Страница 16 из 56
– К умывальнику-то ребенка не ложьте… – Кашель. – Бабка там ночью преставилась. – Снова кашель, но и «господи прости» не пробормотала, и не перекрестилась. – Выживет ваша, вижу…
Буравящий, злой взгляд, почти или совсем безумный от постоянной боли, уже не ноющей, а кричащей, при том, что из-за пораженных легких звук в полную силу не может вырваться наружу и разрывает внутренности (получается замкнутый круг, когда сигнал о боли сам причиняет страдания). Постоянная мука, как несение креста, превратила обыкновенную мегеру в Кассандру? Верить ли ее предсказанию?
Верить – не верить… Сейчас-то какая разница? И вера в выздоровление, и тем более полное неверие могут сбить с правильной дороги или замедлить шаги-действия… Костя вырвал руку из цепких старухиных пальцев (сила в них была такая, что конечность онемела, как будто из нее выкачали всю энергию) и пошел за сестрой-хозяйкой, чтобы получить чистое белье и застелить кровать у окна (обо всем, даже самом насущном, здесь надо самим заботиться, ничего само по себе не делается… сразу и покорно приняли это как должное) – ведьма помогла сделать выбор.
После ужина, не поздно, часов в семь, когда задремавшая Дуня пихнула ютящуюся на краю ее постели Клаву и, открыв сонные, но уже не температурно-мутные голубые глаза, пробормотала: «я посплю, ладно?» – решились ночью не дежурить, хотя было даже, где прикорнуть: кровать покойницы все еще пустовала, и соседка слева, предложив свое одеяло, осуждающе-многозначительно поджала тонкие губы – вот она, интеллигенция, о своем удобстве только и думают.
– А зачем вам тут мыкаться… Приезжайте завтра, часам к двенадцати, после бронхоскопии, – обронил на ходу лечащий врач, полноватый брюнет лет сорока.
Его спокойствие профессионально-автоматически внушало уверенность в благоприятном исходе, но Клава разглядела, что то была маска, не пробиваемая ни чужими страданиями, ни купюрами, падающими в оттопыренный карман его голубоватого халата. И все-таки маска спокойствия, а не равнодушия… В больничных чертогах мало у кого есть силы добраться до искренних мыслей (до содержания) другого, хватает и врачующей формы. (Содержание – форма… В вечном искусстве и в сиюминутной жизни какие у них разные роли…)
– …Молодцом держалась! – Словно удивляясь, что у таких суетливо-трусливых родителей может быть мужественная дочь, заметил он же, когда Клава и Костя, виноватящие себя за бегство с поля сражения, отыскали его в ординаторской за скорым обедом-перекусом: заляпавший подбородок томатный сок прямо из зеленой картонки, без стакана, и мясное ассорти на пергаменте, без тарелки и без вилки. – Никакой жидкости в легких. Не врач у вас там был, а черт-те кто! – Ровный тон вдруг сделал всплеск, как на кардиограмме сигнализируя о стыде за напортачившего коллегу. Нечаянно у него вырвалось, не чтобы набить себе цену. – Биопсия будет через несколько дней готова, но и тут не предвижу плохого. А если что – вырежем… Температура сейчас скакнет, не пугайтесь – это как правило после такой манипуляции.
Первые слова Дуни, уже охваченной температурным пожаром, были:
– Мамочка, дорогая, помоги мне… Я всю ночь чувствовала на себе ее жуткий взгляд – будто она хочет из меня всю жизнь себе забрать…
Только к вечеру удалось купить-выпросить бокс для тяжелобольных, освободившийся после очередного летального исхода (смертность здесь планировалась, а не портила статистику) в соседнем отделении на этом же, четвертом этаже. Сестрам, и правда, далеко по коридору шагать, но «мы заплатим», – радостно выдохнули Клава-Костя.
Уже к концу недели остались лишь субфебрильная температура, капельница с заграничным ципробаем и кандидоз – упустили, что антибиотики убивают флору.
В первое же воскресенье Варя подменила родителей, пришла со свежим куриным бульоном в высоком термосе и с паровыми котлетками в широкогорлом. Только после ее появления до них дошло, что можно и нужно пробуждать дочкин аппетит домашней едой. Все-таки от испуганного человека укрываются самые очевидные вещи. Вот уж им-то, дрожащим, пригодилась бы защитная маска хоть и равнодушия – или она помогает отражать страх.
Раз в неделю рентген показывал, что очаг воспаления в верхушке левого легкого не растет, но и не гаснет. Варя предложила-приказала привезти Дуню в свою клинику на томографию, бесплатную. «И счет прошлый заодно оплатите, половину, шеф скостил бедной профессорской семье». Посоветовались с лечащим врачом, тот пожал плечами: зачем лишний раз облучать ребенка? Но не запретил… На готовые снимки глянул, ничего нового не обнаружил и снова недовольно пробурчал про ненужное облучение, Варя же картинкам обрадовалась, только вот вопрос: за себя успокоилась или за Дуню?
Как-то наутро после очередного вечернего взноса в голубоватый докторский карман, добровольного пожертвования, не подстегнутого ни прямым вымогательством, типа «зарплаты-то у нас какие», ни шутливыми вроде бы обиняками, они застали Дуню с кипой машинописных листов в руках. Она выправляла стиль и опечатки в докторской диссертации своего лечащего врача. Сам он ночью улетел в Египет отдохнуть, на недельку – горящая путевка подвернулась. «На ваши денежки и отправился», – съехидничал Макар, когда Костя заехал к нему на службу передать Клавину работу, которую она умудрялась делать на колене возле Дуниной кровати и в метро по дороге на домашнюю ночевку.
Последнюю капельницу поставили в воскресенье утром, когда загорелый (в апреле, тогда это был шик…), ничуть не суетливо-виноватый доктор без воспитанно-необходимого в такой ситуации «спасиба» взял с тумбочки прозрачную папку со своей диссертацией. Приноравливаясь к Дуниной правке, переспросил насчет пары мест и уже уходя ошарашил:
– Можете дома долечивать…
Домой! Домой! Волна радости, родившаяся в душе Клавы, сильная, высокая, с размаху налетела на прочно угнездившийся, разросшийся до огромного валуна страх, превративший ее в трусиху, которую любое волнение загоняет в тупик. На глазах выступили слезы, и она испуганно уставилась на доктора, вместо того чтобы спрашивать и спрашивать. Но разве только вопросами можно добыть из другого нужные тебе сведения? Нет, конечно, не только. Если между людьми возникает естественное, неподдельное напряжение, то есть эмоциональная связь (для которой мало скорчить заинтересованную мину на лице, а мыслями унестись в посторонние дали), то сразу начинается обмен энергией, и уж она-то без труда, автоматически преобразовывается в несущее информацию признание. Вот и из доктора Клавино молчание вытянуло: «Динамика положительная, но затемнение не прошло. Надо наблюдаться. По месту жительства… или сюда привозите…»