Страница 91 из 122
Глава 39
И почти в тоже время, как эти два молодых человека уселись на диваны конной повозки, к шумному перрону подходил поезд «Варшава-Берлин-Гамбург», именно этого поезда в тени красивого навеса и дожидался брат Тимофей. Стоял, поигрывая свёрнутой в трубочку газеткой. Он был невозмутим, зная, что человек, которого он ждёт, покинет свой вагон одним из последних. Приехавший человек обязательно будет ждать свободного носильщика и никуда не будет торопиться. Поэтому Елецкий тоже никуда не спешил и собирался дождаться его под здесь, под часами.
Так всё и вышло; когда первые пассажиры поезда схлынули с перрона, когда пошла вторая волна из тех, кто ехал в «мягких» вагонах и мог позволить себе носильщика, вот только тогда брат Тимофей не спеша двинулся по перрону навстречу иссякающему потоку.
И вскоре увидел того, кто ему был нужен. То был человек лет сорока пяти, чуть выше среднего и худой, немного сутулый и относящийся к своему костюму так же небрежно, как это делал и сам Елецкий. Он шёл впереди тележки носильщика с совсем не старой дамой и о чём-то с нею разговаривал. Признаться, появления дамы брат Тимофей не ожидал. Он даже остановился, когда понял, что дама приехала вместе с гостем, но гость уже увидал Елецкого и заулыбался, протянул навстречу опричнику руки так, как протягивают доброму знакомому, которого хотят обнять.
— Пан Тимотеуш…
— Самуэль, дорогой…
И они обнялись, причём брат Тимофей тихо спросил у приехавшего:
— А кто это с тобой? — он, конечно же, имел в виду яркую даму, что стояла теперь чуть в стороне, глядела на них и улыбалась. Он понимал, что для Пеньковского эта женщина слишком молода, но на всякий случай всё-таки спросил: — Жена?
— Жена? — удивился Самуил Пеньковский, чуть отстраняясь от него. — У моей жены, что, дел, что ли, нет — таскаться в поездах по заграницам; слава Богу у неё есть дела дома, — он подозвал молодую женщину жестом к себе, — пан Тимотеуш, познакомься, это пани Зося, моя ассистентка.
— Ах, ассистентка! Очень приятно, — теперь всё встало на свои места. Брат Тимофей улыбнулся и поцеловал красотке ручку. Но тут же повернулся к Пеньковскому. — Но ты же не предупредил меня, и я заказал для тебя одноместный номер.
— Одноместный нам никак не подходит, — помотал головой Пеньковский, — у пани есть свои потребности, Тимотеуш, понимаешь… Ванна, зеркало, хороший стол, всякое такое…
Елецкого так и подмывало сказать своему старому знакомцу, что ни о чем подобном и речи быть не может, так как он ограничен в средствах, да и договора про то не было, но пани Зося улыбалась так ласково, что он не решился.
— Хорошо, Самуил, мы что-нибудь придумаем, — он повернулся к женщине и спросил на польском: — Пани Зося, вы впервые в Гамбурге?
— Впервые, — призналась та, — я никогда никуда не ездила. Мне так всё интересно. Тут всё такое большое, совсем другое, не то что у нас в Жешуве.
— Да, вынужден согласиться, Гамбург будет побольше Жешува, — соглашался с нею Елецкий, а пан Самуил шёл рядом и согласно кивал головой: да, да, это всё так. Он был доволен тем, что его встретили, и доволен тем, какое впечатление это поездка произвела на его спутницу.
Так, болтая, они добрались до выхода из вокзала, где носильщик остановил свою тележку.
— Прибыли, господа.
Пеньковский даже и не подумал достать деньги, и брату Тимофею снова пришлось лезть за кошельком. Причём он удивился, глядя на вместительный сундук и два больших чемодана:
— Самуил, неужели это всё ваше?
— Конечно, всё наше… В сундуке только мои инструменты. Или ты, пан Тимотеуш, хотел бы купить мне инструменты здесь? — поинтересовался Пеньковский с сарказмом.
Елецкому ничего иного не отслаивалось, как заплатить носильщику и подозвать извозчика, за которого, как он понимал, опять придётся платить ему.
Он почти всю дорогу молчал, был хмур, почти не глядел на девушку, и Зоя, понимая его состояние, старалась не донимать его своими разговорами. Так, почти не разговаривая, они добрались до вокзала, а там, расплатившись с извозчиком, прошли немного и поймали другой экипаж, который отвёз их в центр города. Оттуда до своей квартиры они шли пешком.
И под конец пути эта угрюмость Генриха стала девушку немного раздражать: ну сколько можно молчать и дуться, словно это она, управляя электромобилем, налетела на поребрик.
Нет, конечно, Зоя всё понимала: эта досадная случайность подпортила всю их затею, теперь её мужчина уже не мог вернуться в семью, к своей прежней нормальной жизни. Полиция бы его непременно нашла, а суд дал бы ему срок. Всё-таки вооружённое ограбление — это не шутка. Тем не менее, эта его мрачность была ей непонятна. И чтобы немного успокоить его, она произнесла:
— Поедем в Баварию, туда можно добраться без документов, перейдём границу возле Инсбрука, нам помогут, я знаю людей, доберёмся до Вены, и я знаю место, где нам сделают паспорта. Хорошие паспорта. С этими паспортами мы сможем спокойно доехать до Амстердама, да и вообще передвигаться по всей Европе.
Он только поглядел на неё как-то странно и ничего не ответил. И тогда Зоя продолжила, пытаясь его успокоить:
— Деньги у нас будут, и вы сможете поступить в лётную школу… Ну, например, где-нибудь во Франции. Я уверена, там есть такие школы, Франция — это передовая страна, у них тоже развито сообщение посредством цеппелинов.
Но, выслушав её, как девушке казалось, внимательно, Ройке опять ей ничего не ответил.
Дальше до самого дома они шли в тишине. И Зоя не могла его понять. Девушка, у которой никогда не было семьи и никогда не было нормальной жизни, не могла понять человека, который в одночасье всё это потерял. Для неё сегодняшнее состояние было нормальным. Естественным. Риск, нелегальное положение, отсутствие документов, настоящие опасные враги были для девушки привычным, естественным фоном жизни, тем, к чему её готовили почти всю её сознательную жизнь. И молодого человека из приличной семьи, у которого был хороший и трудолюбивый отец, заботливая и любящая мать, сёстры, мечты, перспективы, она понять не могла. Ну подумаешь… Видите ли, теперь его будет искать полиция… Ну и что? С деньгами и новым паспортом можно устроиться во Франции не хуже, чем здесь. Не хочешь Францию, пожалуйста — Австро-Венгрия. Вена — удивительный город, не беднее Гамбурга будет, и уж точно красивее. Чего дуться-то?
И когда они уже подходили к своему дому, она снова попыталась: