Запад-81

Прода от 14.03.23

Лейтенант Алексей Вавилов, 9 июля 1941 г., 12:30, Дисна

Отход советских войск от Шарковщины, честно признаться, произвёл на меня гнетущее впечатление. Обидно всё-таки: укрепились, подготовились к хорошей драке с фрицами, а они нас перехитрили. Не полезли между болотами на север, а обошли южнее. Нашли слабое место в обороне 100-й дивизии, связали боем подразделения нашего полка, чтобы мы не могли перебросить ей помощь, и открыли себе путь вдоль берега Дисны.

Если здраво судить, то полк оказался в полуокружении. Пусть даже с севера немцев нет до самой Двины. Но нам лезть туда через болота или в обход них тоже смысла нет: на правом берегу тоже их войска. С юга наши заслоны они оттеснили за Новый Погост и оседлали автомобильную и железную дороги, проходящие по единственному незаболоченному участку пути к Шарковщине. Теперь вот вышли к селу Дисна, перерезав нам путь отхода к Полоцку. Осталась лишь одна дорога, ведущая к Верхнедвинску, который успешно обороняют два полка 120-й гвардейской мотострелковой дивизии, мотострелковый и танковый. И для чего мы караулим эти бескрайние болота в окрестностях Миоров, мне совершенно непонятно.

Полковая разведка, перебравшаяся через протоку между озёрами Нобисто и Обстерно, облазила все деревушки на той стороне, и не обнаружила ни одного фрица: все ушли. А мой взвод продолжает караулить никому ненужные развалины моста. Зачем?

Нет, какая-то польза от этого безделья есть. Мы «сошлись» с местным населением. Ему же тоже досталось от того ночного боя, вот ребята в свободное время и взялись помогать тем, у кого от взрывов снарядов и мин пострадало хозяйство. Среди них много призванных из села, поэтому знают, как забор поправить, крышу починить. Вот и стараются пацаны, а население их домашней едой подкармливает. Ну, а кто-то шуры-муры с местными девицами крутит: на срочной службе с женским вниманием, как вы понимаете, туго, а тут они — первые парни на деревне. Тем более, после того, как наше иновремённое происхождение перестало быть секретом. И все ржут от самого частого вопроса, звучащего при знакомстве с девчонками: «А у вас коммунизм уже построен?».

Мне, следует признаться, его тоже задавали не единожды. Но не девчушки-комсомолки, для которых я «слишком старый», а серьёзные мужики. У них я, красный командир, в большом авторитете, вот они ко мне и обращаются за советами. Но у них самый животрепещущий вопрос — не про коммунизм.

— Ты скажи нам, товарищ командир, что будет, когда вы уйдёте? Уйдёте ведь? А то твои красноармейцы девкам такие страсти рассказывают, что страшно верить.

— Уйдём. И не пугают вас мои бойцы, а правду говорят, что было у нас, когда фашисты сюда пришли. И людей живьём жгли, и расстреливали. Да что там рассказывать? Ваши же уже плавали в Малявку, тамошние должны были поведать, как себя ведут эти немцы. Ну, чего отнекиваетесь? Знаю, что плавали. Долго говорить не буду, скажу только, что у нас они каждого четвёртого жителя Белоруссии убили.

Деревню Малявка эсэсовцы, конечно, не сожгли, но выявленных коммунистов и комсомольцев сразу же расстреляли. И, в отличие от нас, пограбили людей знатно. Ну, то самое знаменитое «Матка, курка. Матка, яйки. Матка, млеко». Собак всех перестреляли. Я и раньше про это в книжках про войну читал, но на примере этой деревни убедился, что есть у фрицев такой обычай.

— Уходить поздно уже, — со вздохом пробурчал один из мужиков лет сорока пяти.

— Поздно. А вот продукты какие-никакие спрятать где-нибудь в лесу, чтобы с голоду не помереть, когда они грабёж начнут, ещё не поздно. И оружие, если у кого есть, припрятать, тоже. Через годик за владение им можно будет и на виселицу угодить.

— А ваша Советская власть, значит, их всё равно прогонит? — угрюмо пробурчал другой, пятидесятилетний бородач, по говору немного отличающийся от местных.

— Прогонит, прогонит, — насмешливо глянул я на него. — И, надеюсь, даже раньше, чем это было там, у нас. В это время у нас всё намного хуже было: Минск ещё 28 июня сдали, фронт был по Березине, триста тысяч красноармейцев в окружении западнее Минска погибли или в плен попали. Считай, что тоже погибли, потому что немцы большинство из них голодом и болезнями уморили. А сейчас Минск стоит, немец только-только к Укрепрайонам подбирается. Прогоним и займёмся предателями, прислуживавшими им. Даже через тридцать пять-сорок лет им прощения не будет.

Не знаю, были ли у этого недовольного Советской властью мысли немцам предаться, но тезис о неотвратимости возмездия за предательство озвучил. Так что пусть теперь кумекает.

Оказалось, плохо я думал про этого мужичка. Потому как в тот же день, когда я вечером возвращался от Алеси, подкараулил он меня уже возле взводных позиций.

— Хочу в Красную Армию вступить, граж… товарищ командир.

Нужно сказать, очень он меня этим удивил.

— Вы же, как я понял, Советскую власть… не очень любите, а собрались её защищать.

— Да, особо не за что мне её любить. Только, как я политическую ситуацию понял, вы не столько за неё сражаетесь, сколько за весь народ. А власть… Много я властей за свой век повидал. И царскую видел, и белую, и красную, и польскую. И под немцем в восемнадцатом побывал. Ни от одной добра не было. За Советскую власть воевать не пошёл бы, а вот за народ — не побрезгую.

— Репрессированный?

— Дважды «привлекался». Первый раз, как «белобандит», ещё в двадцатом, а второй раз в тридцатом, как «подкулачник», — глянул на меня исподлобья Павел Миронович. — Вот, когда освободился, и забился в глушь, чтобы снова внимания «органов» не привлекать.

— А чем занимаетесь?

— Рыбачу понемножку… Но, ясное дело, после «белобандитствования» и стрелять умею, и с пулемётом обращаться. Больше, конечно, с «Максимкой», но у вас, я погляжу, их нету. А в солдатах, как я слышал из разговоров ваших красноармейцев, у вас некомплект.

— В каком вы звании?

— У Деникина до унтера дослужился, — усмехнулся «антисоветчик».

Знать, не так прост этот «радетель за народ»!

В общем поговорили. И я ему сразу сказал, что самолично решения о его мобилизации в армию принять не могу, буду командованию докладывать. Тем более, не один он добровольцем просился, ещё четверо деревенских парней изъявили подобное желание, насмотревшись, как девицы отдают предпочтения моим бойцам.

Кто такая Алеся? Вдова местная. Моя ровесница: ей тоже двадцать пять. Только я свадьбу отложил до окончания треклятых учений, а у неё дочери уже почти семь лет, и муж три года назад под лёд провалился и утоп.