Нейронная одержимость

— Прицел?

— Не так всё просто. На стволе был цилиндр, приспособа этакая. Делающая выстрелы бесшумной.

— Глушитель, — вставляю я и заслуживаю одобрительные шепотки. Ой плохо ребята, в этом мире с повёрнутыми на войне…

— Он самый. Мы, значит, вырвали из горла гриденя болезного, что там в обойме пять патронов и по бутылкаи шмяк! шмяк! шмяк! шмяк! шмяк. Тихий, сволочь!

— А что шмякало-то?

— Да банки. Сама пукалка почти бесшумная. И вот, значит, возвращаемся в казармы, Комнин уже без задних ног. Ну мы же малолетние дебилы — наводили друг на дружку, пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой. Минут пять так развлекались и заходит Уар. Самый что ни на есть дядька нашего боярина. Тоже слегка навеселе — победа всё-таки. И начинает ворчать мол что и как, зачем наводите на друзей-дебилов, дебилы. Ну мы объясняем: — специальный машин! Пять зарядов! А пустые гильзы, так вот они! А дядька слушает нас, да протягивает руку. Мы в неё вкладываем пистоль, а он как говорит:

«— Да по барабану, отстреляли или нет, проверять наличие патрона надо!» Затворную рамку хвать, и оттягивает!

В зале густеет тишина. Я ненавязчиво оглядываю комнату — и замечаю: даже наши стражники чуть-почуть, но увлечены байкой. А «типа Уар», вставший в разгар рассказа, не спеша садится, улыбаясь от произведённого эффекта. И медленно продолжает:

— Я, братья, только в дешевой синеме видел, чтоб полностью снаряженный патрон вылетал по параболе, отскочил от изразцов, да покатился куда-то в пыль. Оружейник наш пошёл дальше курить табачок да горькую со старшими пить, а мы давай толкать шпилевика: мол э, брат, нахрена ты ещё один патрон сунул в патронник? Знаете, что он ответил?

Обводит хитрым взглядом.

— Застрелиться?

— Убить больше?

— Нееее. «Так надо».

Я под хохот аккуратно встаю и подхожу к немногим оставшимся Балагуровым, так и оставшимся в помещении безмолвными изваяниями. Пытаюсь узнать, за что увели от остальных третью даму. Получаю ответ: кафолик-«скоморох» извинился и попросил сообщить, что-де благородную даму увели дальние родственники. Уары, внимательно слушавшие наш разговор хохочут — они подозревали в пропавшей любовницу Филлиона.

И как по заказу, прибывает новый кафолик. В его цветах больше золота и амулетов, а во взгляде — надменной решимости. Но куда больше меня удивляет не он и не глухой звон, издаваемый сонмом его невм. Мой взгляд останавливается, словно муха в росянке, на стройной Гипатии Каллиник, чья стройная фигурка одета во что-то, очень подозрительно напоминающее подстежник к броне. Время словно затухает, когда она резко поворачивает взгляд ко мне, и видит местный разбитый Диавол, но сразу хочется сделать какую-то шумную и пафосную чушь для привлечения внимания… но к счастью, новоприбывший кафолик замечает меня.

— А ты, видимо, атаман этой шайки? — отрывисто спрашивает церковник, измеряя меня взглядом

— Горжусь им зваться, — спокойно отвечаю я, вызывая одобрительный шум за спиной. Даже стражники-Балагуровы начинают коситься взглядом.

— Имя? Профессия? Род? — резко спрашивает кафолик, но для человека, на которого давил живой чиновник из Архстроя, подобная смена тона была в лучшем случае… смешной.

— Адриан, — коротко киваю головой, отказывая незнакомцу в почтении поясного поклона. — Курьер. А род мой слишком неизвестен, чтобы я её вам называл.

— Шутим? Это хорошо. А то, знаешь ли, после «мозголома» бывает весьма грустно.

Руки начинают нестерпимо чесаться, как это всегда бывает у Адриана перед неявной, но очень сильной опасностью.

Глава 22

в которой Адриан видит райские кущи, много шутит и очень много грубит.

Место: киберпространство. Пургатория.

Кроваво-алые полигоны. Стенания ветра и неясные тени вдалеке. Жутковато. Наверное, на обычного преступника местного разлива это способно неплохо надавить. Вот только я не совсем местный и не совсем обычный, и на моём руническом клинке ещё не просохла цифровая кровь демонического отродья. Не говоря уже о той, с которой я заключил сделку совести.

— Имя? Фамилия?

— Адриан из весьма известного рода, — пытаюсь я отвести шутовской поклон. Вот только растущие из земли цепи, сковавшие тело, несколько мешают в этом.

— Чем раньше ты прекратишь скоморошничать — тем проще будет потом, — несколько сочувственно отвечает кафолик. Одно движение рукой — и багровая пыль поднимается с «земли», крутится и превращается в простой деревянный стул. На который и усаживается церковник.

— Вы даже не представились, так что не вижу причин отвечать взаимностью.

— Что ж. Анастас Белькаллин. К вашим услугам.

— Адриан, — коротко киваю. — Фамилию не заслужил.

— И почему ты, Адриан, — в глазах собеседника вижу явный скепсис, — не имеющий фамилии, убил достопочтенного Армода?

— Молюсь, о святейшество, — даю глубокий, насколько возможно, поклон, — что никогда не попаду в тот дом, где снюхавшийся с демонами Армод был достопочтенным.

Белькаллин слегка поигрывает желваками.

— С кем ты вошёл в сговор для штурма палат?

— Со своей совестью и стеклянным потолком.

— Запираемся, значит, — покачивает головой кафолик и даёт знак сопровождавшим служакам в золотом. Их было пятеро, когда я только очнулся после принудительного перевода допроса в эгрегор. Теперь могу видеть только двоих, и наверняка в этом тоже был элемент психологической игры: а вдруг сзади вот тот горбун готовит удавку? Не думать о таком, наблюдать за происходящем — перескажу если не Филу, так Аде. Итак, первый останавливает свою шарманку, а второй притушивает пару лампад из целой грозди.

Света на «нашем» участке Пургатории становится меньше. А вот гула — куда больше. Ветер теперь приносит не только пыль, едкими крупицами царапающую местное отображение кожи, но и голоса. Ломкий голос старика, всплывший из памяти Адриана. Знакомый девичий голос, в котором вместо звона слышен лишь горький рёв. И лишь потом я слышу отца. Настоящего отца, а не ту полуразвалившуюся пародию с вершины Золотого шпиля, и его негромкую горькую речь. Её сменяет горестный плач матери и слова заупокойной молитвы — настоящей, а не читаемой местной пародией на христианство и Адептус Министорум одновременно. Меня пробирает от осознания нереальности момента, оторванности от прошлого и осознания, что больше мне никогда не увидеться с родными… вот только опереточные звуки умирающих людей, прибавляющиеся к общему хору, возвращают меня к реальности цифрового чистилища. И смешных людей, играющих в допрос.

Я оглядываю моих мучителей внимательнее. Вот, что вы мне готовы предложить? Страх смерти, страх горя и боли близких? Что ж, местные безопасники деградировали так же сильно, как и остальной мир. Решили сначала допрашивать, а не узнать о прошлом получше. А ведь в нём была смерть, несколько прыжков в неизвестность, раздражённые инфодемоны и всякая мелочь на сдачу. Драки подручными предметами в чистом поле, десяток дул пистолетов, долгие десять лет интриг в Золотом шпиле при умирающем отце. Даже Адриан рассмеялся бы от такого — и уж я тем более не могу сдержать веселья.

— Тебе смешно, отродье? — кафолик явно раздражён, но его звонкие пощёчины только усиливают мою истерику. — Ты хоть понимаешь, к кому ты попал? Тебя допрашивает кафолик духовного ордена Птицы, шут гороховый!

Я кое-как подавляю смех и более внимательно осматриваю церковника. Действительно, среди его оберегов есть вполне себе золотой значок какого-то не то ворона, не то сокола. Каллиник, мать его. Ну да, Белькаллин и Каллиники. Стоило догадаться. Интересно, как смотрит милсдарь Степан Балагуров, повелитель Скоморошьего Шпиля на то, что у него в подулье командует кто-то из конкурирующей семейки? Возможно, будет слегка в ярости. А значит, у меня ещё будет шанс обойтись без засветки фамилии. Но в этом случае придётся потянуть время.

— Знаете, милсдарь, вы заставили меня вспомнить одну старую историю про двух мудрых кафоликов из ордена ээээ… — как там звучит орден Лаодикиев? Орден купола? СТОП! НЕ СМЕШИТЬ СЕБЯ! — …впрочем, это неважно.