Страница 16 из 24
— Понял. Там напротив ворот верфей есть хорошие чердаки, может, какой подойдёт, — припомнил Елецкий. — Мы с братом Емельяном, — он взглянул на казака, — займёмся этим прямо сейчас.
— Займитесь; а как освободитесь… — теперь великосхимный поглядел на Тютина, — ты, брат Емельян, с братом Валерием прошвырнитесь-ка по кабакам, где ошивается британская матросня.
— Зачем? — сразу оживился казак.
— Надо будет найти самого драчливого забияку с линкора, желательно какого-нибудь унтера, а не простого матроса.
— Так, ага, — сразу стал вникать в суть дела Тютин. — А для чего он нам надобен?
— Для разговора, — отвечал ему брат Ярослав.
— А! Типа «языка» взять для допроса! — догадался казак.
— Да, «языка» для допроса, — кивнул великосхимный. — Вот только он нам понадобится, когда брат Аполлинарий и брат Вадим сделают нам фотографии офицеров с линкора. А пока только приглядитесь к ним.
— Всё понял, всё сделаем.
— Брат Валерий тебе в помощь будет.
И тут Тимофей Сергеевич Елецкий всё-таки спросил:
— Так у тебя, брат Ярослав, есть мысли по поводу дела?
Этот вопрос был не праздный, все хотели знать, есть ли у руководства план, чтобы ободриться, чтобы понять, что все их усилия не были и не будут напрасны. Но вместо этого великосхимный как-то уклончиво сказал:
— Мысли-то у меня всегда есть, — а потом ещё добавил всё так же туманно: — Они у меня на всякое дело имеются, да вот не на всякое дело правильных мыслей у меня хватает.
Елецкий поглядел на него искоса, вроде в этом взгляде было и восхищение — вельми великомудр брат во Господе Ярослав, — но и недоумения в глазах резидента хватало тоже. После он вздохнул, и на этом стали братия из квартиры расходиться. Но перед тем, как выйти первым, Тютин, улучив момент, спросил у Елецкого:
— Так что он сказал-то? Есть у него мысли?
— Поди пойми его, — пожал плечами гамбургский резидент. — Тебе сказано с братом Валерием пройтись по кабакам в порту, вот и собирайся.
Герцогиня знала: если доктор Мюррей хочет с нею встретиться по своей инициативе, нужно ждать чего-то неприятного. Чаще всего это были очередные просьбы денег. Доктор почему-то считал, что делает для леди Кавендиш очень много, и осознание этого рождало в нём избыточное самомнение; но он не знал, что к леди Джорджиане пару раз в год приходят разнообразные доктора типа него самого, которые обещают ей новые способы сохранения здоровья и даже возвращения молодости. Однако герцогиня не спешила их нанимать и просила убедительных доказательств объявленных возможностей. Не догадываясь об этих визитах коллег-конкурентов, Мюррей вёл себя несколько самонадеянно и всегда раздражался, если она отказывала ему в требуемых суммах или пыталась хоть как-то урезать его расходы. Вот и сейчас, когда Джеймс доложил ей, что её желает видеть доктор, она оторвалась от бумаг, в которых делала правки, и поджала губы. А потом с надеждою подумала:
«Может, всё-таки он заведёт разговор о будущей пересадке глаз, а не о деньгах? Впрочем, он большой мастер увязывать нужные операции и новые расходы, придумает что-нибудь про аппарат для гальванизации тканей фунтов за триста или ещё что-нибудь».
В общем, гадать было бессмысленно, и она произнесла:
— Пригласи его, Джеймс.
О, в этот день доктор пришёл к ней в новой, чистой рубахе. Только на манжете левого рукава красовались какие-то коричневые пятна, во всём остальном мистера Мюррея можно было считать чистым. Ну, трёхдневная щетина и сальные волосы до плеч не в счёт.
— Итак, доктор, чем я могу вам помочь? — подслеповато щурясь, спросила герцогиня.
— Я пришёл с не очень хорошими новостями, — Мюррей вздохнул; судя по всему, он и сам был не рад этому разговору.
— Вы себе не изменяете, — холодно заметила на это леди Джорджиана. — Говорите, что произошло?
— Я хотел сказать вам о той особи, что вы прислали.
И вот тут леди Кавендиш отложила перо, потому что для этой старой женщины вопроса важнее в этом свете не существовало. Даже её неуёмная страсть к драгоценным камням, и та меркла перед одержимостью омолаживать себя. Она внимательно глядела на доктора, ожидая неприятных вестей: ну, говорите уже!
— Особь, которую вы прислали, близорука, — наконец произнёс Мюррей.
— Близорука? — удивилась леди Кавендиш. — Отчего же она близорука? Она же молода!
— Это наследственное, — уверенно отвечал ей доктор. — Да и крупна она для вас, её глаза слишком велики для ваших глазниц.
— Велики? Близорука? — герцогиня всё слышала, но смысл сказанного доктором ускользал от её цепкого ума, так как она не готова была всё это воспринимать. Это не укладывалось в её чёткие планы и, значит, было непонятным.
— Её глазные яблоки и так крупны, да ещё и вытянуты из-за наследственной болезни, они вам не подойдут.
Теперь для леди Джорджианы всё стало ясно: глаза той девки ей не подходили. Придётся искать новую особь. Ну а…
— А кожа? — спросила она.
— Ну, с кожей всё в порядке, — отвечал ей Мюррей. — Правда, особь почувствовала что-то неладное, когда её привели к нам, и начала биться, едва удалось успокоить её, пришлось использовать хлороформ.
— Надеюсь, вы не повредили её кожу? — уже с опасениями в голосе произнесла герцогиня.
— Почти не повредили.
— Что значит «почти»⁈ — герцогиня вскочила со стула. Она уже настроилась на обновления, и ей очень не хотелось начинать новые поиски. Её мягкие туфли сделали уже пару шагов по толстому ковру в сторону доктора, глаза старухи горели молодым огнём ненависти, её взгляд буквально пронзил доктора.
Это был как раз тот самый взгляд, который люди могли ощутить физически и от которого даже у крепких мужчин начинали дрожать колени, и доктор почувствовал на себе всю его силу. Он сглотнул слюну, ослабил и без того не слишком тугой узел на галстуке и произнес сипло:
— Миледи… Прошу вас… Кожа особи в порядке, её немного поцарапали, когда запирали в клетку, сейчас особь под галоперидолом, она не активнее овоща. Царапины на коже незначительны.
Ей хотелось взять трость, подойти к этому тупому доктору и переломать ему кости! А лучше размозжить кости его лица. Она знала, что под этим её взглядом он не сможет сопротивляться, но британские ведьмы и кичились тем, что умели держать в узде свои самые яростные эмоции. Она сделала глубокий вдох и умерила свой пыл.
— Значит, кожа её в порядке?