Страница 26 из 62
— Здравствуйте, Михаил Петрович, — поприветствовал дед местного владыку, худого, высокого — выше деда, а он, вообще-то, на фоне Политбюро настоящий великан — мужика лет пятидесяти, одетого по погоде — в шубу, бобровую шапку и валенки.
Вот бы и мне шубу — минус 32 в воздухе, прямо зябко.
— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — сняв варежку, пожал мэр протянутую руку.
Пока дед здоровался с другими городскими шишками, Михаил Петрович поручкался со мной:
— В четвертый раз видимся, может того, насовсем к нам?
Хохотнув немудреной шутеечке, я ответил:
— Лучше и дальше с гастролями, а то надоем!
Трижды в Магадан ездил — один раз проездом, когда с Вилочкой по Колыме бродили (ах какие приятные воспоминания!), и два — гастролями: четыре концерта совокупно дал — на один все не влезут, поэтому в каждый приезд по две штуки. Это, в целом, вообще для большей части посещенных городов актуально — у меня концертный директор над душой с плотным гастрольным графиком не стоит, могу себе позволить.
— Он и так от меня на другой конец страны сбежал, — переключил внимание дед, приобняв меня за плечо.
Советские функционеры образцово-показательно заржали, и мы с дедом, Михаилом Петровичем и охраной погрузились в «Волгу», а остальные всосались в автобус марки «Газ». Низкое, вот-вот обещающее скрыться за домами северное солнышко освещало нам путь. Что ж, кооперативное движение докатилось и до Магадана, но город от этого сильно краше не стал. Как бы не силилась Советская власть сделать жизнь северян лучше, окрашивая дома в яркие краски и спуская сверху рекомендации (в местных реалиях приравнивается к приказу) по благоустройству общественных пространств ледовыми скульптурами. Север — он такой, и хорошо выглядят северные города только при малоэтажной — чудовищно нерациональной при местных температурах — застройке. Но когда я приезжал сюда летом, Магадан выглядел прямо хорошо. Особенно — в отсутствие монумента жертвам сталинских репрессий. Нет уж, свою православную страсть к покаянию оставьте в другой реальности.
По пути Михаил Петрович рассказывал нам о хозяйстве — город живет, город в целом процветает, известная доля проблем, конечно, есть, но их оперативно решают. За два предыдущих визита я посадил десяток человек, а остальных нечистых на руку от греха подальше «вытравили» местные, и теперь здесь в этом плане относительно чисто. Это по его словам, но я совершенно уверен: где-то в этих домах найдется притон курирующей воровство с приисков «малины». Эх, ладно, не в этот раз.
— У нас тут инициативу один товарищ проявил, — после доклада поведал Михаил Петрович. — На базе областного дома культуры кукольные спектакли проводят.
— Интересно, — оценил дед.
— Но ДК — один, и площадей там на всех не хватает, — развел руками «мэр», на всякий случай приняв виноватый вид.
— Можно я здание построю? — влез я. — У меня дома как раз проектик лежит архитектурный, под театр кукол — самое оно!
— На ходу подметки режет, — с улыбкой пожаловался на меня Андропов. — Товарищи жалуются — все строительные предприятия «группы А» ГДРовские, считай, на него одного пашут и пахать еще два года будут.
— Страна большая, кирпича много надо! — и не подумал я ощущать вину.
— Еще и нашим станками да запчастями помогает, — добавил дед.
— Социализм подразумевает дружескую выручку и «подтягивание» отстающих, — важно заметил я.
— В общем, Михаил Петрович, — свернул клоунаду Андропов. — До Москвы далеко, бюрократии много, все тресты на год вперед загружены — у нас курс на массовое улучшение жилищных условий и строительство спортивных сооружений взят, так что, как бы удивительно это не прозвучало, с вопросами, запросами и предложениями лучше к Сережке обращайтесь — он молодой, на подъем легкий, что нужно — сделает.
— Не я, а структуры «фонда»! — запротестовал я. — Восемь тысяч девятьсот два замечательнейших товарища по всей стране. Смотрите, Михаил Петрович, стоило Генсеком стать, и тут же единоначалие разводит.
Градоначальник очень так сдавленно и нервно хихикнул — а ну как САМ обидится? Обернувшись с переднего сиденья, дед отвесил мне символический щелбан, как бы продемонстрировав работающую вертикаль власти.
— Я вам сейчас номера напишу, Михаил Петрович, — я залез во внутренний карман за блокнотом и карандашиком. — По вопросам, которые надо решать «еще вчера» лучше все-таки в Москву звоните, а то меня найти может быть сложно. Вот этот номер мой домашний, доступен в основном по ночам. Это — студийный, там я бываю днем, но не каждый день. Это — номер рабочий, я в кабинете по вторникам и четвергам бываю, с двух до пяти. Блин! — хлопнул себя по лбу, оторвал и скомкал листочек, написав на следующем единственный номер. — Вот это номер дежурного по моей охране, представитесь, и вам расскажут, где меня искать. Если там есть телефон — продиктуют номер.
— Спасибо, — поблагодарил Михаил Петрович, очень аккуратно убрав листочек во внутренний карман обнаружившегося под шубой пиджака.
«Клоун», — смеющимся взглядом приложил меня дед.
«Скучно», — так же невербально ответил я ему.
Ха, гигаидея! Домой вернусь и сразу начну воплощать ее в жизнь — глупо иметь такие возможности и не использовать их на максимум. Нет, дефициты от этого не исчезнут, как и другие мешающие Советским гражданам строить коммунизм неприятные вещи, но лично мне будет просто офигеть как приятно. Можно же что-то и для себя иногда делать, верно?
С утра дед выдал мне сорок минут личного времени и одно задание — сам он отправится в местное КГБ, слушать отчеты «опального» генерала Андрея Викторовича Федина. Я там не нужен — борьба с хищениями золота пока не моя проблема, и это несмотря на лично вскрытую ячейку контрабандистов. Несправедливо, но придется это терпеть. Позавтракав котлетами из оленины — так себе — я забрался в машину и отправился к фотоателье, проведать глухонемого порнографа.
На улице еще темно, и фонари освещают спешащих на работу пролетариев и их бредущих на учебу потомков. Вот и искомое ателье, уже открыто, и через светящуюся ветрину виден Лёня Вейцман — объективы за стойкой полирует.
Совершив пробежку по морозу, вошел в тепло. Лёня поднял на меня взгляд и совершенно неожиданно широко улыбнулся.
— Не обманул, — прожестикулировал он мне.
Вот она причина — не верил в Ткачевское слово.
— Не обманул, — кивнув, прожестикулировал я в ответ, подошел к стойке и спросил жестами. — Как тут у тебя дела?
Вместо ответа Лёня показал правую руку с обручальным кольцом.
— Поздравляю! — прожестикулировал я. — Порнографию снимаешь?
— Только жену и для себя, — скромно потупив глаза, признался он.
— Это личное дело, — хохотнув, прожестикулировал я. — В Одессу обратно хочешь?
— Очень, — кивнул он. — Холодно здесь.
— Закрывайся и иди собирай вещи, — выдал я ему ЦУ. — У тебя билет на вечерний рейс в Хабаровск. Оттуда в Москву и дальше — в Одессу.
— Спасибо, — просветлел он.
— Больше не нарушай законы Родины, — выдал я ему напоследок ценный наказ и поехал в упомянутый вчера «мэром» областной ДК, на базе которого проведу встречу со вчерашними выпускниками профильных милицейских училищ.
Немножко песен, немножко «тематических» анекдотов и много «базы»:
— Вы находитесь на передовой самой настоящей войны — войны с преступностью, которая, как известно — бич общества. Наши предшественники и учителя верили, что с наступлением коммунизма преступность отомрет как рудимент, но они были воодушевлены шагающим по планете семимильными шагами прогрессом. Сейчас он замедлился в ожидании технологического прорыва — такими для наших предков стали электричество и двигатели внутреннего сгорания. Для нас им станет ЭВМ, но коммунизм наступит еще нескоро, товарищи — это работа для многих поколений, а нам надлежит готовить для них почву. Главной проблемой преступности в наших краях я считаю подпольный институт так называемых «воров в законе». Среди Советских интеллигентов существует удивительный в своей нелепости метафорический культ поклонения живущим по так называемым «понятиям» людям. Надеюсь, все вы четко понимаете пагубность существования внутри государства параллельных официальным управленческих контуров. «Воры в законе» — это наш вариант организованной преступности, приносящий как материальный, так и нематериальный урон обществу. Например, насаждают презрение к так называемым «стукачам», что выходит за пределы мест лишения свободы. Вред от этого очевиден — гражданское общество возможно только тогда, когда каждый его член соблюдает законодательство и справедливо требует того же от других. Когда товарищ проникается вредными уголовными идеями, он стыдится слать сигналы — он ведь «не стукач». В итоге гражданское общество начинает сбоить. Первого января Министр Внутренних дел Николай Анисимович Щелоков подписал акт «О ликвидации криминального института 'Воров в законе»«. Суть его проста — так называемый 'вор» обязательно должен, используя жаргонизм, «объявлять» себя таковым. Механизм следующий: ставится камера, перед ней сажают вора и следователя. Следователь задает один-единственный вопрос: «Гражданин такой-то, являетесь ли вы так называемым 'вором в законе»?«. В случае, если гражданин это подтверждает, он получает десять лет 'одиночки». Если нет — лишается уважения других уголовников, потому что эти видео будут показывать по всем местам лишения свободы СССР. Начало кампании вызовет ответную реакцию — вплоть до бунтов, поэтому, товарищи, вышесказанное мной о том, что вы находитесь на передовой — не пустые слова…