадры с пресс-конференции 19 августа, где у вице-президента тряслись руки.
Мог ли переворот, возглавляемый такими людьми, иметь успех?
Яковлев 16 августа в той самой моссоветовской комнате встретился с обозревателем «Литературной газеты» О. Морозом.
Естественно, и у них разговор сразу пошел об угрозе переворота и шансах его устроителей. Журналист вспоминает:
Задаю прямой вопрос:
− А вы считаете, что у них нет потенциала для такого переворота?
− Потенциал-то есть, но ведь это надо с народом драться, прибегать к насилию, проливать кровь. И я убежден: это не закончится их победой. Вот этого-то они и боятся. Я думаю, они все-таки не уверены в своей победе. Хотя попытаться затеять какую-то драку могут. Используя какую-то провокацию, какое-то недовольство. Спекулируя на этом, разжигая эмоции. Ведь любая революция, — скажем, в ХХ столетии, − начиналась с пустых кастрюль.
Никакого недовольства путчистам не потребовалось, они придумали другой сценарий.
В своих прогнозах насчет возможного переворота Яковлев тогда опирался не только на анализ ситуации, но и на свою интуицию опытного человека, опытного политика, на свои предчувствия.
− Сейчас какое-то непонятное затишье… Может быть, связанное с августовскими отпусками. Но такие затишья меня настораживают. В целом же, чем ближе к концу, тем раненый зверь становится опаснее.
Интересуюсь, как, по его мнению, владеет ли Горбачев ситуацией? В частности, остаются ли под его контролем армия, МВД, КГБ? Последние события в Прибалтике, Закавказье заставляют усомниться в этом.
− Вы знаете, я не располагаю ни малейшей информацией конкретно по этому вопросу, − признается мой собеседник, − но у меня лично такое представление, что существует какая-то сила, которая вроде бы всем этим командует…
Никакого контроля со стороны Горбачева над силовыми структурами к этому моменту уже, конечно, не было. Пройдет лишь трое суток, и руководители армии, КГБ, МВД − Язов, Крючков, Пуго − предстанут перед честным народом как главные мятежники − члены ГКЧП.
− Неужели, − удивился я, − вы, будучи старшим советником президента, не говорили с ним об этом?
Он ответил как-то невнятно:
− Ну почему же? Почему же не говорил?
− И каково его мнение?
Яковлев ушел от ответа…[354]
Десять лет спустя О. Мороз опять встретится с Яковлевым и задаст ему тот же вопрос: что именно вызывало у него тревогу в те августовские дни, предшествующие танкам в Москве? Теперь Александр Николаевич ответит так:
Понимаете, в политике иногда происходит интересная вещь: фактов нет, а опыт что-то такое подсказывает, где-то какой-то колокольчик «динь-динь-динь»… что-то не то творится. К тому же лично у меня тогда к этому была несколько повышенная чувствительность. […]
Так вот, по сократившемуся числу звонков, по тому, как меня начали избегать, стало ясно: что-то готовится. Забавно, не правда ли: оказывается, по каким-то нюансам в поведении клерков, по едва заметным изменениям в их холуйской, лакейской чиновничьей психологии можно догадаться о грядущих серьезных катаклизмах в государственной жизни. Для тех, кто хорошо изучил эту психологию, прийти к такой догадке не составляет труда[355].
И снова Мороз задал ему вопрос о реакции Горбачева на те предупреждения, которые шли от Яковлева.
…Я ему сказал, что будет переворот. А он мне: «Саша, брось ты. Ты переоцениваешь их ум и храбрость». Ничего я не переоценивал. Я знал их всех как облупленных[356].
И дальше журналист размышляет: что это было со стороны президента? Легкомыслие? Или он сам каким-то образом был втянут в заговор: понимал, что никаким другим способом, кроме как силовым, Союз уже не спасти? Если так, то, возможно, Горбачев в насильственных действиях, как всегда, участвовать не пожелал, но позволил попытать счастья на этом пути «соратникам», дескать, валяйте, пробуйте, получится так получится, не получится − не обессудьте…
Сторонников этой версии сильно в ней укрепило и то, что, вернувшись из Крыма после подавления путча, Горбачев бросил журналистам, ожидавшим от него искреннего, честного, подробного рассказа о том, как все случилось, иные слова: дескать, все равно всего я вам не расскажу…[357]
354
Мороз О. Так кто же развалил Союз. М.: Столица, 2011.
355
Там же.
356
Там же.
357
Там же.