Часы пробили полночь

— Фил, дорогая… впусти меня.

Ручка поворачивалась туда-сюда. Филида быстро сказала:

— А, это вы, тетя Грейс? Я уже ложусь.

— Я лишь хотела пожелать спокойной ночи.

— Спокойной ночи, тетя Грейс.

Пауза. Потом звук удаляющихся шагов. Филида вздохнула. Наконец она действительно осталась одна. Она сразу включила свет — лампу над туалетным столиком и над большим зеркалом на стене. Комната светилась — кремовые, серебристые, незабудочно-синие тона, Филида в белом платье.

Она стояла, глядя в зеркало, и видела комнату и себя, как будто смотрела сквозь узкое окно в серебристой раме на какую-то другую девушку в другой комнате. Столько света и цвета, блеска и красоты! Перед ней была совсем не та девушка, которую она изучала в зеркале каждый день в течение года. Тысяча девятьсот сорок первый год кончался, и прежняя Филида уходила вместе с ним. Она больше не хотела ее видеть. Прежняя Филида стала кем-то другим.

Она смотрела и смотрела — а потом приблизилась, чтобы заглянуть в глаза своему отражению. И вдруг отвернулась, медленно отступила к стене и выключила свет, оставив только ночник возле кровати. По-прежнему двигаясь медленно, Филида присела на маленький низкий стул у камина. Прошла четверть часа.

Наконец она встала, приблизилась к двери и отворила ее. За ней тянулся коридор, темный и пустой, яркая люстра не горела, струился только тусклый свет с лестницы. Царила тишина. Филида прислушалась, но не уловила ни единого звука.

Примерно через минуту она вышла из комнаты и, бесшумно закрыв дверь, двинулась по коридору. На одной стороне находились две двери — ванной комнаты и спальни Грейс Парадайн, — а с другой стороны дверь гостиной. Потом — короткий промежуток до лестничной площадки и широкие ступеньки, ведущие в прихожую.

На нижней ступеньке Филида вновь остановилась и прислушалась. В прихожей всю ночь горел свет. Слева были столовая и гостиная, справа — библиотека и обитая сукном дверь, ведущая в так называемое западное крыло. Несколько комнат в этом крыле Джеймс Парадайн отвел жене, когда она тяжело заболела, — спальню, гостиную, ванную и гардеробную. Их окна выходили на террасу и на реку. Туда вел коридор, соединявший их, библиотеку и бильярдную. Лестница в дальнем конце поднималась на второй этаж, где располагались спальни. Комната, некогда принадлежавшая миссис Парадайн, после ее смерти оставалась незанятой, но Джеймс Парадайн пользовался ванной, спал в гардеробной, а гостиную превратил в кабинет.

В этом кабинете он и ждал, не сводя глаз с двери и ловя малейшие звуки. На столе он держал наготове промокательную бумагу, письменные принадлежности и красивую серебряную чернильницу, которую преподнесли ему служащие по случаю свадьбы. Слева на краю стола лежала «Таймс».

Он сидел уже некоторое время, почти не двигаясь, когда в дверь чуть слышно постучали. Так тихо, что можно было даже не заметить. Джеймс Парадайн, как будто ожидавший этого, сказал:

— Войдите.

Трудно сказать, удивило его или нет появление Филиды. Девушка почти вбежала и тут же, словно силы ее покинули, остановилась, прислонившись к двери и цепляясь за ручку.

— Можно с вами поговорить, дядя Джеймс?

Его острый и проницательный взгляд пугал Филиду в детстве и едва не напугал теперь. Она задышала чаще, в глазах отразился ужас.

Джеймс Парадайн сказал:

— Конечно, Филида. Садись. Только поверни ключ, чтобы нас не побеспокоили.

Она повиновалась, подошла к столу и опустилась на стул, на котором час назад сидел Элиот. На мгновение испуганный взгляд широко раскрытых глаз остановился на лице Джеймса Парадайна. Потом Филида покраснела и отвернулась.

Губы старика растянулись в легкой саркастической усмешке.

— Ну, Филида… ты хочешь признаться? — спросил он.

Она вновь взглянула на него.

— Думаю, да, дядя Джеймс.

— И в чем же?

Она быстро ответила:

— То, что вы сказали за ужином… вы ведь не имели в виду Элиота?

— А с чего ты взяла?

— Потому что он не стал бы… он не мог…

— Весьма похвальные чувства, дорогая моя. Жена всегда должна быть уверена в невиновности мужа.

Прозвучавший в голосе Парадайна цинизм заставил Филиду поднять голову и сказать простодушно, но гордо:

— Вы думаете, у меня больше нет права говорить от лица Элиота? Может быть. Но есть кое-что, чего он никогда не сделает.

Джеймс Парадайн кивнул:

— Так, так, милая, великолепно сказано. Чтобы снять с твоей души тяжесть, заверяю, что я не ожидаю от него признания. А вот как насчет тебя?

Филида опять опустила глаза.

— Это не то чтобы признание… но, по-моему… я сделала… не знаю, как сказать…

— Глупость? — подсказал Парадайн.

Она бросила на старика быстрый испуганный взгляд, в котором промелькнул слабый намек на горькую усмешку.

— Возможно… не знаю. Потому-то я и хотела с вами поговорить.

— Почему со мной? Я думал, Грейс — всеобщая наперсница.

— Она слишком разволнуется, — в отчаянии сказала Филида. — А я хочу поговорить с человеком, который не станет переживать… — Она запнулась и добавила: — …так сильно.

Джеймс Парадайн взглянул на нее со странным проблеском юмора в глазах.

— Беспристрастная точка зрения. Понимаю. Ну что ж, говори.

Филида продолжила:

— Я не знаю, что тетя Грейс сказала вам в прошлом году… про нас с Элиотом.

Черные брови Парадайна приподнялись.

— Сейчас припомню… вы вернулись из свадебного путешествия, провели Рождество в Лондоне с отцом Рэя и приехали к нам тридцатого декабря. Мы устроили обычный прием в канун Нового года, а шестого — или седьмого? — января Грейс сообщила мне, что вы расстались.

— Она объяснила почему?

— Она сказала… — голос Джеймса Парадайна звучал необычайно сухо, — …насколько я помню, она сказала, что Рэй «повел себя в высшей степени недостойно», и намекнула, что у тебя есть основания для развода. На мой взгляд, это было рановато. Могу я поинтересоваться… ты, кажется, собираешься рассказать, что случилось на самом деле?

Филида ответила:

— Да. — Она подняла голову и взглянула на него. — Я никому об этом не говорила. Одни начинают слишком беспокоиться, другим наплевать. И все лезут с советами.

— Чертовски неприятная привычка, — подтвердил Парадайн и добавил: — Спасибо за доверие.

Филида не сводила глаз с дяди Джеймса.

— Тетя Грейс все для меня сделала, все возможное. Я очень благодарна, правда. Но порой, когда человек тебя так любит, возникает ощущение, что ты не можешь сделать и шагу, чтобы не причинить ему боль. Когда я обручилась с Элиотом, то именно это и почувствовала. Я обидела тетю Грейс, и с каждым днем она переживала все больше, и ничего нельзя было поделать. Она невзлюбила Элиота.

Джеймс Парадайн кивнул:

— Да уж, невзлюбила. Да будет позволено мне заметить, милая моя, что тете Грейс ни за что на свете не понравился бы человек, который сделал тебе предложение.

На лице Филиды вновь отразился испуг.

— Я очень огорчилась, но что тут поделаешь? Мы поженились и уехали в свадебное путешествие. А через два дня тетя Грейс получила письмо, которое задержалось на почте. Письмо от подруги, миссис Крэнстон. Я ее никогда не любила. Письмо было про Элиота.

— У женщин уникальный талант вмешиваться в чужие дела, — заметил Джеймс Парадайн.

— Она решила, что тете Грейс следует знать. Он… он…

— Что, дорогая?

Филида побледнела и договорила:

— Элиот попал в аварию. С ним в машине была девушка. Она пострадала. Ее привезли в дом Крэнстонов… вот почему миссис Крэнстон об этом узнала. Элиот сидел за рулем. Конечно, им обоим пришлось назвать полиции имя и адрес. Девушку звали Мейзи Дейл. Миссис Крэнстон сказала, что они жили в мотеле.

Мистер Парадайн снова приподнял брови.

— И все?

— Нет, конечно, нет. Просто… я никогда еще не рассказывала… это нелегко.

— Понимаю. Может, продолжишь?

Она кивнула:

— Да. Потом было еще кое-что. Я не видела письмо… и не хотела. По-моему, миссис Крэнстон ужасная женщина. Я думаю, она просто записала все, что услышала про Элиота и про ту девушку. Тетя Грейс страшно расстроилась. Мы ведь поженились. А миссис Крэнстон сказала, что Элиот встречается с другой. Понятия не имею, как она узнала.