Страница 3 из 119
– Да, если еще учесть, что беарийский арбалетчик со стены влепил мне болт прямо в шлем.
– Он ранил тебя?
– Нет, болт порезал кожу на виске, застрял между головой и шлемом, но уже в этот день я понял, что мое везение заканчивается и что пора заканчивать с этим ремеслом.
– Тем не менее ты прекрасно выглядишь после стольких лет в армии.
– Non sine fortuna, – ответил солдат.
Епископ усмехнулся и посмотрел на монаха, а тот скептически поджал губы.
– Tu quoque severus, он ведь просто солдат, а не ученый.
Монах промолчал.
– Хорошо, а у кого же ты еще служил?
– У фон Бока два года, у фон Рюгенталя. Полгода мне платил курфюрст Ренбау, пока его не разгромили у Мюлле. Вот, в общем-то, и все мои командиры.
– Ну, хорошо. – Епископ помолчал, подумал. – А что ж ты совершил такого удивительного для барона фон Рютте?
– Ну, я, – начал солдат, – помог ему навести порядок в его земле.
– Секундочку, – перебил его епископ, подошел к столу и налил вина в два бокала. Один предложил солдату, а из второго отпил сам. – Что за дрянь? Вино мне возят все хуже и хуже.
Солдат отпил и решил, что вино вполне себе приличное.
– О чем мы говорили? – спросил епископ.
– О бароне фон Рютте.
– Ну и что именно ты сделал для барона?
– А разве аббат вам не написал?
– Аббат мне пишет едва ли не каждый день. Мало ли что он мне написал. Он написал, что барон очень щедро наградил тебя. И как щедро?
– Вполне, – скромно сказал солдат.
– И сколько же он тебе обещал за работу твою?
– Семь цехинов.
– Семь цехинов? – Епископ Густав поднял брови.
– Именно.
– Семь цехинов! А знаешь ли ты, сколько местные бароны собирают со своих земель в год?
– Не имею представления.
– А я имею! Местные бароны в год собирают пятнадцать-двадцать цехинов в урожай, и это зажиточные. Большинство едва получают десять. Так вот мне интересно, что же ты за подвиг совершил, что прижимистый Рютте отдал тебе половину своего дохода?
– Мне он не показался прижимистым.
– Тебе не показался, а я его знаю с детства. Я вместе с ним рос. Он всегда был тупым, спесивым и драчливым, а когда вырос, то стал еще и жадным. С мужика дерет последнее, за дочь приданое дает смехотворное. Сына, наследника, держал в черном теле, тому едва удалось у него коня выклянчить. Так что давай, рассказывай, за что жадный Рютте дал тебе гору золота.
– Монсеньор, это долгая история.
– Долгая история, говоришь? До воскресной мессы я свободен. – Епископ подошел и уселся в кресле. Слуга принес ему две подушки, а под ноги поставил скамеечку. – Ну, рассказывай, – сказал епископ. – За что барон заплатил тебе семь цехинов?
Глава первая
– А где мост? – спросил солдат.
– Так нету, – ответил мужик вежливо и с недоумением, мол: «Что ж вы, господин, не видите, что моста нет?»
– Был. Я три года назад здесь проезжал.
– Так был. Да, был. Только вот дожди с февраля месяца как пошли, так и идут. А в апреле его и смыло. И севернее мост тоже смыло.
– А лодка где-нибудь тут есть?
– А как же! Есть лодка, есть. У местного мельника. Только маленькая она, вас перевезет, а коня не перевезет.
Солдат посмотрел в воду. Течение было очень быстрым, переплыть с конем нереально.
– И мост строить никто не собирается?
– Никто не собирается, – заверил мужик, связывая мокрый хворост в пучок. – А кому собираться? Старый граф еще зимой помер. Да, схоронили. А молодому графу не до этого.
– Воюет?
– Не-е, паскудствует… празднует, гуляет.
– Понятно, – солдат немного помолчал, – а там, за рекой, какой-то город был.
– Почему был? Есть. Байренгоф. Стоит город, стоит. Только вам туда ехать не надо.
– А что?
– А чума там.
– Чума?
– Ага, мрут людишки, полгорода осталось от былого.
– Неужто столько померло?
– Кто помер, кто разбежался. Язва – одно слово.
– Язва – это беда, – согласился солдат.
– Язва – это полбеды.
– А что ж еще?
– Дезертиры.
– Вот как?
– Ага, ага, лютуют. Мы на тот берег даже не суемся. И хорошо, что мосты паводком смыло, и вы, господин, подумайте хорошенько, прежде чем туда лезть. А вам куда нужно?
– В Лютцоф.
– В Лютцоф? – Мужик задумался. – Это я не знаю, где такое.
– А что ж дезертиров никто не ловит?
– Я ж вам говорю, старый граф помер, а молодому только пятнадцать годов, не до того ему.
– Ясно, а все-таки как мне попасть на тот берег?
– Три мили вверх по реке пороги. Вода там быстрая, но конь у вас добрый, пройдет. Только вот убьют вас там.
– Думаешь?
– Ага, думаю. Обязательно убьют. Меч у вас дорогой, конь у вас дорогой, что ж не убить-то? Там и за простого мужицкого конька убивают. А за вашего красавца и подавно убьют. Да что там конь, за один ваш плащ с мехом убьют или за сапоги.
– Какие мрачные перспективы.
– Чего? – не понял мужик.
– Ничего, – ответил солдат. – Страшно, но мне нужно в Лютцоф. Придется ехать.
– Ну, храни вас Бог.
– И тебя, друг.
Дождь, дождь, дождь. Некогда мелкая река – полноводна. Даже на порогах вода доходила коню почти до брюха. Медленно, с трудом солдат перебрался на другой берег и повернул на север. Ехать в чумной город не было резона, тем более встречаться с дезертирами. Уж кто-кто, а солдат прекрасно знал, что из себя представляют эти парни.
Дорога сразу за рекой ушла в лес. Стена деревьев справа и справа, а сама дорога больше походила на обмелевшее русло небольшой реки. И дождь.
Добрый плащ, который он захватил как-то после одного небольшого сражения в обозе побежденных, полностью промок. С капюшона за шиворот то и дело скатывались капли. Спина и плечи стали зябнуть, рука – старая его боль – начала ныть. Но ни крова, ни тепла даже не предвиделось.
– Эх, найти бы хоть что-нибудь дотемна, – сам себе сказал солдат.
Ему очень не хотелось ночевать в мокром лесу.
– Тут можно сгинуть, брат, – сказал он коню. – Исчезнуть, как будто и не было. Два-три дезертира с арбалетом – и все. Даже костей не найдут. Да и кто искать-то будет?
Конь не отвечал, шел шагом спокойным.
– Всякое мы повидали, а в такой глуши не были: сколько уже едем, ни единого человека, ни дома, ни следов от копыт или колес, ни кострищ, только лужи.
А день потихоньку полз к закату. Настроение портилось, а тут вдруг конь тихонько всхрапнул. Солдат сразу осадил его и остановился.
– Ну, чего ты? Что почуял?
Конь покорно стоял, шевеля ушами. Солдат послушал, вгляделся вдаль, даже стянул с головы мокрый капюшон – ничего, только мокрый лес и дождь. Пустил коня шагом вперед. Он знал, что тот просто так храпеть не будет, это был добрый боевой конь. И тут до солдата долетел едва уловимый запах. Это был дым, тяжелый дым от сырых дров. Где-то неподалеку были люди. Только что это были за люди?
Солдат решил не спешить и, несмотря на непрекращающийся дождь, капюшон не надевал. В нем было плохо слышно. Проехав еще немного, он уже не сомневался, что кто-то хотел согреться в этом сыром лесу. А еще он почувствовал сладковатый и тошнотворный запах. Запах войны, который не сулил ничего хорошего. Поэтому солдат снял с луки седла шлем с подшлемником, надел его, затем вытащил меч и опустил его вниз, к ноге, под плащ. Он похлопал коня по шее и тихо сказал:
– Поехали тихонечко, и не вздумай храпеть. Если что, вернемся к порогам.
Но, проехав немного и приглядевшись, он понял, что возвращаться не придется. На развилке дороги стояла виселица с двумя повешенными, а в десяти шагах от нее дымил костер. У костра сидели два солдата. Нанизав на палки большие морковки, они их жарили. Именно этот сладкий запах жареной моркови солдат перепутал с вонью разлагающихся трупов.
Рядом, на треноге из палок, висел щит с гербом. Белое поле из верхнего угла в нижний – широкая голубая полоса. На полосе черная орлиная лапа. Солдат помнил сотню гербов и еще пару сотен мог узнать, но этого он никогда не видел. Герб успокоил его. Герб – это всегда порядок. Не останавливая коня, он вложил меч в ножны и снял шлем. Солдат был уверен, что перед ним не дезертиры и не мародеры. Ни те, ни другие никогда не будут носить чьих-либо гербов.