Весна безумия

Но Инга его перебила:

– Ян, если даже Кля… – осеклась она. – Тимофей меня простил. Ты же простишь? Мир?

– Я подумаю…

– Напиши мне, плиз, – она посмотрела на меня, затем на Тима.

В воздухе повисла неловкость, и Инга попрощалась и ушла. Догадалась оставить нас одних. Мы молча вышли за ворота школы и неспеша тащились к моему дому. С чего начать разговор, я не знала, Тим тоже не нарушал тишину.

– Что думаешь? – наконец выдавила я. – Тебе, наверное, обидно было такое прочитать?

– Я был готов и к такому развитию событий, когда рискнул написать тебе, так что не обиделся.

– Рили? Ты думал, я тебя пошлю, когда скинул видео? – а вот я была в шоке.

– Да! Думал, что у меня никаких шансов с тобой замутить, и получу в ответ что-то в этом духе.

– Ты же написал, что догадывался, что это не я.

– Так это было до того, как мы встретились и пообщались в реале. Ян… – он вдруг остановился прямо передо мной и смотрел какое-то время в глаза. – Ты мне нравишься! Скажи, есть у меня хоть маленький шанс стать тебе кем-то бо́льшим, чем просто друг? Ведь Инга не просто так это написала, был ведь какой-то контекст, разговор между вами. Если шансов нет, то я хочу услышать это от тебя и, обещаю, больше не буду тебя доставать.

Тим был искренен и серьёзен, и мне он правда нравился.

– Всё, что писала Инга неправда. Ты просто чем-то ей не угодил. И… – я не знала, как сформулировать фразу, не упоминая, что он мне нравится. Чуть улыбнулась. – У тебя есть все шансы.

Тим выдохнул и улыбнулся, и я боялась, что он даже полезет целоваться, чтобы закрепить свой успех. Но он взял край моего шарфа в руку и освободил дорогу. Мы шли рядом, но гораздо ближе, чем до этого. Он держал край шарфа, словно мою руку и мотал им вперёд и назад.

– Ты же простишь Ингу? – неожиданно спросил он.

И если с утра я думала, что никогда не смогу простить подругу за подобный поступок, то после того, как Тим так легко к этому отнёсся, вчерашнее перестало казаться такой уж катастрофой.

– Пока не знаю. Наверное, да. Инга для меня самый близкий человек.

– Пару лет назад мы с моим лучшим другом сильно подрались, серьёзно так. И вот, хоть убей, сейчас не вспомню причину. Помню драку, и тогда думал, что в жизни больше никогда с ним дружить не буду. Почему-то мы помним ссоры, собственную обиду и злость, но забываем причину.

– А потом помирились?

– Ага. Через два дня уже забылось всё. Ржали ещё друг над другом на тренировке: «Кто это тебя так отделал?» – «Придурок один, но я ему тоже нос разбил», – подыграл Тим. – Да мы и сейчас, кстати, тоже спорим часто, и это нормально. Чем ближе люди, тем больше у них тёрок и возникает.

– Это неправильно, – я никак не могла согласиться с Тимом. – Чем ближе люди, тем они должны быть больше схожи во мнениях, подстраиваться друг под друга, уступать. Между близкими вообще не должно быть ссор!

– Ты сама говоришь «уступать», «подстраиваться»! Это уже один прогибается под другого, в ущерб своим интересам. А если не уступать? Может, твои интересы важнее?!

– Ради близкого человека можно и уступить.

– Всем ли?! И всегда ли? – Тим посмотрел на меня и чуть усмехнулся. – Да и с близкими людьми слишком много общей территории, площади соприкосновения, поэтому на ней и возникают постоянные тёрки. И иногда надо всё-таки отстаивать то, что тебе важно, близкие поймут! Им нужно это знать!

– У нас и с одноклассниками порой возникают тёрки, но не все же близкие люди.

– Но чем важнее для тебя человек, тем важнее для тебя его, не знаю… благополучие. К примеру, какой-нибудь Захарченко подойдёт и попросит твой шарф потаскать. И будет послан далеко и надолго. А если Инга у тебя попросит шарф? Это уже будет иметь для тебя значение, и если Захарченко так никогда не сделает, то от Инги такого можно ожидать хоть каждый день.

– И мне не жалко для Инги шарф. Мне для неё вообще ничего не жалко.

Мы уже давно стояли около моего подъезда, но не расходились. Тим смотрел на меня. Было видно, что ему не терпится высказаться, и он раздумывал, стоит ли озвучивать мнение или нет, но потом прищурился и выдал:

– А если это будет не шарф? Ведь вчера ты ей не уступила.

Глава 8. Сломанная психика

Когда мы разошлись, я никак не могла выкинуть из головы наш разговор с Тимом: мысленно всё ещё с ним спорила, приводила аргументы. Мне казалось, он хотел сказать мне что-то важное, но не стал.

Из раздумий меня вывела мама:

– Яна, собирайся! Мы сейчас к Михаилу Захаровичу едем. Он сегодня до пяти в больнице будет.

– Мам, мне уже получше. Это был просто однократный срыв. Может, не нужно?

– Вот чтобы таких срывов больше не было, и поедем.

Михаил Захарович – это психиатр в психоневрологическом отделении детской городской больницы. Ему уже было под пятьдесят, но выглядел он очень хорошо: добрый и позитивный дядька с проницательным взглядом и спокойным голосом, всегда умел расположить к себе и действительно радел за детскую психику, особенно за подростковую.

Когда я лежала в больнице, мне нравилось, когда Михаил Захарович приходил и говорил по душам. Его рассказы о суицидах и селфхарме порой пробирали до дрожи, ведь за словами стояли реальные случаи. Звучали истории страшно, но психиатр преподносил всё так, что появлялась надежда у тех, кто к нему попадал. Казалось, что всегда всё можно исправить. Его девиз, который прочно завис в голове после его рассказов: «Проживи ещё один день!».

Брошюра с его статьёй и этим девизом до сих пор лежала где-то в недрах стола. Суть статьи заключалась в одной фразе: когда настолько плохо, что стоишь на краю пропасти, нужно просто прожить ещё хотя бы один день.

Соню некуда было деть, поэтому мы отправились в больницу втроём. В коридорах со светло-зелёными стенами на меня сразу напали флешбэки, сердце начало сжиматься.

За последний год кабинет Михаила Захаровича практически не изменился, как и сам доктор. Мама с Соней остались в холле больницы, поэтому я зашла одна.

– Яна, привет! – улыбнулся врач. – Как жизнь без таблеток? Скоро уже будет год без них.

– Здравствуйте, Михаил Захарович! Жизнь стала намного ярче.

Он одобрительно кивнул.

– Что случилось вчера? Твоя мама за тебя испугалась.

– Небольшая истерика, но сегодня всё хорошо.

– Видимо, случилось что-то плохое для тебя. По шкале от нуля до десяти насколько ты бы оценила силу эмоций? Ты помнишь: ноль – даже не касается тебя, десять – твоя личная катастрофа.

– Наверное, на восемь, но в какой-то момент я поняла, что ничего не могу сделать, и меня словно выключило в ноль, а по дороге домой накрыла паничка.

Михаил Захарович снова одобрительно кивнул. Задал ещё несколько обыденных вопросов про общее состояние: сон, аппетит, настроение. Потом спросил про оценки, экзамены, учёбу, друзей и отношения с противоположным полом. Следом откинулся на спинку стула, соединил кончики пальцев ладоней, будто держал невидимый треугольник в руках (он постоянно так делал).

– Думаю дать тебе лёгкие седативные, даже не столько из-за срыва, сколько по причине весны. У тебя впереди экзамены. Стресс, напряжение будут нарастать. Уже сейчас ко мне попадают твои ровесники с истощённой нервной системой и депрессиями. Учёба не щадит самых ответственных из вас. И вообще, не люблю весну. Что ни весна, то весна безумия! – он снял очки и потёр переносицу.

– А можно я пока не буду их пить? – умоляла я. – Просто с таблетками я не чувствую себя живой.

– А какой себя чувствуешь?

– Тормозом. Я и так торможу, а под ними будто замороженная, что ли. Мне хорошо и спокойно, но я словно с закрытыми глазами живу.

– Давай так, я выпишу тебе рецепт, пока не пей, но пообещай, что сходишь к психологу, либо к нашему, либо к школьному.

– Зачем?! – удивилась я. – У меня и запроса-то нет. Всё хорошо у меня.

– Как тебе запрос, экологично переживать стресс? Я помню, твоей реакцией раньше был ступор, сейчас так же?