Страница 2 из 6
— Мне очень бы не хотелось, чтобы наши отношения испортились. Но если ты решишь так, то я буду вынужден принять. А что касается памяти… — я не хотел обмениваться упреками, но если она начала, то и я не буду держать переживания в себе: — С тех пор, как ты попросила меня прийти в этот мир, чтобы я играл в игру, выгодную тебе и Лето, я вспоминал о тебе каждый день. Вспоминал много раз в день. Взывал как к богине, но ты далеко не всегда отвечала мне. Нет, даже не так, ты отвечала очень редко. Да, конечно, ты высокая богиня и не обязана отзываться на каждое обращение смертного, даже если этот смертный — Астерий. Неважно, что здесь он по твоей просьбе. И неважно, что он старается для тебя и искреннее тебя любит. Указывая на этот диван, ты хотела упрекнуть меня в нечестности или предательстве? Но я обещал лишь одно… Обещал, что в этом мире у меня не будет сердечных отношений ни с одной богиней, кроме тебя. И тебя это обещание устроило. Ты мудрая богиня и понимаешь, вернее, понимала, что я не могу прожить жизнь земную, отвергнув все земное и думая лишь о тебе. Ты знаешь, что я не поддался чарам Геры. Я чист перед тобой. Чист, честен и полностью открыт. В то время как ты держишь в тайне от меня нечто важное, не первый раз намекая на это. Ты многое недоговариваешь или даже играешь мной. Конечно, в твоих глазах я — смертный, а ты — великая богиня. Пусть будет так. Я пойду своей дорогой, а ты — своей. Радости тебе, Охотница!
— Астерий! Не смей со мной так говорить! — вспыхнула она. — Ты забываешь, кто я!
— Разве? Я это как раз ясно обозначил. Я подчеркнул разницу между нами: ты великая богиня с Олимпа, а я всего лишь человек, скиталец в бесчисленных мирах. Наслаждайся этой разницей вечно, я же как-нибудь обойдусь земным. С этой минуты мне игры богов интересны лишь в том случае, если они нравятся лично мне, — эти слова было тяжело произносить, но в них имелось правды куда больше, чем в ее неожиданных упреках.
Я повернулся и хотел уйти, не дожидаясь ответа Артемиды, но остановился: яркое свечение зачалось у противоположной стороны зала. Свет уплотнился, образуя сразу два подобия огромный миндальных зерен от свода подвала до пола. И в одном, и в другом проступили очертания богов. Я активировал в левую руку «Лепестки Виолы», в правую «Ликосу» — эта «паучья» магия неплохо проявила себя при знакомстве с Арханой и в ритуальном зале, да и Гера ее наверняка запомнила.
Через несколько секунд я увидел Аполлона и Геру. Какой-же интересный поворот! Оставалось понять, на чьей стороне сейчас Артемида и что будет дальше. Неужели кто-то из бессмертных решится атаковать меня в собственном доме? И очень бы не хотелось, чтобы сейчас сюда пришла мама или кто-нибудь из охранников и наших гостей.
— Ты сама все видела, — Гера язвительно рассмеялась, поглядывая на Артемиду. — И этому лживому мерзавцу ты покровительствовала? Ты поверила его коварным речам, думала он в самом деле любит тебя? Наивная девочка! А еще в наивности обвиняешь своего брата!
— Мне очень обидно за тебя, сестра. Особенно после того, как Лето примирила нас, ты снова отвернулась от меня. И виной всему он! — Аполлон вытянул в мою сторону палец. — Ты будешь наказан, Астерий! За мою сестру! За ложь богине! За все зло, которое ты нам причинил!
— Вот как? А Лето знает об этом? Твоя мать, Труднорожденный, в курсе, что ты в союзе с Герой? Что ты как скоморох пляшешь под дудку ее и делаешь все, чтобы не сбылось римское пророчество? Ты сам хоть понимаешь, что Гера тебя хитро вынуждает играть против собственной матери? — я перенес часть внимания на второй план, создавая сферу восприятия — уж слишком свежа память, как Перун накрыл меня молнией сзади. В любой миг я был готов развернуть магический щит. Глаза Феба вспыхнули красновато-яростным светом. Еще бы! Так неприятны ему мои слова — слова истины!
— Ты забываешься, жалкий Астерий! Ты хоть представляешь, что ты сейчас сделал⁈ Ты оскорбил великого бога! — вспыхнула Гера, ее глаза тоже стали пронзительными и засветились.
— В самом деле? Я лишь сказал правду. И ты, старая шлюха, знаешь, что это правда! Ты дважды пыталась обольстить меня, но я остался верен Артемиде. Отчаявшись, ты перекинулась на ее брата. Увы, ты сумела внести в их семью раскол. А сегодня ты все устроила так, чтобы рассорить меня с богиней, которую я люблю, — говоря это, я подумал, что мое страстное желание сделать с сестрой Майкла то, что я сделал, было не только моим. Кто как не Гера умеет влиять на умы и желания людей. Она делает это тонко, подбрасывает мысли, которые кажутся собственными; распаляет желания; толкает на выгодные ей поступки. Я мог бы распознать ее влияние, если бы был чуть больше внимателен к себе самому во время сегодняшнего ужина. Не берусь утверждать, что мой неожиданный порыв отыграться на Элизабет за ее мысли о моей матери, а также за ее брата, не были полностью моими. И если честно, то заняться сексом с женщиной — это крайне глупый способ сведения счетов. Сейчас я склонялся к тому, что влияние Геры не обошло меня. Иначе как объяснить, что все оказалось так согласовано: и мои шалости с Элизабет, и появление оскорбленной Артемиды, и самой Геры с Фебом? Я вовсе не собираюсь снимать с себя ответственность за тот порыв с чеширской баронессой, мол, не виноват я — черт попутал. Нет. Я поступил так, как хотел, как счел нужным. И во всем множестве миров нет для меня судей, кроме меня самого. — Тебе, дрянь, это удалось! Радуйся! — продолжил я, не сводя глаз с Геры. — И любые оскорбления в твой адрес, вовсе не выглядят оскорблениями, для тех, кто знает какие подлые игры ты ведешь! Перун вышвырнет тебя из Дворца Славы! Римское пророчество сбудется, и ты заплатишь за все!
— Дурак! За твои слова, за оскорбление богов Перун уничтожит тебя. Теперь за тебя уже никто не заступится и не спасет твою жалкую жизнь! — Гера дрожала от гнева, но не решалась атаковать меня, зная мою силу.
— Громовержец велел его не трогать, — напомнила Артемида, сейчас она казалась растерянной и напуганной.
— Он снимет с него неприкосновенность за оскорбление богов! — Феб сжал кулаки. — И ты сестрица свидетель! Попробуй только не подтвердить!