Страница 45 из 53
Между песнями Лебединский делал довольно большие паузы для общения с залом — и чтобы перевести дух. При этом умудрялся не только не снижать интерес публики, но даже подогревать его. Наконец, после второго романса и вопросов в зал насчёт того, понравилось ли, он заговорил и о нашей совместной работе.
— Когда я упоминал, что общение с молодёжью обогатило меня в части репертуара — я не лукавил и не пытался приукрасить реальность. Именно такое общение уже расширило мой репертуар, в том числе — жанрово, и я надеюсь, расширит ещё больше. Этим летом я буквально познакомился в поезде с одним замечательным молодым человеком. Он любезно передал мне черновик песни мелодию, строй, заготовку текста, просто под честное слово. После доработки мною — получилась песня, которую вы уже могли слышать на вышедшей в начале осени сигнальным тиражом пластинке. Итак, впервые на этой сцене — принимайте!
Раздались знакомые аккорды и зазвучала песня, которая в мире у деда начиналась словами «Там, где клён шумит», у нас же клён превратился в дуб и шуметь перестал. Светлана слушала, прикрыв глаза, но губами не шевелила — значит, слов не знала и, стало быть, пластинки у неё нет.
Переждав очередные овации, профессор умело их усугубил, произнеся:
— Радость встречи с вами, дорогая моя публика, я уже вернул — во многом благодаря этой песне, которая подтолкнула меня к возвращению на сцену.
«Да уж, судя по реакции публики после такого анонса пластинку точно раскупят, в ближайшие же дни. Умеет продавать, чертяка!» — это дед, разумеется.
— Спасибо, спасибо! Так вот, этот молодой человек, которого я не оставляю надежд уговорить перейти учиться в МХАТ, на мою кафедру, ухитряется совмещать учёбу в одном из ВУЗов города, серьёзную работу и создание новых песен. Да-да, он не остановился на содеянном, а только вошёл во вкус. Сейчас ещё две его песни репетирует студенческий ансамбль нашей академии, а одну я хочу представить вам сейчас. Причём на этот раз он принёс уже готовое произведение, в котором мне оставалось только сделать аркестровку и отрепетировать. Премьера песни! Слова и музыка студента Могилёвской хозяйственно академии Рысюхина Юрия Викентьевича — запомните это имя, поверьте моему опыту, вы ещё не раз услышите его. Исполняет инструментальный ансамбль губернской филармонии, солист — Валериан Лебединский! «Надежда!»
В момент, когда профессор назвал имя автора, Мефодьевна повернулась ко мне, глядя на меня огромными, застывшими лазами в огромном удивлении и отчасти даже ступоре. В каковом и пребывала до момента, когда Лебединский начал петь, после чего встрепенулась, повернулась лицом к сцене и застыла уже так.
«А профессор умеет зажечь зал!» — заявил дед.
Да уж. Даже переделанные романсы уже звучали иначе, «Клёнодуб» хоть и ложился в общую канву романтических страданий, но обладал совсем иной ритмикой — всё же изначально танцевальная мелодия, сейчас же все слушали произведение явно иного уровня и жанра. Лебединский сел на стул, в красивой позе, обняв гитару, на которой даже не пытался играть, чисто для красоты. И запел — медленно, заметно медленнее, чем тот же Лещенко, задумчиво, словно бы размышляя или сочиняя письмо. Но постепенно, очень плавно, темп нарастал, и последнее повторение припева профессор выдал уже в достаточно бодром ритме, хоть это и было для него тяжеловато.
Смолк голос певца, закончил играть оркестр, в зале повисла тишина, которая уже через секунду сменилась овациями. Они волнами накатывались на сцену, где купающийся в этих волнах профессор просто цвёл. Главное, чтобы он в эйфории не забыл о нашей договорённости: о том, что сообщать широкой публике о моём присутствии в зале не нужно. Всё же у меня официально траур, посещение подобного заведения в деловых целях, для подписания того же контракта с фирмой звукозаписи, ещё можно оправдать, но вот присутствие на концерте уже может вызвать кривотолки, если кто докопается.
Валериан Елизарьевич ещё довольно долго раскланивался, благодарил публику, благодарил оркестр — и вытащил их всех на сцену, благодарил других участников концерта, и тоже вывел их на сцену… Я испытал желание спрятаться, отсесть на диванчик — так, на всякий случай, особенно когда он начал благодарить автора последних песен, но профессор закруглил тему пассажем «который, к сожалению, по ряду причин не может сейчас выйти на эту сцену». При этих словах Света снова удивлённо обернулась ко мне. Я тихонько шепнул ей на ушко:
— У меня официально траур.
Она на секунду задумалась, и понимающе кивнула. Тем временем профессор закончил раскланиваться и ушёл со сцены. Света тяжело вздохнула и тоже начала вставать с кресла.
— Света, ты куда? Ты же хотела познакомиться с профессором Лебединским?
— Да, хотела бы…
— Тогда подожди немного, он скоро должен прийти сюда, в ложу.
— Правда⁈
— Конечно, зачем мне врать, да ещё так, что это вот-вот вскроется⁈
Оставшееся время я провёл, отвечая на многочисленные Светины вопросы о её, как выяснилось, кумире. При этом не кривя душой описывал его исключительно в лестных словах и выражениях. Наконец, минут через пять открылась неприметная дверка в ближнем к сцене торце ложи и в неё протиснулся сам Лебединский. Поздоровавшись за руку с присутствующими мужчинами (за исключением официантов, разумеется) и приложившись к ручке дамам, Света при этом чуть не лишилась сознания, особенно когда я представил её профессору, он поинтересовался впечатлениями.
Несколько минут было посвящено обсуждению концерта и впечатлений от него. Под конец даже Светлана, которую я представил как коллегу по работе в лаборатории, набралась смелости чтобы вставить пару своих восторженных реплик. Также она вспомнила о цветах и вручила их профессору, который принял букет с дежурной благодарностью и, пару секунд побаюкав в руках, пристроил в ту же самую вазу. Но вскоре, выпив по бокалу игристого за успех сегодняшнего выступления, перешли к делу.
Неизвестная пара оказалась директором концертного зала и его супругой, а ложа, собственно, директорской. За номером один числилась ложа Императорская, в которой ни сам Государь, ни его наследники никогда не были и вряд ли будут, но — «так положено». Я испытал лёгкую неловкость от того, что весь концерт игнорировал хозяина ложи, но именно лёгкую — нас ведь не представили друг другу, поэтому я и не имел представления, кто это и не мог заговорить первым со старшими.
Так вот, супруга директора тактично удалилась, уведя за собой и Светлану, чтобы «показать наше заведение изнутри», дабы не мешать своим присутствием. Сам директор остался представлять интересы оркестра, что будет задействован при записи. Содержание пластинки — четыре последних песни концерта — утвердили быстро, затем пошло долгое обсуждение и торг по части тиража, долей, цен и прочего. Я уже на середине «поплыл» от обилия незнакомых терминов и выражений, но профессор бился, как лев и за себя, и за меня. И именно он выбил-таки мне те самые восемьдесят копеек с диска, хотя партнёры начинали с сорока и сам я не выбил бы больше пятидесяти. Насчёт тиража фирмачи признались, что просто физически не могут выдать больше двадцати пяти тысяч в приемлемые сроки — тут и другие заказы, срыв которых чреват штрафами, и необходимость профилактического ремонта части оборудования, и даже дефицит некоторых материалов.
Расходились затемно — хотя это не показатель, темнеет в конце октября рано, перед уходом выпив вместе с вернувшимися дамами ещё по бокалу вина, уже за заключённые соглашения. Света, которую профессор при прощании осыпал комплиментами и вновь облобызал ручку, «цвела и пахла» по выражению деда, пребывая в возвышенных чувствах. Пришлось провожать её до дома, где разрумянившаяся, несмотря на погоду, дама при расставании неожиданно схватила меня за виски и одарила отнюдь не братским поцелуем. Однако!
Встроенные в мобилет часы однозначно свидетельствовали, что до закрытия проходной я на изнанку академии попасть не успею. Устав требовал от студентов ночевать строго на территории академии, и в этом была некоторая проблема, которую мог бы проигнорировать любой другой студент, но не я — учитывая мои взаимоотношения с Жабицким. Однако план решения этой задачи у меня был. Так что, выйдя к центру города, я поймал извозчика и спокойно поехал в Буйничи.