Путешествие в молодость

Малой к таким закидонам уже привык. Фермер уже неделю на стакане сидит. И что бы ни творилось, а к вечеру он обязательно надирался и начинал рассуждать о превратностях судьбы. Что было бы, если бы да кабы.

— Значит, так было нужно, — отмахнулся от пьяного отца Чиж и снова с головой погрузился в музыку.

— Вот тебе и всё уважение. К бате, да? И чему тебя в школе только учат. Пороть тебя надо было. Человеком тогда стал бы, — надулся Саныч. — Тебе же сегодня восемнадцать исполнилось. А ты… Сидишь тут…

Но сын его не слушал. Наигрывая незамысловатую мелодию из Хоевского «Тумана», Чиж внезапно понял, песни «Сектора» навсегда запали в его душу. Они стали частью его. Как в своё время стали частью Саныча, частью Филина.

Малой внезапно понял всю их глубину и смысл, что Юра вкладывал в свои стихи. Понял и посыл, который он пытался донести до слушателя.

— Бать, я тут что подумал, — внимательно вслушиваясь в затухающие ноты, поделился с отцом Чиж. — Где бы ни был Филин, он с честью прошёл свой опасный путь через туман. И как бы это пафосно ни звучит, но и мне нужный путь указал. Через всю эту грязь, в которую мы окунулись минувшим летом, удовлетворяя свои низменные инстинкты и хотелки, он или его душа, помогли расставить приоритеты. Показали, что хорошо, а что плохо. Пройдя через это, я себя смог найти! Я нашёл свой путь! — заверил отца малой.

Монолог сына Саныч слушал не перебивая. А в конце даже улыбнулся.

— А может ты и прав. В своё время и я с Филином через это прошёл. А потом многое понял, — вздохнул фермер, потрепав шевелюру сына. — А теперь, где я, а где друг?

Чиж улыбнулся отцу и вновь погрузился в мир музыки. Незамысловатая мелодия затронула и разбередила фермерскую душу.

— Давай, сына, жги, — махнул рукой фермер. — Давай, сына, как полагается, музыканта и друга в туман проводим. Я сейчас позвоню, агроном нам ещё вискаря притащит. Давай посидим, выпьем. По пацански. Вспомним всё хорошее, что было. А на плохое плюнем и разотрем. Тебе же восемнадцать сегодня! Давай сына, на выпей вот, а потом жги, — разошёлся Саныч, размахивая в такт музыке бутылкой дорогущего вискаря.

И Чиж давал. Практически до самого рассвета играл он песни, ставшие для него знаковыми. И перед каждой он неизменно поднимал к сентябрьскому небу граненый стакан и орал пьяным голосом: «За тебя, друг! Ты…».

Он не видел никого и ни на что не обращал внимания. Весь мир для него был здесь и сейчас. На крыльце этой бани, где был он и батя, который рассказывал о своей молодости.

А на утро у него было жестокое похмелье, сдобренное горьким послевкусием невызревших яблок и угрызениями совести.

От автора.

Да, это лето у Чижа выдалось крайне насыщенным. Кто-то скажет, оно было…

Но мне кажется, для паренька оно стало ярким примером, как нужно, а как нет. Этакой адаптацией «Что такое хорошо, а что такое плохо».

Сдаётся мне, пройдет два десятка лет и теплым майским вечером, когда лёгкий дождик омоет молодую травку, Чиж будет сидеть у открытого окна, вдыхать насыщенный воздух и вспоминать это лето. Может, даже, стаканчик пропустит, взгрустнёт, а потом достанет дневник Филина, скинет с плеч бытовуху и все рабочие проблемы да отправится в своё “Путешествие в молодость”, напевая:

«Все пошло на сдвиг, наша жизнь как миг,

Коротка, как юбка у путан.

Нам всё нипочем, через левое плечо

Плюнем и пойдем через туман».

А потом… А потом у него обязательно будет всё хорошо.