Дочь убийцы

Молодая семья вместе пробыла недолго. Фредерико умчался на остров, где его заждались и граф, и те, кто вел переписку с французской королевой. Она активно обсуждала вопросы веры с теми, кто в Англии стоял на стороне католической церкви и Рима. Противоборствующие стороны объединял Генрих – он вовсе не собирался отрекаться от Библейских заповедей, позволяя себе лишь вносить небольшие, скромные правки в текст. Он же являлся и причиной раскола – земли и богатства, принадлежавшие церкви, ныне принадлежали ему. Из соборов и монастырей добро выносили мешками. Казна пополнялась, король радовался, а вот отдельные его вассалы негодовали.

Отчасти такая развеселая жизнь даже привлекала Фредерико. Испания и Франция потихоньку воевали, лишая себя радости разводиться с королевами, лишать принцесс права наследия престола, менять церковный устав, людей неугодных попросту жечь на костре, четвертовать и вешать. Нет, все же последнее – многочисленные казни – происходили и на материке. Но как-то без должного задора и азарта. Рим тоже пытался принимать посильное участие в перетягивании на свою сторону то одних, то других, то третьих. Из всей троицы Англия оказывала папе самое ожесточенное сопротивление. Испанцы и французы, тем не менее, по очереди делали попытки подружиться с Генрихом, которому главное было не дружить с Римом.

Так рассуждал Фредерико, продвигаясь к проливу. В перерывах между размышлениями о политике, он вспоминал молодую жену и улыбался. Пока приключения представлялись ему чем-то необременительным. Даже смерть держалась в сторонке, занимаясь другими персонами. В те дни у нее было много дел: войны, казни, болезни не давали ей передышки.

Он прибыл в Лондон в начале октября. Церковную реформу, полным ходом идущую в Англии, начало затмевать событие более важное. Королева номер три должна была вот-вот родить. Король не стал заранее готовить турниры и празднества, но ему очень нравилась жена, он искренне к ней привязался и потому надеялся, что Джейн его не подведет и родит сына.

– Ты вовремя, – поприветствовал Фредерико де Вилар, – третье действие спектакля под названием «Жены короля» только начинается.

Джейн лежала вся в поту, ее била лихорадка и ей уже было все равно, кто там у нее родится – так плохо она себя чувствовала. А вокруг царила суета: родился-то все-таки наследник престола, мальчик! Принцессе Елизавете было позволено навестить мачеху и теперь она сидела на низкой скамеечке возле Джейн, сочувственно держа ее за руку. Бэт, конечно, тоже обрадовалась тому, что у нее родился брат, но она видела, как мучается Джейн, и не могла не печалиться.

– Наши молитвы услышаны! – Генрих, еще больше поправившийся за последний год, вошел в спальню королевы. – И пусть наши враги увидят – Бог на стороне английского короля! – Он нагнулся к своей жене, словно и не замечая Елизавету, примостившуюся рядом. – Дорогая, выздоравливай скорее. Тебя ждет великолепный праздник в честь рождения наследника.

Джейн с трудом приоткрыла глаза и постаралась, собрав последние силы, кивнуть. На ее лице даже появилась улыбка. Она искренне была рада видеть мужа, которого сумела нежно полюбить. Пожалуй, Джейн единственная его не боялась и с легкостью терпела приступы плохого настроения. Но с ней у Генриха плохое настроение случалось редко. Внешне эта пара менее всего подходила друг другу: Джейн была невысокого роста, неброской внешности, и Генрих возвышался над ней как скала. А вот по характеру, видимо, королю и нужна была кроткая, заботливая жена, не пытавшаяся вмешиваться в государственные дела, флиртовать с другими мужчинами и выказывать крутой норов мужу.

Бэт вслед за Джейн тоже улыбнулась. Она положила головку на постель и смотрела на отца снизу вверх. Впервые после смерти матери окружающий мир начинал понемногу теплеть.

– Я тоже хотела бы пойти на праздник, – тихонько произнесла Елизавета.

Отец ее услышал. Он посмотрел на рыжеволосую дочку, которая как солнышко озаряла темную комнату королевы:

– Конечно. У тебя, наконец-то, родился брат. Это великое событие для всей Англии, для всех подданных. Ты сможешь присутствовать, Бэт.

Врач, стоявший в стороне, почтительно опустив голову, нервничал. Королеву следовало оставить в покое. Роды проходили тяжело, а после что-то пошло и вовсе не так, как должно было. Вторые сутки Джейн лихорадило, она потеряла много крови, и главное, ее состояние только ухудшалось.

– Я еще навещу тебя, – пообещал Генрих, решив, наконец, покинуть жену, – хочу посмотреть на сына. – Он повернулся к двери и снова заметил Елизавету. – Пойдем, не надо утомлять Джейн.

Бэт послушно встала со скамеечки. Напоследок Джейн легонько пожала ей руку. Девочка расправила платье и серьезно посмотрела на мачеху. Бледное, бескровное лицо королевы было почти неразличимо на белоснежных подушках. «Дорогая Джейн, не умирай, – подумала Елизавета, – без тебя и мне, и папе будет очень плохо». Она тихонечко вышла из комнаты вслед за отцом.

– Где вы были, ваше высочество? – спросила обеспокоенная герцогиня, встретив Елизавету в одном из коридоров дворца. – Я вас ищу несколько часов. Вы не должны уходить одна и так надолго.

– Я навещала Джейн. Мне позволили посмотреть на брата и посидеть возле королевы. А после пришел отец и разрешил мне присутствовать на празднике, который он придумал провести в честь рождения брата, – быстро протараторила Бэт и сделала реверанс.

Пожилая герцогиня вздохнула. Она не могла заменить маленькой принцессе мать, да и не очень старалась это сделать. Но Леди Маргарет сочувствовала малышке и понимала, как той тяжело расти одной без матери, да фактически и без отца, который был занят куда более важными делами, чем общение с объявленной незаконнорожденной дочерью.

День проходил за днем, а королеве не становилось лучше. Елизавета оставалась во дворце и поэтому постоянно приходила к Джейн. Бэт привычно присаживалась возле кровати, брала мачеху за руку и сидела какое-то время молча. Говорить было не с кем: те, кто лечил и ухаживал за королевой, не обращали внимания на девочку, а сама Джейн практически не приходила в сознание или была так слаба, что не могла вымолвить и слова.

Вскоре праздник в честь сына короля, названного Эдуардом, состоялся, несмотря на тяжелое состояние королевы. Генрих был уверен, что его жена поправится, и не желал обращать внимание на очевидное – Джейн умирала.

Она выбралась из своей комнаты. Врач был против, но королева должна присутствовать на чествовании ее сына, быть рядом с королем. Ее одели, причесали и, с трудом передвигая ноги, Джейн появилась в огромном зале, забитом людьми. Она, казалось, плыла над полом, едва касаясь его ногами. Она улыбалась запекшимися губами, кивала направо-налево тяжелой, постоянно болевшей головой, протягивала ледяную руку для поцелуев. По спине противными струйками протекали капли пота. Ноги подкашивались, ослабев от перехода из одного помещения в другое. Глаза старались разобрать мелькавшие лица, но тщетно.

Бэт Джейн заметила сразу. Это лицо она не могла не заметить, ведь видела она его все последние дни рядом, у постели. Преданный детский взгляд, в котором мелькал то ужас, то слезы, то радость от того, что ее, наконец, заметили. Королева кивнула девочке, та кивнула в ответ. Странное чувство возникло между ними – обе понимали то, что было известно, пожалуй, лишь им одним да еще Господу Богу. Остальные от этого знания были избавлены.

На торжестве присутствовал и придворный художник. Ему велели не просто запечатлеть портреты короля и королевы, но изобразить их всех вместе, собравшихся в честь чествования Эдуарда. Ганс Гольбейн сидел в сторонке и делал наброски. Его больше всего привлекала фигурка Елизаветы – принцессы, не имевшей никаких прав на корону. В отличие от своей старшей сестры Марии она даже в четыре года выделялась из толпы серьезным взглядом и каким-то прямо-таки королевским поведением.

«Не простая девочка», – подумал Ганс и сделал набросок принцессы.