Страница 1 из 2

Отчим и девственница: они на меня поспорили!

Роми Марта

Марта Роми

– Т-ш-ш, – его дыхание шевелит волосы за моим ухом, а ладонь плотно прижимается к губам, стирая остатки блеска, размазывая его по лицу. – Ты же не хочешь, чтобы все узнали, чем мы тут с тобой занимаемся.

Горячая ладонь проскальзывает вдоль моего позвоночника, замирает между лопаток и жестко вдавливает меня в зеркало, которое холодит разгоряченную кожу даже сквозь тонкое кружево белья. Шумно выдыхаю ему в руку, потому что тело вдруг прошивает сладкий электрический разряд. Он заставляет меня прогнуться, запрокинуть голову, и моя полуобнаженная попка упирается в его вполне ощутимый стояк.

– Это будет наш с тобой секрет, – я слышу другой голос внизу перед собой и вздрагиваю от неожиданности.

В ушах шумит, кровь клокочет расплавленной лавой в венах и воздуха не хватает. Горячие губы касаются моего живота, пока другой мужчина покрывают влажными, болезненными поцелуями мою шею.

– Ты пойдешь под венец, а мы будем вспоминать, как трахали тебя, как последнюю шлюшку, Рита, – шепчет мне на ухо отчим.

И в то же мгновение из моей груди вырывается хриплый стон, бьется в его ладонь, потому что язык моего сводного брата касается моих мокрых складочек сквозь тонкую ткань белого свадебного белья.

Полчаса назад

– Я думал, ты в Питере, – слышу за шторкой примерочной чуть насмешливый голос моего сводного брата и невольно хмурюсь – мне не нравится, что он вечно нападает на Егора.

Мне кажется, они с отчимом не очень ладят, но так уж вышло, что оба согласились сопровождать меня на примерку свадебного платья вместо мамы, которая как раз в Питере, ага. Мама улетела, а я так не хотела идти сама, что позвонила Глебу, моему сводному. Он не взял трубку, и тогда я с замиранием сердца набрала номер отчима и попросила Егора сходить со мной. Тот на удивление легко согласился, а через пару часов перезвонил Глеб. Да уж, неловко как-то вышло. Но я рада, что я не осталась наедине с отчимом. Слишком это… волнительно, и не к чему перед свадьбой.

– Нет, Вера сама поехала, а у меня появились дела здесь, – голос Егора – нового маминого мужа – хриплый, и всегда чуть с ленцой, как у мартовского сытого кота, от которого внизу живота дергает неуместное возбуждение. Каждый раз. Абсолютно каждый раз так.

Я застегиваю сзади последние крючки и вскидываю голову. Гляжу на себя в зеркало и чуть не повизгиваю от восторга, уже не слушая мужчин за шторкой: кружевное белоснежное белье слишком идеальное, чтобы прятать его под платье, пусть даже свадебное. И я в нем такая красивая – даже не думала, что моя фигура может выглядеть так. Я такой никогда себя не чувствовала.

Свет гаснет так резко, что я от неожиданности вскрикиваю. Сразу вспоминаются все самые страшные истории, которые мне рассказывал Глеб ночью под одеялом, когда нам было лет по двенадцать, и когда его отец еще не развелся с моей матерью.

– Егор? – тихо зову я. – Глеб? Свет выключили? Глеб, если это ты, то не смешно, реально.

Мне никто не отвечает, и от этой пробирающей тишины мне вдруг становится не по себе. Я зябко повожу плечами, ежусь и пытаюсь нащупать свою одежду.

Настроение стремительно портится. У меня как всегда. Хоть бы раз что-то прошло нормально. Вздыхаю нервно, и вскрикиваю, когда шторка примерочной резко отходит в сторону и темный силует вваливается в кабинку, отталкивая меня вглубь. Я не успеваю разглядеть нападающего, потому что сразу же снова становится темно – тяжелая штора падает на место, погружая узкую каморку во мрак.

– Что?.. – крепкое мужское тело с таким знакомым ароматом прижимает меня лопатками к холодному зеркалу.

Этот запах забирается в ноздри, заполняет легкие, неожиданно толкая меня за грань дозволенного.

Вы не запоминаете все запахи, которые встречаете. Вы не вспомните на сто процентов даже запах своего близкого человека. Но вы точно вспомните запах рубашки, которую в тайне доставали из корзины и вдыхали его, под одеялом по ночам, трогая себя и доводя до первых оргазмов.

– Егор?.. – мой голос сипло вырывается изо рта, его имя царапает горло. – Что?..

– Молчи, – обрывает он меня, выдыхая пахнущий табаком воздух мне в губы. – Ты же этого хотела?

Он делает еще один шаг ко мне, и мои затвердевшие соски касаются его груди сквозь мое белье и его рубашку. Но даже такого прикосновения хватает, чтобы все адекватные мысли вылетели из моей головы.

– Я видел, как ты смотришь на меня, Рита, – он перехватывает поочередно мои запястья, вздергивает их над моей головой, толкается в меня бедрами, и я отчетливо чувствую твердый бугорок в его брюках, отчего моя собственная кровь ударяет в голову и вниз живота.

Я всегда знала, что это неправильно, что даже мысли эти слишком порочные, а теперь, когда все мои самые пошлые желания готовы стать явью, я даже слова вымолвить не могу. Моя грудь вздымается от слишком сбитого дыхания, ноги не держат, в голове полнейший сумбур. Но единственное, чего я хочу, чтобы это все было правдой и не заканчивалось.

– Мне продолжить? – словно читая мои мысли, едва касаясь губами кожи на моей шее, спрашивает Егор.

– Я… – его щетина царапает мне линию челюсти, и я зажмуриваюсь, стараясь справиться с собой, сказать ему, чтобы он уходил, что это все ошибка и ему показалось.

– Давай же, Рита, – в ушах гулкий стук крови почти заглушает его слова. – Скажи это, и мы продолжим.

Он сжимает оба моих запястья одной рукой, длинными красивыми пальцами второй руки касается моих ключиц, срывая с моих губ предательские слишком сладкие вздохи.

– Просто скажи “да”, – змеем искусителем проговаривает он.

– Да, – словно в бреду повторяю за ним я, и почти сразу же слышу шорох тяжелой шторной ткани.

Дергаюсь в руках отчима, пугаясь, что нас застукали за таким недвусмысленным занятием, но темнота вновь окутывает нас, как и в прошлый раз.

– Я не… – хочу отказаться от своих слов, но сразу же понимаю, что поздно.

Мужчина, жестко ухватив меня за горло, резко разворачивает меня спиной к себе.

– Это будет наш с тобой секрет, – я слышу другой голос внизу перед собой и вздрагиваю от неожиданности.

Горячие руки Егора накрывают мою грудь, пальцы сжимают возбужденные, затвердевшие соски сквозь тонкую ткань кружева. От этого еще порочнее, еще более волнующе. Его язык оставляет влажный след от уха до ключицы, и я сдавленно стону в его ладонь. На краю ускользающего сознания бьется сошедшей с ума птицей мысль: неужели это происходит со мной. Но и она растворяется мгновенно, когда кончик языка Глеба надавливает на бугорок клитора, жестко ласкает его, и мокрая от его слюны и моих соков ткань усиливает и так запредельные ощущения. Я выгибаюсь еще сильнее, непроизвольно нетерпеливо ерзаю, но сильные руки моего отчима тут же сковывают мои движения, подавляя, лишая воли.