Страница 34 из 36
– Раньше мы воевали и с турками. И с вами. Теперь с турками у нас мир. Надеюсь, помиримся и с вами. Мы сохраняем приязнь с англичанами и даже половину Индии уступили им, чтобы только не потерять дружбы.
– А французы? – вставил в монолог старого перса свой вопрос адъютант наместника.
– Французов никогда мы не сравняем с вами! Мы знаем, что они лишили головы своего государя, побили священников и разграбили церкви. Они возвели на трон этого самозванца Бонапарте, надеясь на его счастье и храбрость. Ваш же государь природный и происходит от рода царей. Поэтому я никогда не променяю русского на француза!
Степанов внимательно смотрел на разговорчивого собеседника, врет или правду говорит? Понять однозначно было сложно.
– А зачем вы убили князя Цицианова, это ведь не по чести?! – еще раз спросил он, стремясь повернуть разговор в нужное ему русло.
– Никогда ни шах, ни наследник-шахзаде не приказывали бакинскому хану коварным образом убивать князя Цицианова. Разве может последовать такое приказание от великих людей?
Глаза Мирзы-Безюрка хитро прищурились:
– Ваш начальник тоже ведь не приказывал вашему Лисаневичу убивать Ибрагим-хана?
Степанов невольно кивнул:
– И тот, и другой совершили убийства из боязни!
Из дальнейшей беседы выяснилось, что и Мирза-Безюрк, и его воспитанник Аббас-Мирза, да и сам шах с большим презрением относятся к закавказским ханам, считая их коварными и неверными своему слову. Взятки ханам уже опустошили шахскую казну, а ханы все требуют и требуют золота за свою верность, готовые в то же время переметнуться к России. Если только усмотрят в том свою выгоду.
– Вот тут я с вами полностью согласен! – развел руками Степанов.
Три последующих дня Степанов провел в ожидании аудиенции у принца. Содержали очень хорошо. Приставленная прислуга поминутно спрашивала, не желает ли он музыкантов или танцовщиц, исполняющих танец живота?
Наконец Степанова привели к Аббасу-Мирзе.
Русского посланца Аббас-Мирза встретил во всем своем великолепии. Наряд принца слепил обилием алмазных пуговиц, а на шапке сверкал лев с мечом, также сплошь бриллиантовый. На поясе играл самоцветами меч в золотых ножнах.
Степанов глянул на меч принца и невольно вспомнил ходивший о нем анекдот. Якобы однажды, заехав по пути в армянский монастырь Эчмиадзин, Аббас-Мирза неожиданно попросил католикоса освятить его меч на христианском алтаре. Армянский священник не растерялся и, положив меч на алтарь, произнес молитву, завершив ее словами на древнеармянском: «Да не коснется лезвие этого меча никого из христиан!» В итоге Аббас-Мирза остался доволен, приказав никому никаких неудобств монастырю более не чинить…
С русским офицером Аббас-Мирза был улыбчив и предупредителен.
– Граф Иван Васильевич Гудович, – сказал Степанов, представ перед наследником шахского престола, – посылая меня в здешний край, приказал явиться к вам, отдать поклон и пожелать здравия.
– Хош-келды! (милости просим!) – важно отвечал Аббас-Мирза.
Степанов поклонился.
– В добром ли вы здравии? – спросил наследник.
– Слава Богу.
– Здоров ли граф?
– Здоров.
– Имеете ли известия о здоровье императора Александра?
– При отъезде моем из Грузии слышал, что, к счастью нашему, государь император здоров.
– О! Ваш Искандер – великий император! – пробормотал Аббас-Мирза. – Лучше его во всем свете нет и не будет!
На этом аудиенция и закончилась.
– Когда же я смогу ехать в Тегеран? – спросил Степанов Безюрка, когда они покинули принца.
Тот с укором посмотрел на русского офицера:
– Главнейшею причиною вашей задержки в Тавризе является ожидание подарков как наследником, так и мной – его визирем. Подарки с вашей стороны просто необходимы!
– Так бы сразу и сказали! – в сердцах чуть не выругался Степанов.
В тот же день Аббас-Мирза получил от Гудовича соболиный мех на 800 рублей и дамские часы с бриллиантами, а Мирзе-Безюрку был вручен перстень с бриллиантами.
После этого Аббас-Мирза пригласил к себе Степанова еще раз, стремясь выведать, для чего именно тот едет к отцу в Тегеран. На это адъютант наместника ответил, что везет предложения о мире, но о нюансах ему говорить запрещено.
20 января 1807 года Степанов выехал из Тавриза в Тегеран, в сопровождении большого конвоя, данного ему Аббасом-Мирзою. А следом за ним уже скакал из Тифлиса поручик Меликов с предписанием внушить визирю Мирзе-Шефи, чтобы тот принял меры к скорейшему прекращению военных действий и к восстановлению дружественных отношений между нашими державами. Принес он и новость о том, что Бонапарт разбит нашей армией.
– Сам же лежит при смерти в прусском владении, может, уже и умер, а ежели и останется жив, то все равно пагуба его неизбежна и Россия сокрушит его гордость!
– А какие новости о турках?
– У турок наши уже взяли их все крепости по Дунай, а также завладели всей Молдавией и Валахией. Англичане пришли с большим военным флотом к самому Константинополю и будут стрелять по сералю. Наместник же тоже собирается в поход против турок выступить, только ждет весны.
Услышав это, шах горестно вознес к небу руки:
– На все воля Аллаха!
Однако персы все затягивали и затягивали подписание перемирия в надежде, что с началом нашей войны с турками для них все сразу же изменится в лучшую сторону.
Вскоре после объявления войны с турками в Персию поспешил находившийся в Константинополе французский эмиссар Жоберт. Известие об этой поездке вызвало беспокойство в здании Министерства иностранных дел на Мойке. Министр Будберг, искренне ненавидящий Наполеона и все, что с ним было связано, усмотрел в этой поездке начало многоходовой партии. Императору Александру он заявил прямо:
– Ваше величество! У меня нет никаких сомнений, что при посредстве Турции начинается сближение между Францией и Персией.
– А что это даст Персии? – поднял на него свой лорнет Александр.
– Франция употребит все усилия, чтобы склонить Тегеран отказаться от мира с нами.
– Что ж, придется, несмотря на перемирие, держать на границе с персами серьезный военный отряд! – только и вздохнул император.
В тот же день в Тифлис было отправлено соответствующее письмо.
В конце 1806 года, выполняя указания Петербурга, Гудович свел все войска Кавказской линии и в Закавказье в две дивизии: в 19‑ю на линии и в 20‑ю в Закавказье.
В состав последней вошли полки: Нарвский драгунский, Херсонский и Кавказский гренадерские, Кабардинский, Троицкий, Тифлисский и Саратовский мушкетерские, а также 9‑й, 15‑й и 17‑й егерские. Начальником дивизии он назначил своего бывшего сослуживца генерал-лейтенанта Ивана Розена. Фактически под начало Розена были собраны все имевшиеся на тот момент в Закавказье военные силы. На бумаге 20‑я дивизия выглядела грозно, как-никак 10 полков. На самом же деле, этого едва хватало, чтобы прикрыть внешние границы и обеспечить мир внутри огромного неспокойного края.
Еще большей проблемой было то, что в случае необходимости быстро усилить военные силы в Закавказье никакой возможности не было.
Черкесы на Кавказской линии внимательно следили за всеми перемещениями российских войск, и малейшее ослабление их присутствия немедленно использовали в свою пользу. А это значило, что сражаться с турками и сдерживать персов предстояло только 20‑й дивизии и местным милицейским формированиям, боевая ценность которых была весьма невысока.
Вечером во дворце наместника собрались трое: сам хозяин и его доверенные генералы – Булгаков с Розеном. Обсуждали положение на Кавказе, гадали о европейских делах, прикидывали, как сражаться сразу на три фронта: против персов (если те снова нападут), против турок и против мятежных горцев.
– Как вы знаете, господа, на своем долгом военном поприще я бывал во многих переделках, – говорил гостям Гудович, – но одной дивизией против двух царств еще никогда не воевал!
– На все воля Божья, – перекрестился Булгаков. – Сподобит Господь, и десять царств одолеем, а не сподобит…