Страница 16 из 90
05. ПОТРЯСЕНИЯ ВОСКРЕСЕНЬЯ
ДЖЕННИФЕР ЛОПЕС, БУРУНДУК И БРИТВА
Антон аж обомлел. Вылитая молодая Дженнифер Лопес! Если бы та, конечно, согласилась нарядиться в серые рабочие штаны и угвазданную землёй (это же земля, да?), зелёнкой и немного кровью футболку. Она влетела со словами: «Ой, девочки, я опоздала! Я щас, быстренько!» — и пронеслась в дверь, которая была напротив кухни, оставив в воздухе лёгкий запах, похожий на конюшню. Ветер качнул занавесками, и запах исчез.
Антон натолкнулся на пристальный сощуренный взгляд Лизы, покраснел и подобрал с пола челюсть. Отвернулся, сделав вид, что сильно интересуется поющим прибором. Тем более, действительно было интересно. Надпись на металлической пластинке, привинченной к бортику музыкального аппарата, оказалось не так-то просто разобрать. Продираясь через завитушки, он прочитал: «Патефонный завод МОЛОТ». Патефон, точно! Слышал такое слово. Вот, значит, он какой. Прикольно, что музыку, оказывается, и здесь можно слушать!
Вывернутая шея затекла, и Антон рискнул развернуться обратно к столу. Лизавета куда-то исчезла, никто на него не глазел. И то ладно. От нечего делать Антон принялся разглядывать рисунки. Цветы, пейзажи, морской берег… Вот кто-то старался нарисовать лошадей — работа явно ученическая, но любовно вставленная в рамочку. Голос строгой «мадам» прервал его искусствоведческие изыски:
— Так, Таля, садись-ка вон туда, а то молодой человек скучает!
Дженнифер Лопес плюхнулась рядом с ним на стул, доверительно сообщила:
— Я сегодня обед прогуляла, жрать хочу — ужас! — и тут же стянула с блюда плюшку.
Она переоделась во что-то лёгкое и воздушное, с пышной по местной моде юбкой. От мокрых, закрученных в пучок волос пахло яблоком.
— А ты чего стесняешься, не ешь ничего? Тебя как зовут, кстати?
— Антон. Да мы недавно с обеда… А тебя?
— А меня — Талэйта. Но все зовут Таля. Так что — и ты не мучайся, — она цапнула вторую плюшку. — А съесть что-нибудь надо. Понятия тут такие, понимаешь? — Таля описала надкушенной плюшкой сложную траекторию. — Не ешь за общим столом — вроде как не уважаешь хозяев, брезгуешь… типа того. М?
Антон кивнул, что понял и взял из вазочки печенюшку.
— Вот, молодец! Пить что будешь? Чаю налить? Или морса?
— Да всё равно. Давай чаю. Жалко, что тут кофе нет.
Таля вытаращила глаза.
— Пф-ф-ф? Почему это — нет? Куда он делся-то? Хочешь, я тебе сварю?
Теперь вытаращился Антон:
— Что — настоящий кофе? Прямо молотый?
— Обижаешь! Сублиматов не держим! Пошли!
Она потащила его в кухню и сварила ему кофе на какой-то чудной крошечной печечке.
— С молоком?
— Если можно. И сахара одну.
— Ага… держи.
— Офигеть! А я думал, тут кофе нет.
— Да тут всё есть! Торговля вовсю идёт. Портал, считай, под носом.
Они сидели в кухне, пили кофе и болтали.
— А можно спросить? Интересно просто.
— М?..
— Ты почему опоздала?
— А!.. С поросятам возилась. Много их в этом потоке, вчера всех не успели обработать. А они уже здоровые, падлы. Орут, бегают. Свиньи, одним словом, — Таля засмеялась. — Намучилась с ними сегодня, больше одна к таким не пойду, — она поставила пустую кружку и хитро прищурилась. — Хочешь посмотреть мою комнату? Будешь хорошим мальчиком — сварю тебе ещё кофе.
Антон шёл к бараку. Его переполняли мысли. И эмоции. Определённо. Во-первых, непонятно: кто кого использовал. Но было классно. Нет! Было
Во-вторых, кофе она варит — просто отпад! И разговаривать с ней легко! И вообще он, кажется… Это вообще нормально — влюбиться в женщину, которую делишь с другими мужчинами? С неопределённым количеством мужчин… Это уже третье. Или четвёртое?.. Да хрен с ними совсем, с этими цифрами! Как это всё вообще… Вообще всё странно. Сюр сплошной.
Антон остановился. Не хотелось идти в корпус, хотелось побыть одному. Его внимание привлекло огромное дерево, росшее прямо за баней. Как это он раньше его не видел? Слона не приметил… Он осторожно зашёл за баню. Это же, вроде, разрешённая территория? Во всяком случае, бежать он точно не собирается…
Дерево было огромным. Реально — огромным, в основании прямо как те беседки, которые стояли во дворе. Казалось, если прислушаться — можно услышать гудение древесных соков внутри ствола. Антон сел на толстую моховую подушку между корней, прислонившись спиной к тёплой, нагретой солнцем коре, закрыл глаза, прислушался к себе. Медленно текли минуты. Странно, стало удивительно спокойно. Мысли перестали скакать и выстроились перед ним, как фигурки на шахматной доске.
Прошлый опыт не подходит. Не весь, конечно, но по большей части.
А чего он, собственно, хотел? Это — другой мир. Другие правила. Да здесь даже законы мироздания другие!
А она сказала: в следующее воскресенье в шесть, потом поужинаем — и вместе на концерт.
В этом странном чёрном мире появилось светлое пятно. И хрен бы он стал от него отказываться!
Принятое решение устаканило внутренний раздрай, но идти всё равно никуда не хотелось. Мох был мягкий, а дерево тёплое и живое.
Маленький зверёк, похожий на белку, но поменьше и с полосками на спине, решил, что неподвижный человек не представляет опасности, и подобрался совсем близко. Он долго внимательно рассматривал человека, а потом попытался засунуть мордочку в карман брошенной рядом куртки. Антон вспомнил, что в кармане остался пирожок с обеда и тихо засмеялся. Бурундук, услышав голос, шарахнулся вверх по дереву, но далеко не ушёл. Слышно было, как он шуршит, перебираясь по коре.
Антон достал пирожок, разломил пополам и половину раскрошил зверьку, остальное неторопливо съел сам. Он старался поменьше шевелиться, искоса поглядывая на разложенное угощение. Почему-то было тревожно: вернётся или нет? Вот послышалось шуршание маленьких коготков, Антон скосил глаза, чтобы не поворачивать голову. Бурундук подозрительно глядел на человека. Потом он всё же насмелился, спрыгнул и принялся за обед. Глядя на зверюшку, Антон испытывал странное чувство: вроде как лес принял его гостинец.
Стало лениво и сонно.
Во сне он ходил по лесу, сплошь из таких огромных деревьев. При этом лес — точнее, Лес — не был тёмным. Он был весь пронизан солнечными лучами. И в нём пели птицы.
В сон начал проникать какой-то раздражающий звук. Голоса́. Кто-то ругался.
Антон никак не мог проснуться, но голоса́ становились всё чётче.
—… не по понятиям поступаешь! — это Ковбой, точно.